Э. Гамильтон. Россия 1924 г. ( часть 3)
Элис Гамильтон - женщина врач (1869 - 1970)
"Это был мир мужчин, во всех смыслах " О Гарварде
У истоков охраны труда -часть 1 -часть 2 1919 год 1924 год
Россия в 1924 году. ( часть 1) часть 2 часть 3 Э. Гамильтон - О демократии
Через две недели мы решили, что должны увидеть не только Москву, но и остальную Россию, таким образом, мы разделились. Луиза Льюис и Эдит Хиллз поехали в Ленинград и Киев, в то время как Мейбл Киттредж и я приняли предложение г-на Болса отправиться по железной дороге на границу Сибири, в Бузулук, где квакеры продолжали бороться с голодом…
Доктор Фаррар и г-н Том Копемен( Dr Farrar and Mr Tom Copeman),
возглавлявшие квакерскую помощь, 1921-1923. Бузулук.
Фотография Ф.Нансена
В одиннадцать часов ночи поезд достиг Бузулука, и г-н Болс оставили нас, поскольку была договоренность о том, что мы одни проедем еще три часа до населенного пункта, где нас встретит Элис Дэвис (Alice Davis) которая руководила квакерским центром... мы провели три довольно длинных часа, пытаясь не задаваться вопросом, что мы будем делать, если Элис Дэвис не получила телеграмму и не сможет нас встретить. Я засыпала и просыпалась в панике, думая, что я забыла название пункта, который было непросто запомнить - Sorotchinskoi с ударением на слог "Rot", что в английском означало «гниль».
На квакерском складе продовольствия в Москве, 1921 г.
Однако в Сорочинском, нас пришел растолкать проводник, а на платформе с фонарем стояла Элис Дэвис в большой шубе и шапке. Она объяснила, что ее Форд сломался, но она приехала на телеге. Она повела нас к деревенской телеге, заполненной соломой, покрытой мешковиной, мы запрыгнули на нее и, свесив ноги, так и поехали.
Деревня находилась в двух милях и представляла из себя разбросанные тут и там бурые холмы, пространство между ними называлось улицей.
Сорочинское. Американка Дороти Детцер с продуктами и одеждой для русских крестьян
Мы заехали во двор, дверь открылась, и мы вошли в красивый маленький домик, чистый и белый, такой пустой и теплый после мрачной, душной, переполненной, неопрятной Москвы.
Большая белая печь была теплой, самовар уже гудел, хозяйкой в доме была русская подруга Элис, Надежда Викторовна Данилевская. Она была представительницей старого режима и имела свою собственную трагическую историю, которую я услышал позже. Она подала нам чай, и мы легли спать на узкие деревянные постели, с веревками вместо пружин, которые показались невероятно удобными после спальных полок в поезде.
Элис Дэвис, организатор квакерской помощи, стоит слева в платке,
за плитой - ее подруга Надежда Викторовна Мартынова-Данилевская
Следующим утром мы позавтракали за вычищенном до белизны сосновым столом, выпили настоящий кофе, замечательный после жареной пшеницы, кофе из которой нам давали в Москве. Потом пришел священник, который обратился за помощью послать слепого ребенка в Оренбург, чтобы ему сделали операцию. Элис Дэвис обещала помочь.
Она работала со всеми: с Советами, посылая жиры - в больницу, еду и одежду - в детский дом, с Центральным отделом здравоохранения, поддерживая клинику по лечению малярии, и даже с татарами, поскольку она обнаружила, что в мечети разбиты окна. Она поставила новые окна, чтобы те, кто молился, не заболели пневмонией или малярией. У нее была дюжина деревень, за которыми она вела контроль по борьбе с малярией, еще она выращивала капусту, морковь и картофель, которыми она кормила детей.
Она пользовалась тремя тракторами. Четвертый трактор использовался для молотьбы, чтобы очищать просо и семя подсолнечника...
После посещения детского дома мы вернулись к самому роскошному обеду, состоящему из щей с большой ложкой густой сметаны, свежего ржаного хлеба, домашнего сладко-сливочного масла, жареной курицы и печеных яблок...
Мы совершили обход с медсестрой, которая выучилась в Москве, заглядывая в крестьянские дома, к самым бедным из бедных, которые пережили голод, но потеряли многих из своих близких.
Но даже в этих домах не было запустения, и затхлости. Даже там, где мы обнаружили женщину, стирающую одежду в большом корыте перед печью, двух маленьких мальчиков, смотревших на нас сверху, привязанного поблизости от женщины небольшого коричневого теленка, и белую свиньи, сидящую впереди нее.
Крестьяне Бузулука 1920-е
Это напомнило мне об удушающем человеческом запахе чикагских наемных квартир. Если люди бедны, им лучше жить за городом. Мы вошли в один красиво убранный татарский дом, где мы увидели симпатичную молодую девушку, одетую в мешковину, из которой была аккуратно сшита пышная юбка, с чистым платком на голове.
Ее отец объяснил медсестре, что надеялся продать девушку, чтобы купить чай, сахар, и рожь, много ржи. Мы передали медсестре, чтобы она попросила найти для девушки хорошего человека, но отец сказал, что с начала войны никаких хороших мужчин не осталось…
Затем мы вернулись в Бузулук.
Бузулук не слишком отличался от большой деревни. Квакеры расположились в большой и удобном доме, где заправляли американка Мейбл Филлипс и две русские леди из белых…
Доктор Элфи Ричардс Граф и мисс Мейбл Филлипс,в грузовике, недалеко от Бузулука, 1923.
В правом верхнем углу -фото доктора Лебедевой, главы Отдела по Защите Материнства и Детства
Лебедева, Вера Павловна (1881-1968)
первый организатор и руководитель дела охраны материнства и младенчества в СССР
Выступая на III Всесоюзном съезде по охране материнства и детства,
В. П. Лебедева говорила:
"Не история подарила нам охрану материнства и детства,
а мы выносили её кровью своего сердца и соками своих нервов,
мы, действительно, на голой земле и на грязи
вырастили нашу охрану материнства и младенчества.
Мы при нашей общей нищете,
при почти полном отсутствии культурных работников
справились с детской смертностью, и она понизилась почти вдвое"
Cоветский опыт был настолько важен для мира,
что в 1929 году читала иностранным врачам в Москве
курс охраны материнства и младенчества
(ее лекции издавались на немецком, французском и английском языках).
По возвращении в Москву в последнюю неделю визита, не было запланировано официальных встреч, и нам удалось встретиться со многими Белыми русскими и услышать их истории.
Получив разрешение на посещение тюрьмы, американские гости провели ее осмотр в сопровождении двух врачей и двух чиновников.
Конечно, это была довольно хорошая тюрьма, иначе нам ее не показали бы, в ней почти не было политических.
Заметив отсутствие вентиляции и чистоты большинство американцев подумало бы, что это- ужасное место, но что поразило меня, это - царившая в ней непринужденность и человечность.
Я бы, скорее предпочла эту тюрьму нашим тюрьмам. Все были на работе, кроме тех, кто готовился к концерту, но все носили форму, трудно было отличить заключенных от охранников.
Им было позволено общаться друг с другом, и когда мы вошли, они все остановили работу и окружили нас, вместе с охранниками, и начали разговаривать. Им разрешали курить.
Мы вошли в одну большую камеру, где стояли 15 коек, глиняная печь с непременным чайником на нем, длинный стол с книгами, шашками и шахматами. Я познакомилась с находившемся там доктором и обнаружила, что ему не только разрешено здесь практиковать, но и писать обзоры на медицинские статьи. Он уже отсидел пять лет, но по окончании половины срока он мог бы подать прошение о помиловании, в случае хорошего поведения.
Многие, с кем встречалась Элис, просили передать письма за границу, поскольку они не отваживались отправить их другим путем. Друзья советовали Элис запаковать их с официальными бумагами и поставить государственную печать, но она решила сделать отдельный пакет, который она спрятала у себя на груди.
На границе красногвардейцы так заинтересовались запечатанным пакетом, что сломали печать и аккуратно просмотрели все бумаги
Этим досмотр и ограничился, и “секретные бумаги” из России спокойно пересекли границу.
Мы пересекли границу Польши с чувством неописуемого облегчения, такое чувство, как мне сказали, испытывали многие путешественники…
Россия оказалась такой странной смесью; оглядываясь назад, я чувствовала, что я никогда не смогу сделать однозначных выводов о ней, потому что одно противоречило другому.
Я содрогалась от жестокости по отношению к людям, принадлежащим старому режиму, но это было несправедливо, потому что во время Революции 1905 года Белые были также жестоки. Даже аристократы в Москве принимали за очевидное, что если бы Белые победили, они истребили бы всех
Красных..., и они мне говорили, что в вопросах жестокости, убийства заключенных и заложников, пытках и всего остального, трудно было сказать, кто был хуже...
Последствием моего российского визита было выступление на заседании Ассоциации внешней политики в Бостоне.
Это выступление мне ярко запомнилось потому, что это было единственное мое выступление, когда меня освистали.
В то время, в 1924 году, о Советской России в Соединенных Штатах нельзя было говорить что-либо хорошее и не прослыть радикалом или сочувствующим красным, не попасть в список неблагонадежных, "подрывающих безопасность США".
Окончание следует
"Это был мир мужчин, во всех смыслах " О Гарварде
У истоков охраны труда -часть 1 -часть 2 1919 год 1924 год
Россия в 1924 году. ( часть 1) часть 2 часть 3 Э. Гамильтон - О демократии
Через две недели мы решили, что должны увидеть не только Москву, но и остальную Россию, таким образом, мы разделились. Луиза Льюис и Эдит Хиллз поехали в Ленинград и Киев, в то время как Мейбл Киттредж и я приняли предложение г-на Болса отправиться по железной дороге на границу Сибири, в Бузулук, где квакеры продолжали бороться с голодом…
Доктор Фаррар и г-н Том Копемен( Dr Farrar and Mr Tom Copeman),
возглавлявшие квакерскую помощь, 1921-1923. Бузулук.
Фотография Ф.Нансена
В одиннадцать часов ночи поезд достиг Бузулука, и г-н Болс оставили нас, поскольку была договоренность о том, что мы одни проедем еще три часа до населенного пункта, где нас встретит Элис Дэвис (Alice Davis) которая руководила квакерским центром... мы провели три довольно длинных часа, пытаясь не задаваться вопросом, что мы будем делать, если Элис Дэвис не получила телеграмму и не сможет нас встретить. Я засыпала и просыпалась в панике, думая, что я забыла название пункта, который было непросто запомнить - Sorotchinskoi с ударением на слог "Rot", что в английском означало «гниль».
На квакерском складе продовольствия в Москве, 1921 г.
Однако в Сорочинском, нас пришел растолкать проводник, а на платформе с фонарем стояла Элис Дэвис в большой шубе и шапке. Она объяснила, что ее Форд сломался, но она приехала на телеге. Она повела нас к деревенской телеге, заполненной соломой, покрытой мешковиной, мы запрыгнули на нее и, свесив ноги, так и поехали.
Деревня находилась в двух милях и представляла из себя разбросанные тут и там бурые холмы, пространство между ними называлось улицей.
Сорочинское. Американка Дороти Детцер с продуктами и одеждой для русских крестьян
Мы заехали во двор, дверь открылась, и мы вошли в красивый маленький домик, чистый и белый, такой пустой и теплый после мрачной, душной, переполненной, неопрятной Москвы.
Большая белая печь была теплой, самовар уже гудел, хозяйкой в доме была русская подруга Элис, Надежда Викторовна Данилевская. Она была представительницей старого режима и имела свою собственную трагическую историю, которую я услышал позже. Она подала нам чай, и мы легли спать на узкие деревянные постели, с веревками вместо пружин, которые показались невероятно удобными после спальных полок в поезде.
Элис Дэвис, организатор квакерской помощи, стоит слева в платке,
за плитой - ее подруга Надежда Викторовна Мартынова-Данилевская
Следующим утром мы позавтракали за вычищенном до белизны сосновым столом, выпили настоящий кофе, замечательный после жареной пшеницы, кофе из которой нам давали в Москве. Потом пришел священник, который обратился за помощью послать слепого ребенка в Оренбург, чтобы ему сделали операцию. Элис Дэвис обещала помочь.
Она работала со всеми: с Советами, посылая жиры - в больницу, еду и одежду - в детский дом, с Центральным отделом здравоохранения, поддерживая клинику по лечению малярии, и даже с татарами, поскольку она обнаружила, что в мечети разбиты окна. Она поставила новые окна, чтобы те, кто молился, не заболели пневмонией или малярией. У нее была дюжина деревень, за которыми она вела контроль по борьбе с малярией, еще она выращивала капусту, морковь и картофель, которыми она кормила детей.
Она пользовалась тремя тракторами. Четвертый трактор использовался для молотьбы, чтобы очищать просо и семя подсолнечника...
После посещения детского дома мы вернулись к самому роскошному обеду, состоящему из щей с большой ложкой густой сметаны, свежего ржаного хлеба, домашнего сладко-сливочного масла, жареной курицы и печеных яблок...
Мы совершили обход с медсестрой, которая выучилась в Москве, заглядывая в крестьянские дома, к самым бедным из бедных, которые пережили голод, но потеряли многих из своих близких.
Но даже в этих домах не было запустения, и затхлости. Даже там, где мы обнаружили женщину, стирающую одежду в большом корыте перед печью, двух маленьких мальчиков, смотревших на нас сверху, привязанного поблизости от женщины небольшого коричневого теленка, и белую свиньи, сидящую впереди нее.
Крестьяне Бузулука 1920-е
Это напомнило мне об удушающем человеческом запахе чикагских наемных квартир. Если люди бедны, им лучше жить за городом. Мы вошли в один красиво убранный татарский дом, где мы увидели симпатичную молодую девушку, одетую в мешковину, из которой была аккуратно сшита пышная юбка, с чистым платком на голове.
Ее отец объяснил медсестре, что надеялся продать девушку, чтобы купить чай, сахар, и рожь, много ржи. Мы передали медсестре, чтобы она попросила найти для девушки хорошего человека, но отец сказал, что с начала войны никаких хороших мужчин не осталось…
Затем мы вернулись в Бузулук.
Бузулук не слишком отличался от большой деревни. Квакеры расположились в большой и удобном доме, где заправляли американка Мейбл Филлипс и две русские леди из белых…
Доктор Элфи Ричардс Граф и мисс Мейбл Филлипс,в грузовике, недалеко от Бузулука, 1923.
В правом верхнем углу -фото доктора Лебедевой, главы Отдела по Защите Материнства и Детства
Лебедева, Вера Павловна (1881-1968)
первый организатор и руководитель дела охраны материнства и младенчества в СССР
Выступая на III Всесоюзном съезде по охране материнства и детства,
В. П. Лебедева говорила:
"Не история подарила нам охрану материнства и детства,
а мы выносили её кровью своего сердца и соками своих нервов,
мы, действительно, на голой земле и на грязи
вырастили нашу охрану материнства и младенчества.
Мы при нашей общей нищете,
при почти полном отсутствии культурных работников
справились с детской смертностью, и она понизилась почти вдвое"
Cоветский опыт был настолько важен для мира,
что в 1929 году читала иностранным врачам в Москве
курс охраны материнства и младенчества
(ее лекции издавались на немецком, французском и английском языках).
По возвращении в Москву в последнюю неделю визита, не было запланировано официальных встреч, и нам удалось встретиться со многими Белыми русскими и услышать их истории.
Получив разрешение на посещение тюрьмы, американские гости провели ее осмотр в сопровождении двух врачей и двух чиновников.
Конечно, это была довольно хорошая тюрьма, иначе нам ее не показали бы, в ней почти не было политических.
Заметив отсутствие вентиляции и чистоты большинство американцев подумало бы, что это- ужасное место, но что поразило меня, это - царившая в ней непринужденность и человечность.
Я бы, скорее предпочла эту тюрьму нашим тюрьмам. Все были на работе, кроме тех, кто готовился к концерту, но все носили форму, трудно было отличить заключенных от охранников.
Им было позволено общаться друг с другом, и когда мы вошли, они все остановили работу и окружили нас, вместе с охранниками, и начали разговаривать. Им разрешали курить.
Мы вошли в одну большую камеру, где стояли 15 коек, глиняная печь с непременным чайником на нем, длинный стол с книгами, шашками и шахматами. Я познакомилась с находившемся там доктором и обнаружила, что ему не только разрешено здесь практиковать, но и писать обзоры на медицинские статьи. Он уже отсидел пять лет, но по окончании половины срока он мог бы подать прошение о помиловании, в случае хорошего поведения.
Многие, с кем встречалась Элис, просили передать письма за границу, поскольку они не отваживались отправить их другим путем. Друзья советовали Элис запаковать их с официальными бумагами и поставить государственную печать, но она решила сделать отдельный пакет, который она спрятала у себя на груди.
На границе красногвардейцы так заинтересовались запечатанным пакетом, что сломали печать и аккуратно просмотрели все бумаги
Этим досмотр и ограничился, и “секретные бумаги” из России спокойно пересекли границу.
Мы пересекли границу Польши с чувством неописуемого облегчения, такое чувство, как мне сказали, испытывали многие путешественники…
Россия оказалась такой странной смесью; оглядываясь назад, я чувствовала, что я никогда не смогу сделать однозначных выводов о ней, потому что одно противоречило другому.
Я содрогалась от жестокости по отношению к людям, принадлежащим старому режиму, но это было несправедливо, потому что во время Революции 1905 года Белые были также жестоки. Даже аристократы в Москве принимали за очевидное, что если бы Белые победили, они истребили бы всех
Красных..., и они мне говорили, что в вопросах жестокости, убийства заключенных и заложников, пытках и всего остального, трудно было сказать, кто был хуже...
Последствием моего российского визита было выступление на заседании Ассоциации внешней политики в Бостоне.
Это выступление мне ярко запомнилось потому, что это было единственное мое выступление, когда меня освистали.
В то время, в 1924 году, о Советской России в Соединенных Штатах нельзя было говорить что-либо хорошее и не прослыть радикалом или сочувствующим красным, не попасть в список неблагонадежных, "подрывающих безопасность США".
Окончание следует