Слава одноногому Буратино. Окончание
Сказочно-подарочная повесть от Святого Валентина с приветом
Автор открытки Ольга Winged
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Поля замолчала. Она переводила взгляд с картонной куклы на экран, где ребенок сосредоточенно водил карандашом по бумаге, на лице у нее отражалось недоумение. Юрий тихо стоял за спиной у Поли, холодный и неподвижный, как снеговик. Лина ерзала на месте, зажав рот рукой. Ну почему, почему он молчит? Вот сейчас, когда у нее появились сомнения, он должен ее подтолкнуть, должен переубедить - разве нет? Ему-то никто не запрещал давать советы.
Поля заговорила:
- Маша, девочка, прости меня, пожалуйста. Я когда-нибудь просила у тебя прощения?
- Ну что ты, мам. За что мне тебя прощать.
- Я не должна была тебя одну оставлять. Я плохая мать. Сколько лет я не обращала на тебя внимания, не занималась с тобой? Два года, три? Я даже точно не помню. Сколько раз ты болела ангиной во втором классе? Это все из-за меня, я совсем не следила за тобой.
- Мам, ну зачем об этом сейчас? Столько лет прошло, я давно выросла. Со мной все в порядке.
- Но со мной не все в порядке, - Поля всхлипнула, из ее глаз потекли слезы. - Я не могу быть с Сашенькой. Я его не заслужила, я не смогу быть хорошей бабушкой. Я недостойна иметь настоящего внука.
Лина удовлетворенно отметила про себя, что ожидала чего-то вроде этих слов. Именно об этом она подумала вчера, когда Юра рассказывал ей про Буратино. Поля обняла картонного «мальчика» и принялась его укачивать, напевая:
- «Ложкой снег мешая, ночь идет большая, что же ты, глупышка, не спишь…»
Юра по-прежнему не шевелился. Замерла и Маша где-то далеко в Германии, прижав руки к груди. Лине показалось, что она слышит, как скрипит на бумаге карандаш. А может быть, это гудел компьютер.
- Сашенька, - дрожащим голосом сказала Поля. - А что за картинку ты рисовал тогда, когда мама снимала тебя на камеру? Что ты нарисовал там, внучек?
Она заглядывала в лицо картонному «мальчику», но его нарисованные глаза лишь бессмысленно таращились в ответ.
- Мама, вот что он нарисовал, - подала голос Маша и поднесла к камере картинку.
Лина прищурилась, пытаясь разглядеть рисунок.
- Паровоз! - сказала Поля. - Сашенька паровоз нарисовал! Маш, а помнишь, ты в детстве тоже очень любила паровозы рисовать? Я помню, классе в третьем вам учительница дала задание нарисовать любимое животное, и ты нарисовала паровоз. Помнишь?
- Не помню, мама, - Маша смотрела обеспокоенно. - Ты хорошо себя чувствуешь?
Поля рассмеялась.
- Вот и учительница то же самое про тебя спросила. Мы с ней вместе тебя спрашиваем: «Маша, а где животное?», а ты отвечаешь: «В паровозе!» Я сразу поняла. Ты очень любила песенку «Мы едем, едем, едем в далекие края». А мы с тобой на дачу ездили на электричке, и брали с собой кошку в корзинке. Ты ехала, в окошко смотрела и пела, «Тра-ля-ля, тра-ля-ля, мы везем с собой кота». Неужели не помнишь? Мы так смеялись с учительницей.
- Теперь вспомнила, - Маша натянуто улыбнулась.
- А как ты кидала в прохожих бумажные бомбочки с балкона, помнишь? Я прихожу с работы, а под нашими окнами тротуар как снегом усыпан.
- Мам, ну чего теперь вспоминать.
- Пусть вспоминает, - неожиданно подал голос Юра.
- Я до сих пор храню куклу, которую ты для меня сшила в первом классе на уроке труда. С квадратной головой, глазами из пуговиц и торчащими во все стороны нитками. Ты сказала, что это Страшила, и ты подарила ему мозги, а потом из его головы выпал грецкий орешек. И я помню красные туфельки, которые ты брала на смену в школу. Однажды ты забыла их в трамвае и проревела целый вечер, а утром я сходила в трамвайное депо, и нам их вернули. Я помню твое любимое летнее платье, желтое, с корабликами, и куклу Дашу, ты просила меня связать для нее беретку, а я так и не нашла времени. Я помню наизусть стишки, которые ты рассказывала деду Морозу, и как ты почему-то всегда писала «молоко» через «А» и говорила, что так вкуснее. И твой розовый ранец с утенком, и детские часы с дельфином. А еще твою коллекцию календариков с городами, и синюю коробку от конфет «Птичье молоко», в которой ты хранила карандаши.
- Мама, я, - Маша достала носовой платок и шумно сморкнулась. - Мам, я не думала, что ты помнишь так много. Такие мелочи… я думала, ты совсем не замечала меня, а ты, оказывается, все помнишь.
- И ты хотела от меня это услышать? - Поля придвинулась к экрану.
- Конечно, мам. Чего-то в этом роде… Мам, смотри, это твой внук. Он нарисовал паровоз. Он здесь, со мной. Скажи ему что-нибудь? Не хочешь?
Поля молчала. К Лине вернулось вчерашнее ощущение - дрожит что-то глубоко внутри, словно круги по воде пошли. Маша о чем-то попросила мальчика по-немецки. Тот запрокинул голову и заразительно, как только дети умеют, расхохотался от удовольствия, а потом ответил короткой фразой.
- Я спросила, что бы он хотел сказать бабушке, а он ответил: «Скажи ей, что я люблю дедушку», - перевела Маша.
- Люблю дедушку, - повторил мальчик почти без акцента.
Юра, стоявший за спиной у Поли вздрогнул. Его глаза подозрительно блестели.
- Мам, твой внук здесь. Выкинь эту дрянь, а? - со слезами на глазах попросила Маша.
Поля переводила взгляд с картонного «мальчика» на белокурого ангелочка на экране, а потом оглянулась на Юру.
- Юрочка, поцелуй внука? - она сунула ему в руки картонку.
Юра закатил глаза и уставился на потолок. Потом наклонился и шепотом, чтобы не слышно было там, в Германии, сказал Поле на ухо:
- Поля, я не люблю Сашу. Это не мой внук.
- Юра, тебе не надо его любить. Просто поцелуй его.
- Поля, я боюсь.
Лина нахмурилась. Что он хочет этим сказать? Лина ждала, что Поля сейчас будет его упрашивать, может быть, даже умолять. Но она молчала, и ее присутствие сделалось незримым, словно из общей напряженной атмосферы вдруг исчезли ее чувства. Казалось, что во всем мире сейчас остались двое: Юра и мальчик-открытка. Нет, Лина ошиблась. Осталось трое.
- Люблю дедушку, - снова раздался детский голос.
- Я одноногий Буратино, - сказал Юра, обращаясь непонятно к кому. - Инвалид я. Поэтому у меня и детей своих нет. Я могу любить только Полю. Я не умею говорить о своих чувствах. Просто… рядом с ней я как в раю. Я ведь был там однажды, пусть одной ногой. И рядом с ней я чувствую, что одна моя нога - все еще там. Просыпаюсь утром в кровати, нахожу ее руку, держу и жду, пока светло на душе станет, и тогда встаю. А если у меня будет внук? Утром проснешься, а она уже убежала кашу варить, или едва глаза откроешь, сразу подумаешь: снег за окном, надо внуку теплую шапочку достать, и штаны непромокаемые. Так и не заметишь, как обеими ногами на земле окажешься. И зачем тогда жить?
«Дурак», - подумала Лина. - «Полюби внука, и засунешь в рай обе ноги и задницу заодно».
Никто не отвечал Юре. Мальчик на экране снова взял в руки карандаш. Маша сидела, подперев голову ладонью, и в этой позе была очень похожа на мать.
Поля дернулась, словно внезапно проснулась, взяла Юру за руку, и в пространстве что-то начало изменяться, хотя все по-прежнему молчали. Лина испугалась, что сейчас случится что-то нехорошее. У нее нестерпимо заныло в груди. Тихий нежный голос в голове принялся успокаивать ее, и боль растворялась в знакомых словах:
« Мы плывем на льдине, как на бригантине, по седым суровым морям…»
Круги на воде стали барашками волн, и одновременно отпустила дрожь внутри, превратившись в ясное течение. Лина качалась на теплых волнах, по сердцу растекалась сладость, заполняя потаенные уголки сознания, которые откликались приятным покалыванием. Так бывает, когда разминаешь затекшую ногу. То, что вчера показалось ей завистью, было чем-то другим. И это другое становилось все сильнее и сильнее. Перед глазами все поплыло, и Лина отчаянно затрясла головой. Когда зрение прояснилось, она увидела, как Юра поднимает картонного «мальчика» и целует его в нарисованную щеку. Полина расплылась в улыбке, на щеках ее заиграл задорный румянец.
Юра бросил «мальчика» на стол, покачал головой и сказал:
- Дурак. Ой, какой же я дурак, Машка! Люблю тебя, как дочь, и только сейчас это понял.
- Дядь Юр, а я ведь тоже кое-что помню, - отозвалась Маша. - Как ты научил меня задачки решать по математике, и как водил в шахматный кружок. И как ты на даче мне сделал избушку как у бабы Яги, мне все дети в поселке завидовали, а я за вход брала конфеты, по две штуки с человека.
- Машка, Машка. Что же нам делать с твоей мамой?
Поля подобрала картонного «мальчика». Все уставились на нее - и Маша, и Юра, и Лина, и настоящий внук.
- Мам, - позвала с экрана Маша. - Раз мы так неожиданно увиделись, я вам хочу кое-что сказать. Точнее, показать.
Маша поднялась, повернулась боком к экрану, и все увидели ее выпуклый круглый животик.
- У тебя скоро будет внучка. И у тебя тоже, дядь Юр, чего бы там ни говорил.
- Ой, - Полина расцвела. - Внук и внучка, здорово-то как! Поздравляю, Машенька!
- Мам, а ты сможешь приехать? - затараторила Маша. - На первое время, помочь? Тяжело мне будет с двумя справляться, няни здесь дорогие, и садики хорошие тоже. Дядь Юра, ты тоже как-нибудь приезжай. Не к новорожденному, конечно, а через полгодика. Научишь Сашку кораблики стругать. Сын русский язык совсем забыл, ему почаще надо родную речь слышать.
- Конечно, приеду. Ох, что-то жарко стало, - Поля принялась обмахивать себя открыткой, как веером.
- Ой, а я так боялась, что ты опять откажешься, что даже не хотела тебе говорить.
- Она приедет, я обещаю. Я сказал, как отрезал, - вставил Юра.
- Сашенька-то как вырос! - восхитилась Поля. - Маша, на тебя стал похож. Внучек, любимый.
- Поля, а вот это что? - осторожно спросил Юра, показывая на открытку.
- Это? Открытка. Забавная, правда? Почтальонша вчера принесла.
Лина подумала, что если в мире существуют антисосульки, то сейчас эта комната забита ими под завязку. И сердце у нее лопнет прямо сейчас, потому что не может вместить в себя столько чувств.
Когда сеанс связи окончился, и парень с ноутбуком ушел, засобиралась и Лина.
- У нас теперь новый талисман, - сказала Поля Юре. - Мне сказали, что волшебная открытка исполняет желания. Но когда я ее заказывала, я не думала, что она подействует так быстро! Неужели я скоро увижу внука? Прямо не верится!
Юра закашлялся.
- Ты? Ты ее заказала сама? Где? - выдавил из себя он.
- Я не скажу. Меня просили не говорить. Правда, она здорово работает?
- Здоровее некуда, - пробормотал он. - Полечка, я тебя умоляю, если решишь заказать еще одну - предупреди меня, пожалуйста.
За чаем «на дорожку» Поля умудрилась на глазах у Юры разбить два блюдца и украсить ковер чайным пятном чуть меньше Тихого океана. Лина тихонько улыбалась про себя, предвкушая, как явится к ним снова.
Домой Лина летела как на крыльях, за ней летел и развевался, как флаг победы, яркий полосатый шарфик. Наконец-то она все поняла. Ну, или почти все. Зачем нужна валентинка? Конечно, чтобы признаваться в любви! Эмиль Евгеньевич оказался прав - не надо было вмешиваться. Ексель-моксель, работа особенного почтальона - это что-то!
Дверь ей открыла Ирка и сразу ахнула.
- Мама! Что у тебя на лбу? Твой мужчина, он тебя ударил? Ты должна написать заявление, в милицию….
Лина расхохоталась.
- Ир, ну какой мужчина? Меня старая подруга заманила в гости, она далеко живет, в коттеджном поселке, оттуда транспорт вечером не ходит. Пошла вечером прогуляться, поскользнулась и ударилась об крыльцо.
- Тебя не тошнит? Голова не кружится? - суетилась Ирка. - Пойду, пятак поищу.
Обещанную «служебную» валентинку Лина получила от Эмиля Евгеньевича спустя три дня. Карточка была без конверта, и она долго ее разглядывала. Цвета причудливо перетекали друг в друга, из белого - в оранжевый, дальше в красный и ярко-розовый. В правом уголке снизу светилось круглое зеркальце, а слева от него - непонятная надпись латинскими буквами, причем одно слово - вверх ногами. Сзади зеркальца было вышито сердце, а по нижнему краю тянулись кружева в таких же переливчатых тонах. Левый верхний угол украшали несколько простых пуговиц, белых и прозрачных, а сверху буквы складывались в слово: «SONNET». Интересно, почему в этой открытке нет музыки? Она совсем ничего не слышит.
- Что она делает, эта карточка? - спросила Лина у Эмиля Евгеньевича.
- Хотите продолжать работать, учитесь никогда не задавать этот вопрос.
- Значит, мне можно работать дальше? - обрадовалась она.
- Да, но учтите - это был только первый урок.
- А сколько их всего? Ладно, молчу-молчу. Лишь бы без шишек, - она потерла лоб.
- Вернете сегодня вечером.
Лина помчалась по знакомому адресу, чувствуя себя дедом Морозом и святым Валентином одновременно. Дверь ей открыл Юра, на ногах у него красовались вышитые тапко-валенки.
- Лина Анатольевна! - он кинулся ей навстречу и заключил в крепкие объятия. - Давай, заходи, дорогая.
- Едрена-матрена, ты чего это делаешь, баобаб старый, - вырывалась Лина.
- Да я ж тебе рад!
Не успела Лина пройти в комнату, как на столе выстроились тарелки с пирожками и пряниками, вазочки с вареньем и новые красивые чашки. Рядом с креслом у камина появился небольшой столик, на котором стоял компьютер.
- Вот, осваиваю, - пояснил Юра. - Машка билет Поле купила, на два месяца. Поедем скоро визу делать. Как без нее проживу столько, ума не приложу. Но для техники расстояний не существует! Будем с ней по видеосвязи разговаривать, как президенты.
- О! Ты и полку новую повесил!
- А то как же!
На полке между окнами теперь жили трое. В центре сидел на своей кружевной салфеточке Буратино с новеньким носом, слева от него - фотография внука в деревянной рамочке, а справа стоял знакомый картонный «мальчик», хорошенький и улыбающийся, с веснушками на носу.
- Мне иногда кажется, что это три половинки одного мальчика, - к Лине подошел Юра.
- Три половинки? - переспросила Лина.
- Три половинки, - кивнул он, и они рассмеялись.
Когда все уселись за стол, Поля собралась раскладывать пирожки по тарелкам.
- Подождите! - сказала Лина и достала новую валентинку. - Хочу вам показать одну открытку…
- Что, опять? - Юра закатил глаза.
- Это хорошая открытка. Я хочу исправить то, что у вас тут испортила.
Она протянула им карточку, Юра схватил ее первым.
- Дайте-ка я посмотрю. О! Никак это моя бывшая жена? Можно, я ее поцелую?
Лина икнула и уронила на тарелку пирожок, который успела подцепить с общего блюда.
- Да пошутил я, пошутил, - рассмеялся Юра. - А как эта штука работает?
Лина хотела сказать, что как раз про это она и забыла спросить, но тут, наконец, услышала свою внутреннюю музыку. Задорный голос пел: «Эти глаза напротив, калейдоскоп огней…» У нее возникла идея.
- Надо посмотреть в зеркало на открытке, сначала тебе, а потом Полине. А потом посмотрите друг на друга.
Они вместе склонились над карточкой, Лина ерзала на табуретке и снова не находила себе места. В каждой клеточке резонансом отзывался голос:
«Вот и свела судьба, вот и свела судьба,
Вот и свела судьба нас.
Только не подведи, только не подведи,
Только не отведи глаз».
Мелодия оборвалась, а воздух все еще вибрировал, словно после колокольного звона. Лина пыталась вспомнить, когда в последний раз ей было так хорошо, и не могла. Воспоминания уводили куда-то в детство, но голова отказывалась соображать. По телу растекалось тепло. Она чувствовала себя в бесконечной, совершенной безопасности. Как будто ее приняло в объятия большое доброе существо, приняло целиком, как река - каждую свою каплю. Это было так, словно Лине сказали, что она больше ни разу в жизни не услышит ни слова неодобрения в свой адрес, и она вдруг всем сердцем в этом поверила. Даже на самом-самом дальнем фоне сознания, где обычно копошится хотя бы крошечный червячок сомнений и беспокойства, сейчас разлилась безмятежная тишина. Как называется это чувство? Есть ли ему вообще название?
- Ну и что? - услышала Лина мужской голос и вздрогнула.
Она не сразу поняла, где находится, и чего от нее хочет этот человек, только почувствовала смутное раздражение.
- Ну что? - повторил Юра.
- А ничего, - ответила Лина. - Отдавайте открытку обратно, я вам ее только на время принесла.
- Странная ты женщина, - пожал он плечами.
- Ну, давайте чай пить, - Полина взялась за чайник.
Лина смотрела, как Поля неловко наклоняет чашку, а Юра ловит блюдцем струйку чая, и ни одной капли не падает мимо.
- Теперь поняли? - спросила она.
Поля с Юрой одновременно посмотрели на чашку, на блюдце, потом друг на друга и рассмеялись. Лина тоже улыбнулась и вздохнула с облегчением. Наваждение покинуло ее, а за ним пришла простая и приятная радость. Ура! Получилось!
Из гостей она возвращалась в приподнятом настроении и даже могла бы подпрыгивать, если бы организм ее не был под завязку набит пирожками и вареньем. Она прижимала к себе сумку с драгоценной открыткой, и в голову ей пришла любопытная мысль. А что если показать открытку Ирке и ее парню, который все время околачивается у них дома? Кажется, Эмиль Евгеньевич ничего такого не запрещал.
Ирка с Игорем торчали на кухне. Лина поморщилась - парень напялил ее любимый фартук. За спиной она прятала открытку, и ломала голову, под каким бы предлогом ее показать. Ирка мешала фарш в большой кастрюле, Игорь вырезал кружочки из раскатанного на столе теста.
- Это твоя, а это моя, - Ирка положила на стол две доски. - Мам, ты чего так смотришь? Мы решили пельменей налепить, в порядке эксперимента.
Пельмени Игоря можно было смело отдавать на выставку современного искусства. Больше эти уродливые комочки, пожалуй, ни на что не годились. «И ты будешь это есть? Не давай ему продукты переводить» - хотела возмутиться Лина. Но потом передумала и спросила:
- Ирка, как тебе эти пельмени?
- По-моему, отличные. Их можно использовать для теста Роршаха.
- Первый раз про такое тесто слышу.
- Не для теста из муки, а для психологического теста! Вместо чернильных пятен. Вот смотришь ты, к примеру, на пятно, или на пельмень, и думаешь, что это письмо, или почтовый ящик. А Игорек смотрит и видит пылесос.
- А ты что видишь?
- Я вижу сердце.
«Сердце, тебе не хочется покоя, сердце, как хорошо на свете жить», - закрутилось в ответ в голове. Лина повертела открытку в руке, посмотрела на неровный ряд комочков на доске Игоря, на дочкину довольную физиономию и тихонько вернулась в прихожую. Жаль расставаться с открыткой, но придется. А как бы хотелось посмотреть в это зеркало самой, а потом показать его кому-то близкому и родному! Дух захватывает от одной мысли. Долго предаваться сантиментам Лина не стала, только пообещала себе, что когда-нибудь снова попросит у главного по открыткам эту валентинку. Для себя.
Эмиль Евгеньевич не стал спрашивать, сработала ли карточка. «И так знает», - поняла Лина.
- У меня для вас новый конверт, - сказал он.
- А где адрес? - Лина разглядывала белый прямоугольник без единой пометки.
- Я скажу вам позже. Пусть пока у вас полежит.
- А когда позже?
- Лина Анатольевна…
- Все я молчу, молчу. Ушла ждать.
Лина несла домой сумку с новым скрапбукерским посланием и думала: «Ексель-моксель, быть особенным почтальоном - чертовски трудная работа. Ожидание - всего лишь маленькая и самая легкая ее часть. Ну и кто еще с этим справится, если не я?»
P.S. Будет послесловие. О том, как родилась именно такая валентинка - рассказ от ее автора, и о том, как родилась сказка, - от меня. :)
Автор открытки Ольга Winged
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Поля замолчала. Она переводила взгляд с картонной куклы на экран, где ребенок сосредоточенно водил карандашом по бумаге, на лице у нее отражалось недоумение. Юрий тихо стоял за спиной у Поли, холодный и неподвижный, как снеговик. Лина ерзала на месте, зажав рот рукой. Ну почему, почему он молчит? Вот сейчас, когда у нее появились сомнения, он должен ее подтолкнуть, должен переубедить - разве нет? Ему-то никто не запрещал давать советы.
Поля заговорила:
- Маша, девочка, прости меня, пожалуйста. Я когда-нибудь просила у тебя прощения?
- Ну что ты, мам. За что мне тебя прощать.
- Я не должна была тебя одну оставлять. Я плохая мать. Сколько лет я не обращала на тебя внимания, не занималась с тобой? Два года, три? Я даже точно не помню. Сколько раз ты болела ангиной во втором классе? Это все из-за меня, я совсем не следила за тобой.
- Мам, ну зачем об этом сейчас? Столько лет прошло, я давно выросла. Со мной все в порядке.
- Но со мной не все в порядке, - Поля всхлипнула, из ее глаз потекли слезы. - Я не могу быть с Сашенькой. Я его не заслужила, я не смогу быть хорошей бабушкой. Я недостойна иметь настоящего внука.
Лина удовлетворенно отметила про себя, что ожидала чего-то вроде этих слов. Именно об этом она подумала вчера, когда Юра рассказывал ей про Буратино. Поля обняла картонного «мальчика» и принялась его укачивать, напевая:
- «Ложкой снег мешая, ночь идет большая, что же ты, глупышка, не спишь…»
Юра по-прежнему не шевелился. Замерла и Маша где-то далеко в Германии, прижав руки к груди. Лине показалось, что она слышит, как скрипит на бумаге карандаш. А может быть, это гудел компьютер.
- Сашенька, - дрожащим голосом сказала Поля. - А что за картинку ты рисовал тогда, когда мама снимала тебя на камеру? Что ты нарисовал там, внучек?
Она заглядывала в лицо картонному «мальчику», но его нарисованные глаза лишь бессмысленно таращились в ответ.
- Мама, вот что он нарисовал, - подала голос Маша и поднесла к камере картинку.
Лина прищурилась, пытаясь разглядеть рисунок.
- Паровоз! - сказала Поля. - Сашенька паровоз нарисовал! Маш, а помнишь, ты в детстве тоже очень любила паровозы рисовать? Я помню, классе в третьем вам учительница дала задание нарисовать любимое животное, и ты нарисовала паровоз. Помнишь?
- Не помню, мама, - Маша смотрела обеспокоенно. - Ты хорошо себя чувствуешь?
Поля рассмеялась.
- Вот и учительница то же самое про тебя спросила. Мы с ней вместе тебя спрашиваем: «Маша, а где животное?», а ты отвечаешь: «В паровозе!» Я сразу поняла. Ты очень любила песенку «Мы едем, едем, едем в далекие края». А мы с тобой на дачу ездили на электричке, и брали с собой кошку в корзинке. Ты ехала, в окошко смотрела и пела, «Тра-ля-ля, тра-ля-ля, мы везем с собой кота». Неужели не помнишь? Мы так смеялись с учительницей.
- Теперь вспомнила, - Маша натянуто улыбнулась.
- А как ты кидала в прохожих бумажные бомбочки с балкона, помнишь? Я прихожу с работы, а под нашими окнами тротуар как снегом усыпан.
- Мам, ну чего теперь вспоминать.
- Пусть вспоминает, - неожиданно подал голос Юра.
- Я до сих пор храню куклу, которую ты для меня сшила в первом классе на уроке труда. С квадратной головой, глазами из пуговиц и торчащими во все стороны нитками. Ты сказала, что это Страшила, и ты подарила ему мозги, а потом из его головы выпал грецкий орешек. И я помню красные туфельки, которые ты брала на смену в школу. Однажды ты забыла их в трамвае и проревела целый вечер, а утром я сходила в трамвайное депо, и нам их вернули. Я помню твое любимое летнее платье, желтое, с корабликами, и куклу Дашу, ты просила меня связать для нее беретку, а я так и не нашла времени. Я помню наизусть стишки, которые ты рассказывала деду Морозу, и как ты почему-то всегда писала «молоко» через «А» и говорила, что так вкуснее. И твой розовый ранец с утенком, и детские часы с дельфином. А еще твою коллекцию календариков с городами, и синюю коробку от конфет «Птичье молоко», в которой ты хранила карандаши.
- Мама, я, - Маша достала носовой платок и шумно сморкнулась. - Мам, я не думала, что ты помнишь так много. Такие мелочи… я думала, ты совсем не замечала меня, а ты, оказывается, все помнишь.
- И ты хотела от меня это услышать? - Поля придвинулась к экрану.
- Конечно, мам. Чего-то в этом роде… Мам, смотри, это твой внук. Он нарисовал паровоз. Он здесь, со мной. Скажи ему что-нибудь? Не хочешь?
Поля молчала. К Лине вернулось вчерашнее ощущение - дрожит что-то глубоко внутри, словно круги по воде пошли. Маша о чем-то попросила мальчика по-немецки. Тот запрокинул голову и заразительно, как только дети умеют, расхохотался от удовольствия, а потом ответил короткой фразой.
- Я спросила, что бы он хотел сказать бабушке, а он ответил: «Скажи ей, что я люблю дедушку», - перевела Маша.
- Люблю дедушку, - повторил мальчик почти без акцента.
Юра, стоявший за спиной у Поли вздрогнул. Его глаза подозрительно блестели.
- Мам, твой внук здесь. Выкинь эту дрянь, а? - со слезами на глазах попросила Маша.
Поля переводила взгляд с картонного «мальчика» на белокурого ангелочка на экране, а потом оглянулась на Юру.
- Юрочка, поцелуй внука? - она сунула ему в руки картонку.
Юра закатил глаза и уставился на потолок. Потом наклонился и шепотом, чтобы не слышно было там, в Германии, сказал Поле на ухо:
- Поля, я не люблю Сашу. Это не мой внук.
- Юра, тебе не надо его любить. Просто поцелуй его.
- Поля, я боюсь.
Лина нахмурилась. Что он хочет этим сказать? Лина ждала, что Поля сейчас будет его упрашивать, может быть, даже умолять. Но она молчала, и ее присутствие сделалось незримым, словно из общей напряженной атмосферы вдруг исчезли ее чувства. Казалось, что во всем мире сейчас остались двое: Юра и мальчик-открытка. Нет, Лина ошиблась. Осталось трое.
- Люблю дедушку, - снова раздался детский голос.
- Я одноногий Буратино, - сказал Юра, обращаясь непонятно к кому. - Инвалид я. Поэтому у меня и детей своих нет. Я могу любить только Полю. Я не умею говорить о своих чувствах. Просто… рядом с ней я как в раю. Я ведь был там однажды, пусть одной ногой. И рядом с ней я чувствую, что одна моя нога - все еще там. Просыпаюсь утром в кровати, нахожу ее руку, держу и жду, пока светло на душе станет, и тогда встаю. А если у меня будет внук? Утром проснешься, а она уже убежала кашу варить, или едва глаза откроешь, сразу подумаешь: снег за окном, надо внуку теплую шапочку достать, и штаны непромокаемые. Так и не заметишь, как обеими ногами на земле окажешься. И зачем тогда жить?
«Дурак», - подумала Лина. - «Полюби внука, и засунешь в рай обе ноги и задницу заодно».
Никто не отвечал Юре. Мальчик на экране снова взял в руки карандаш. Маша сидела, подперев голову ладонью, и в этой позе была очень похожа на мать.
Поля дернулась, словно внезапно проснулась, взяла Юру за руку, и в пространстве что-то начало изменяться, хотя все по-прежнему молчали. Лина испугалась, что сейчас случится что-то нехорошее. У нее нестерпимо заныло в груди. Тихий нежный голос в голове принялся успокаивать ее, и боль растворялась в знакомых словах:
« Мы плывем на льдине, как на бригантине, по седым суровым морям…»
Круги на воде стали барашками волн, и одновременно отпустила дрожь внутри, превратившись в ясное течение. Лина качалась на теплых волнах, по сердцу растекалась сладость, заполняя потаенные уголки сознания, которые откликались приятным покалыванием. Так бывает, когда разминаешь затекшую ногу. То, что вчера показалось ей завистью, было чем-то другим. И это другое становилось все сильнее и сильнее. Перед глазами все поплыло, и Лина отчаянно затрясла головой. Когда зрение прояснилось, она увидела, как Юра поднимает картонного «мальчика» и целует его в нарисованную щеку. Полина расплылась в улыбке, на щеках ее заиграл задорный румянец.
Юра бросил «мальчика» на стол, покачал головой и сказал:
- Дурак. Ой, какой же я дурак, Машка! Люблю тебя, как дочь, и только сейчас это понял.
- Дядь Юр, а я ведь тоже кое-что помню, - отозвалась Маша. - Как ты научил меня задачки решать по математике, и как водил в шахматный кружок. И как ты на даче мне сделал избушку как у бабы Яги, мне все дети в поселке завидовали, а я за вход брала конфеты, по две штуки с человека.
- Машка, Машка. Что же нам делать с твоей мамой?
Поля подобрала картонного «мальчика». Все уставились на нее - и Маша, и Юра, и Лина, и настоящий внук.
- Мам, - позвала с экрана Маша. - Раз мы так неожиданно увиделись, я вам хочу кое-что сказать. Точнее, показать.
Маша поднялась, повернулась боком к экрану, и все увидели ее выпуклый круглый животик.
- У тебя скоро будет внучка. И у тебя тоже, дядь Юр, чего бы там ни говорил.
- Ой, - Полина расцвела. - Внук и внучка, здорово-то как! Поздравляю, Машенька!
- Мам, а ты сможешь приехать? - затараторила Маша. - На первое время, помочь? Тяжело мне будет с двумя справляться, няни здесь дорогие, и садики хорошие тоже. Дядь Юра, ты тоже как-нибудь приезжай. Не к новорожденному, конечно, а через полгодика. Научишь Сашку кораблики стругать. Сын русский язык совсем забыл, ему почаще надо родную речь слышать.
- Конечно, приеду. Ох, что-то жарко стало, - Поля принялась обмахивать себя открыткой, как веером.
- Ой, а я так боялась, что ты опять откажешься, что даже не хотела тебе говорить.
- Она приедет, я обещаю. Я сказал, как отрезал, - вставил Юра.
- Сашенька-то как вырос! - восхитилась Поля. - Маша, на тебя стал похож. Внучек, любимый.
- Поля, а вот это что? - осторожно спросил Юра, показывая на открытку.
- Это? Открытка. Забавная, правда? Почтальонша вчера принесла.
Лина подумала, что если в мире существуют антисосульки, то сейчас эта комната забита ими под завязку. И сердце у нее лопнет прямо сейчас, потому что не может вместить в себя столько чувств.
Когда сеанс связи окончился, и парень с ноутбуком ушел, засобиралась и Лина.
- У нас теперь новый талисман, - сказала Поля Юре. - Мне сказали, что волшебная открытка исполняет желания. Но когда я ее заказывала, я не думала, что она подействует так быстро! Неужели я скоро увижу внука? Прямо не верится!
Юра закашлялся.
- Ты? Ты ее заказала сама? Где? - выдавил из себя он.
- Я не скажу. Меня просили не говорить. Правда, она здорово работает?
- Здоровее некуда, - пробормотал он. - Полечка, я тебя умоляю, если решишь заказать еще одну - предупреди меня, пожалуйста.
За чаем «на дорожку» Поля умудрилась на глазах у Юры разбить два блюдца и украсить ковер чайным пятном чуть меньше Тихого океана. Лина тихонько улыбалась про себя, предвкушая, как явится к ним снова.
Домой Лина летела как на крыльях, за ней летел и развевался, как флаг победы, яркий полосатый шарфик. Наконец-то она все поняла. Ну, или почти все. Зачем нужна валентинка? Конечно, чтобы признаваться в любви! Эмиль Евгеньевич оказался прав - не надо было вмешиваться. Ексель-моксель, работа особенного почтальона - это что-то!
Дверь ей открыла Ирка и сразу ахнула.
- Мама! Что у тебя на лбу? Твой мужчина, он тебя ударил? Ты должна написать заявление, в милицию….
Лина расхохоталась.
- Ир, ну какой мужчина? Меня старая подруга заманила в гости, она далеко живет, в коттеджном поселке, оттуда транспорт вечером не ходит. Пошла вечером прогуляться, поскользнулась и ударилась об крыльцо.
- Тебя не тошнит? Голова не кружится? - суетилась Ирка. - Пойду, пятак поищу.
Обещанную «служебную» валентинку Лина получила от Эмиля Евгеньевича спустя три дня. Карточка была без конверта, и она долго ее разглядывала. Цвета причудливо перетекали друг в друга, из белого - в оранжевый, дальше в красный и ярко-розовый. В правом уголке снизу светилось круглое зеркальце, а слева от него - непонятная надпись латинскими буквами, причем одно слово - вверх ногами. Сзади зеркальца было вышито сердце, а по нижнему краю тянулись кружева в таких же переливчатых тонах. Левый верхний угол украшали несколько простых пуговиц, белых и прозрачных, а сверху буквы складывались в слово: «SONNET». Интересно, почему в этой открытке нет музыки? Она совсем ничего не слышит.
- Что она делает, эта карточка? - спросила Лина у Эмиля Евгеньевича.
- Хотите продолжать работать, учитесь никогда не задавать этот вопрос.
- Значит, мне можно работать дальше? - обрадовалась она.
- Да, но учтите - это был только первый урок.
- А сколько их всего? Ладно, молчу-молчу. Лишь бы без шишек, - она потерла лоб.
- Вернете сегодня вечером.
Лина помчалась по знакомому адресу, чувствуя себя дедом Морозом и святым Валентином одновременно. Дверь ей открыл Юра, на ногах у него красовались вышитые тапко-валенки.
- Лина Анатольевна! - он кинулся ей навстречу и заключил в крепкие объятия. - Давай, заходи, дорогая.
- Едрена-матрена, ты чего это делаешь, баобаб старый, - вырывалась Лина.
- Да я ж тебе рад!
Не успела Лина пройти в комнату, как на столе выстроились тарелки с пирожками и пряниками, вазочки с вареньем и новые красивые чашки. Рядом с креслом у камина появился небольшой столик, на котором стоял компьютер.
- Вот, осваиваю, - пояснил Юра. - Машка билет Поле купила, на два месяца. Поедем скоро визу делать. Как без нее проживу столько, ума не приложу. Но для техники расстояний не существует! Будем с ней по видеосвязи разговаривать, как президенты.
- О! Ты и полку новую повесил!
- А то как же!
На полке между окнами теперь жили трое. В центре сидел на своей кружевной салфеточке Буратино с новеньким носом, слева от него - фотография внука в деревянной рамочке, а справа стоял знакомый картонный «мальчик», хорошенький и улыбающийся, с веснушками на носу.
- Мне иногда кажется, что это три половинки одного мальчика, - к Лине подошел Юра.
- Три половинки? - переспросила Лина.
- Три половинки, - кивнул он, и они рассмеялись.
Когда все уселись за стол, Поля собралась раскладывать пирожки по тарелкам.
- Подождите! - сказала Лина и достала новую валентинку. - Хочу вам показать одну открытку…
- Что, опять? - Юра закатил глаза.
- Это хорошая открытка. Я хочу исправить то, что у вас тут испортила.
Она протянула им карточку, Юра схватил ее первым.
- Дайте-ка я посмотрю. О! Никак это моя бывшая жена? Можно, я ее поцелую?
Лина икнула и уронила на тарелку пирожок, который успела подцепить с общего блюда.
- Да пошутил я, пошутил, - рассмеялся Юра. - А как эта штука работает?
Лина хотела сказать, что как раз про это она и забыла спросить, но тут, наконец, услышала свою внутреннюю музыку. Задорный голос пел: «Эти глаза напротив, калейдоскоп огней…» У нее возникла идея.
- Надо посмотреть в зеркало на открытке, сначала тебе, а потом Полине. А потом посмотрите друг на друга.
Они вместе склонились над карточкой, Лина ерзала на табуретке и снова не находила себе места. В каждой клеточке резонансом отзывался голос:
«Вот и свела судьба, вот и свела судьба,
Вот и свела судьба нас.
Только не подведи, только не подведи,
Только не отведи глаз».
Мелодия оборвалась, а воздух все еще вибрировал, словно после колокольного звона. Лина пыталась вспомнить, когда в последний раз ей было так хорошо, и не могла. Воспоминания уводили куда-то в детство, но голова отказывалась соображать. По телу растекалось тепло. Она чувствовала себя в бесконечной, совершенной безопасности. Как будто ее приняло в объятия большое доброе существо, приняло целиком, как река - каждую свою каплю. Это было так, словно Лине сказали, что она больше ни разу в жизни не услышит ни слова неодобрения в свой адрес, и она вдруг всем сердцем в этом поверила. Даже на самом-самом дальнем фоне сознания, где обычно копошится хотя бы крошечный червячок сомнений и беспокойства, сейчас разлилась безмятежная тишина. Как называется это чувство? Есть ли ему вообще название?
- Ну и что? - услышала Лина мужской голос и вздрогнула.
Она не сразу поняла, где находится, и чего от нее хочет этот человек, только почувствовала смутное раздражение.
- Ну что? - повторил Юра.
- А ничего, - ответила Лина. - Отдавайте открытку обратно, я вам ее только на время принесла.
- Странная ты женщина, - пожал он плечами.
- Ну, давайте чай пить, - Полина взялась за чайник.
Лина смотрела, как Поля неловко наклоняет чашку, а Юра ловит блюдцем струйку чая, и ни одной капли не падает мимо.
- Теперь поняли? - спросила она.
Поля с Юрой одновременно посмотрели на чашку, на блюдце, потом друг на друга и рассмеялись. Лина тоже улыбнулась и вздохнула с облегчением. Наваждение покинуло ее, а за ним пришла простая и приятная радость. Ура! Получилось!
Из гостей она возвращалась в приподнятом настроении и даже могла бы подпрыгивать, если бы организм ее не был под завязку набит пирожками и вареньем. Она прижимала к себе сумку с драгоценной открыткой, и в голову ей пришла любопытная мысль. А что если показать открытку Ирке и ее парню, который все время околачивается у них дома? Кажется, Эмиль Евгеньевич ничего такого не запрещал.
Ирка с Игорем торчали на кухне. Лина поморщилась - парень напялил ее любимый фартук. За спиной она прятала открытку, и ломала голову, под каким бы предлогом ее показать. Ирка мешала фарш в большой кастрюле, Игорь вырезал кружочки из раскатанного на столе теста.
- Это твоя, а это моя, - Ирка положила на стол две доски. - Мам, ты чего так смотришь? Мы решили пельменей налепить, в порядке эксперимента.
Пельмени Игоря можно было смело отдавать на выставку современного искусства. Больше эти уродливые комочки, пожалуй, ни на что не годились. «И ты будешь это есть? Не давай ему продукты переводить» - хотела возмутиться Лина. Но потом передумала и спросила:
- Ирка, как тебе эти пельмени?
- По-моему, отличные. Их можно использовать для теста Роршаха.
- Первый раз про такое тесто слышу.
- Не для теста из муки, а для психологического теста! Вместо чернильных пятен. Вот смотришь ты, к примеру, на пятно, или на пельмень, и думаешь, что это письмо, или почтовый ящик. А Игорек смотрит и видит пылесос.
- А ты что видишь?
- Я вижу сердце.
«Сердце, тебе не хочется покоя, сердце, как хорошо на свете жить», - закрутилось в ответ в голове. Лина повертела открытку в руке, посмотрела на неровный ряд комочков на доске Игоря, на дочкину довольную физиономию и тихонько вернулась в прихожую. Жаль расставаться с открыткой, но придется. А как бы хотелось посмотреть в это зеркало самой, а потом показать его кому-то близкому и родному! Дух захватывает от одной мысли. Долго предаваться сантиментам Лина не стала, только пообещала себе, что когда-нибудь снова попросит у главного по открыткам эту валентинку. Для себя.
Эмиль Евгеньевич не стал спрашивать, сработала ли карточка. «И так знает», - поняла Лина.
- У меня для вас новый конверт, - сказал он.
- А где адрес? - Лина разглядывала белый прямоугольник без единой пометки.
- Я скажу вам позже. Пусть пока у вас полежит.
- А когда позже?
- Лина Анатольевна…
- Все я молчу, молчу. Ушла ждать.
Лина несла домой сумку с новым скрапбукерским посланием и думала: «Ексель-моксель, быть особенным почтальоном - чертовски трудная работа. Ожидание - всего лишь маленькая и самая легкая ее часть. Ну и кто еще с этим справится, если не я?»
P.S. Будет послесловие. О том, как родилась именно такая валентинка - рассказ от ее автора, и о том, как родилась сказка, - от меня. :)