«Мама, не читай», или Мама, дай, дай, дай, дай. Часть 2.
Начало http://llesina.livejournal.com/9515.html
«…В разгар болезни, когда я уже жила с Женей и из-за всех обрушившихся на меня бед лежала пластом, он, испуганный и прекрасно понимающий, что дело серьёзное, с отчаяния позвонил по моему глупому совету А.О. (психотерапевту, лечившему К. Шпиллер - llesina), и услышал сухие слова:
- Думаю, ничего страшного не происходит. Это, скорее, не болезнь, а характер. Ну, истерический… Это - не лечится.
Женя был ошеломлён.
- Ты уверена, что она - психотерапевт? - спросил он меня, потрясённый, когда повесил трубку.
Я тоже была ошеломлена: слова про мой “характер” и про то, что я истеричка - это глубокое убеждение моих родителей. Но они хотя бы не берутся лечить людей, как А.О. Так-то… И кто у нас главный доктор, получается?»
Так по поводу своей хронической патологии в опусе «Мама, не читай» пишет К. Шпиллер. Как видим, не только мне, неспециалисту, при знакомстве с «творчеством» дочки Галины Щербаковой пришли на ум слова «истероидный» и «истеричный». Ее бывший психотерапевт придерживается того же мнения: «Это, скорее, не болезнь, а характер. Ну, истерический… Это - не лечится». Не удивительно, что мадам Шпиллер вознегодовала. Еще бы. Депрессия - это так утонченно, так элегантно, в то время как «истеричка», прямо скажем, звучит не комильфо. Подобным хвалиться как-то не принято. Хотя находятся отдельно взятые Жени (и не обязательно даже мазохисты), которых подобное устраивает. Но это, так сказать, на любителя…
Однако что же на самом деле происходило в семье Щербаковых? Вряд ли это можно понять, опираясь исключительно на вольное сочинение госпожи Шпиллер. Хотя бы по той причине, что личности подобного склада не воспринимают действительность объективно. Они видят не то, что есть, а то, что им хочется видеть. Поэтому для прояснения ситуации имеет смысл обратиться к открытому письму ее брата Александра Режабека «Отчего умерла моя мама, Галина Щербакова. Екатерина Шпиллер, не читай» (http://obivatel.com/artical/397.html).
Про свое детство госпожа Шпиллер пишет много, но не слишком внятно. Брат высказывается куда определеннее. По его словам, «ту первую девочку, похожую на Аленку с шоколадки, все любили и старались баловать, хотя иногда она становилась невыносимой, как и всякий "залюбленный" ребенок». По поводу ее претензий к родителям и отношения к собственной персоне иронизирует: «…они коварно внушали тебе мысль, что ты самая умная, самая талантливая и самая симпатичная девочка на свете. И, как и следовало ожидать, у тебя, Катя - домашняя девочка, возникла проблема, когда ты начала общаться со сверстниками в садике и школе, где и другие дети для своих родителей были самыми умными, талантливыми и красивыми. И вдруг выяснилось, что твое право первенства никто не признает, и есть другие мальчики и девочки, которые многие вещи умеют делать намного лучше, чем ты. Снова облом. Дома - пытка, а вне его стадо глупцов, не понимающих с какой глыбой, с каким человечищем они имеют дело».
Судя по тому, что пишет брат, маленькая Катя в семье была «необыкновенным» ребенком, который по мере взросления не мог доказать свою исключительность чем-либо иным, кроме бесконечных жалоб на плохое самочувствие (бегство в болезнь), что стало благодатной почвой для формирования истерического характера.
В 16 лет Катюша, выросшая, но не повзрослевшая, не выучившаяся по причине крайней инфантильности считаться с «надо» в пику своему «я так хочу», «привела в дом хорошего мальчика, с которым начала жить, успокоив тем самым бурлящие гормоны. Учиться девочка не хотела, ее все-таки избаловали, но, чтобы не слушать ворчание родителей, устроилась после школы на какую-то "не бей лежачего" секретарскую работу. Но мама и папа все-таки были недовольны, что их умница и красавица дочка не хочет получать высшее образование, и Катя, чтобы от нее отвязались, поступила в самый халявный из близлежащих учебных заведений институт культуры. Но и учеба там ей скоро наскучила, и в итоге она его бросила. Но драмы все равно не произошло. Девочка была молода, и родители, привыкнув к мысли, что дочь идет своим путем, только надеялись, что рано или поздно она повзрослеет и решиться получить настоящее образование или найти серьезную творческую работу. В конце концов, не в дипломе дело. А дальше девочка как-то незаметно стала женой при муже, взяв того под полный контроль, и жила припеваючи, благо мама не забывала отстегивать денежку на то, чтоб доченька не бедствовала. А потом родилась Алиса, внучка папы и мамы, и все остальное у бабушки и дедушки ушло на второй план. Весь мир начал крутиться вокруг этого крошечного существа, которое сестренка при любой возможности пыталась им подкинуть. А мама и батюшка безропотно, хотя часто в ущерб своим интересам, забирали внучечку к себе. А ты ведь, Катя, нигде долго не работала и в основном сидела дома, правда, как потом выяснилось, измученная страданиями, которые у тебя вызывал этот несовершенный мир».
Да, разумеется, страдания. Они входят в обычный истерический джентльменский набор. Иначе как можно было бы годами жить за чужой счет, предъявляя своему «дойному стаду» при этом вселенские претензии. По поводу болезни сестры А. Режабек пишет:
«Ты, Катя, для меня долгое время оставалась загадкой… Мне, как доктору, была совершенно непонятна твоя болезнь…
Ты, можешь, Катя, не поверить, но в течение многих лет основной темой моих разговоров из Израиля с мамой был не я, не моя жена и дети, а ты и Алиса. Об Алисе практически до последнего года-двух все говорилось только в превосходной степени, а о тебе - по-разному. Вначале, в первые годы - почти как об Алисе, затем - озабоченно-сочувственным тоном, а потом - каким-то подавленным. И все это выглядело как следствие развития у тебя какой-то болезни, заставляющей тебя навязывать матери бесконечные изматывающие ее разговоры, цель которых, если вдуматься, была только одна, оправдать собственное безделье…
Я, Катя, восхищен тем, сколько сил ты потратила, пытаясь убедить окружающий мир, что тяжело больна. Но, если наивный и любящий муж (даже мужья) вместе с родителями покупались на эту удочку легко, то с врачами было сложнее, потому что они не очень были впечатлены твоими жалобами. И, как ты сама, Катя, пишешь, ты только методом проб и ошибок нашла, наконец, доктора-спасителя, который, удивившись, как его дураки-коллеги сразу не догадались, поставил тебе диагноз БОЛЕЗНИ, которой у тебя в природе нет. Я, Катя, весьма скептически отношусь к российской медицине, хотя уверен, что и там полно отличных докторов, но, извини, я могу отличить медицину от прибамбасов. Поэтому твоя душераздирающая история о настолько запущенной болезни, что тебе даже пришлось ставить капельницу, меня ни в чем не убеждает. Сходи в Израиле к частному доктору, заплати деньги и получишь капельницу, заплатишь больше - получишь две. Зайди в частную клинику и, если твои средства позволяют, тебя убедят, что дело швах и нужно лечь на обследование и лечение. И из-за той же проклятой недоверчивости, услышав рассказ о единственном докторе-спасителе среди многих других неспасителей, я не закатил от умиления глаза, а подумал, что шарлатанам хорошо живется. А еще удобнее, когда вралей два, один делает вид, что болеет, другой, что лечит, платит-то все равно третий, муж Женечка…
Ты, Катя, много места в своей исповеди посвятила описанию симптомов своей неизлечимой болезни, употребляла такие термины, как послеродовая депрессия и депрессия. Лучше бы ты этого не делала. Конечно, на невежественных людей, вроде твоих подружек-интеллектуалок, это может произвести впечатление, но у любого грамотного доктора это скорее всего вызвало бы только насмешку. Если бы ты написала, что после родов тебе захотелось задушить или покалечить собственного ребенка или самой покончить жизнь самоубийством, я бы, может, и поверил что это проявление депрессии, которая, кстати, временная, но описание, как симптома, избыточного беспокойства за здоровье дочери - это, извини, не в кассу. Развлекло меня описание и твоих попыток самоубийства. Что-то типа, "...я взяла горсть таблеток и хотела проглотить, но какая-то сила остановила меня." Ты, Катя, на кого хочешь произвести впечатление? Ты таблетки даже в рот для виду не положила. А полное трагизма описание, как ты резала себе вены... Ты, по твоим словам, нанесла себе страшные раны, но кровь почему-то не потекла. Что ж это за раны такие? И в каком месте ты их наносила? Вообще-то, где режут самоубийцы вены на руке знает любой дурак, и вызвать порезом кровотечение из них не составляет большого труда. А, может, ты просто поставила себе усложненный вариант пробы Пирке? А рассказ о том, как ты после резания вен чудом еле-еле доползла до кровати... А почему ты собственно говоря, ползла? Что тебе мешало? Ты резала руки, а не ноги. Кровь у тебя не пошла. Значит, кровопотери не было. Так почему же еле-еле? Я, работая в приемном отделении больницы в Израиле, насмотрелся, слава богу, всякого, в том числе и на самоубийц, и есть среди них одна совершенно определенная категория. Это те, кто совершает, чтобы привлечь к себе внимание окружающих, демонстративную попытку суицида, при этом стараясь не нанести себе особого вреда и ни в коем случае не собираясь умирать, и весь спектакль устраивается или в присутствии близких, сразу приходящих на помощь, или в непосредственной близости от телефона, чтобы немедленно вызвать "скорую помощь". Привет тебе от них, Катя. А что стоят в исповеди твои полные скрытого кокетства разговоры про смерть и новое самоубийство, которое ты, конечно, не совершишь, чтобы не причинить горя любимому человеку Женечке. Я так и вижу тебя стоящей с этими словами на сцене любительского театра.
Забудь, Катя, про депрессию. Это не про тебя. Она у тебя какая-то странная и, по твоим же словам, удивительным образом проходит, когда ты сидишь с Женечкой в Риме в кафе и пьешь красное вино или когда шляешься по бутикам. Твой случай - это настоящий case report для солидного психиатрического журнала».
Брат, как видим, к диагнозу «депрессия» относится скептически. Возможно, он прав, возможно - нет. В конце концов не стоит забывать о способности истериков внушать себе патологии. Мадам Шпиллер, во всяком случае, в болезнь верит. Думается, она вообще свято верит во все, о чем пишет, независимо от того, соответствует это действительности или нет. Таково свойство подобных индивидуумов - искренне выдавать желаемое за действительное, равно как и, обвиняя других в собственных проблемах, настырно требовать, чтобы эти другие, забросив насущные дела, занимались исключительно ими.
К. Шпиллер: «Вчера я вдруг почему-то вспомнила… То ли священника Меня тогда убили, то ли Сахаров умер - не помню. Помню, что мне было очень плохо, я позвонила матери, и она мне выдала: тут, понимаешь, горе такое настоящее случилось для всего человечества, а ты со своей дурью лезешь, бессовестная! И я почувствовала себя дерьмом. И мне стало ещё хуже. Спасибо, “милая, любящая, заботливая мамочка”!»
А. Режабек: «Регулярно разговаривая с мамой, я, в общем, был в курсе всех семейных событий и искренне обрадовался, когда узнал, что ты написала книгу, продолжение истории "Вам и не снилось". Более того, я эту книгу прочитал и маме похвалил. Честно говоря, у меня в тот момент отлегло от сердца. Я решил, что ты, как автор книги, наконец, нашла себя и теперь сумеешь занять достойное место, если не в литературе, то в журналистике, и мамины переживания из-за твоей неприкаянности, наконец, прекратятся. Но я ошибся. Ни писателем, ни журналистом ты, Катя, не стала. И чем больше я общался с матерью, тем больше понимал, что, продолжая в финансовом отношении сидеть эксплуатировать ее, ты, помимо всего, превратила ее в помойное ведро для своих комплексов, жалоб на то, что тебя не ценят, подсиживают, что все к тебе несправедливы, а мир и вообще просто ополчился. И чем дальше, тем хуже. А ведь мама была уже немолода».
«Оттуда и вечное недовольство всем и всеми, жалобы на упадок сил, неизвестного происхождения боли, невозможность пошевелить ни ручкой, ни ножкой, преувеличенное внимание к ощущениям своего тела, его температуре и артериальному давлению. И мамы просто стали кончаться силы на это непрекращающееся нытье. Потому что объективно ничего с тобой не происходило, и ты как была, так и оставалась очень хорошо выглядевшей ухоженной дамой. Зато что-то происходило с отцом и матерью, которые от тебя устали. Но тебе, по-видимому, было мало, что они материально обеспечивают достаточно высокий уровень жизни твоей семьи и занимаются внучкой, тебе хотелось, чтобы они считали это еще и за честь. И ваши отношения начали портиться, что и привело в конце концов к окончательному разрыву. И, полагаю, это вызвало у тебя вполне обоснованные опасения, что кормушка может закрыться, а один только Шурик, твой первый муж, не мог обеспечить желаемый уровень жизни. И ты полезла в сайт знакомств. Как ты честно сообщила всем читателям, правда, в несколько завуалированной форме, перепихнуться с другими мужиками тебе проблемы не составляло, а идея найти обеспеченного мужа давно не оригинальна и придумана не тобой».
«…На матери ты просто паразитировала и, чем старше становилась, тем сильнее. Ведь ты, даже когда писала книгу, неслучайно сделала ее продолжением "Вам и не снилось". Ведь кто тебе, такой талантливой, мешал написать что-то свое? Но ты не стала. Все было просчитано. Напиши ты что-нибудь просто от себя, шанс быть опубликованной был бы равен нулю. Напиши продолжение "Вам и не снилось" какая-нибудь Люба Холобудина из Урюпинска, и ее шанс опубликоваться был бы нулевым. А тут почти беспроигрышный вариант. Талантливая дочка пишет продолжение романа талантливой матери.
Мне все время, Катя, мучает любопытство, а почему ты выпустила в свет свою исповедь именно сейчас, а не десять лет назад. Или что-то изменилось? Можешь, не отвечать. Конечно, изменилось. Ты, по странному совпадению, заявила о себе в интернете в год тридцатилетия фильма "Вам и не снилось", когда вся страна не могла не вспомнить о повести-первоисточнике писательницы Галины Щербаковой. А разве справедливо вспомнить о ней и забыть про тебя, бесценную. Но кто бы тебя заметил, если бы написала какой-нибудь никому не нужный рассказик. Зато кто пройдет мимо истории, где дочь поливает грязью свою знаменитую мать, о которой как раз вновь заговорили, а заодно и остальных родственников?».
Действительно, госпоже Шпиллер, судя по всему, совершенно неважно, что себя на всеобщее обозрение она выставила откровенной хамкой (не только в современном, но и в изначальном - библейском - смысле: сын Ноя Хам оказался хамом, когда посмеялся над пьяным отцом). Для нее важно лишь то, что это на какое-то время выделило ее из толпы, обратило внимание на ее малопримечательную особу. Ради этого она не щадит никого. Ни мать, ни отца, ни первого мужа, ни брата, - все эти «жалкие ничтожные личности», как заявил бы в подобном случае «сын лейтенанта Шмидта» незабываемый Паниковский. Единственные, кого она пока еще не окатила грязью, это нынешний муж и дочь Алиса. До них очередь пока не дошла. Но вполне вероятно дойдет, если что-то в них ее перестанет устраивать.
Впрочем, если говорить о дочери, то здесь яблочко от яблони далеко не укатилось. Алиса - весьма самоуверенная молодая особа (по роду занятий - модель и актриса), себя аттестующая таким манером: «Мне двадцать два года. И я мудрее многих людей, которые старше меня в два раза». Избыточная мудрость, однако, не обеспечивает ей понимания элементарнейшей истины: нельзя вести себя омерзительно и при этом рассчитывать, что тебя будут считать приличным человеком. В «Самиздате» при библиотеке Машкова Алиса опубликовала «Мое слово» (http://www.foto.lib.ru/s/shpiller_a_a/moe_slovo.shtml), в связи с тем, что «на мою маму сейчас полилась ложь и грязь. От родственников. Мне надоела это ложь, клевета и недостойное поведение».
Что ж, похвально, что в отличие от Катерины Шпиллер, не щадящей собственных родителей, Алиса пытается саму мадам Шпиллер защитить. Однако сделать здесь что-либо вряд ли возможно. Подобно пресловутой унтер-офицерской вдове ее матушка высекла себя собственноручно. Можно понять нелюбовь к своим близким (в конце концов, любовь - это чувство, оно либо есть, либо нет, и если его нет - тут уже ничего не поделаешь). Но нелюбовь и обиды - это не повод для принародной демонстрации семейного грязного белья в духе: все они твари, а я белая и пушистая. Между тем, Алиса, в стремлении показать, что ее мать права, добавляет несколько некрасивых подробностей, касающихся бабушки-писательницы. Спрашивается, для чего? Чтобы доказать, что ее чудесная мамочка теперь имеет полное право отплясывать на костях покойницы?
Впрочем, на этой теме Алиса долго не задерживается и переключает внимание на своего отца, который, по ее мнению, должен отдать ей квартиру, завещанную ему Галиной Щербаковой. Она крайне возмущена, что он этого еще не сделал. И ей нет дела до того, что у него теперь другая семья, о которой он обязан заботиться. Квартира ее! Пусть не по закону, так по совести. Ведь она родная внучка Галины Щербаковой, которая так «несправедливо» с ней обошлась. Правда, по примеру матери на бабульку она прилюдно гадит, тем самым фактически отрекаясь от нее, так же как, усердно поливая отца грязью, в сущности, отрекается и от него. Но ведь отречься - это ее право. У нее и ее матери вообще одни права. А у других - всяких жалких, ничтожных личностей - по отношению к ним одни обязанности. И не надо что-то там про химеру совести… На мнение «всяких мелких людишек» (как Алиса обозначает тех, кто не торопится ею восхищаться) ей глубоко плевать. И в этом смысле она не только дочь своей матери, но и, увы, истинная героиня нашего не отличающегося благородством времени.