Скандал, миф и политика. Путевые записки маркиза де Кюстина о России 1839 года
Титульная страница книги А. де Кюстина «Россия в 1839 году». Изображение: издательство clever-media-ru
Первое издание состояло из 4 томов (в сумме более 1200 страниц) и было раскуплено за 8 недель
«Направляясь в Россию за вдохновением для политического памфлета, маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин (1790-1857), французский писатель и путешественник, хорошо знал, что делает: стремился к литературной славе, пусть даже и скандальной». О придворных, бесправии масс, пропасти между элитой и народом, описанных маркизом, - в главе книги издательства clever-media-ru и журнала «Дилетант» - «Время реформ». Принятый в верхах светского общества Петербурга, обласканный самим Николаем I, путешествующий литератор создал в итоге злую карикатуру на Россию.
Конечно, многое в картине страны и государства было им увидено верно - бесправие масс, всевластие монарха, пропасть между элитой и народом… Но многое отдавало и жаждой скандальной популярности. Ведь критику на соседа и пародию на соперника всегда интереснее читать, чем похвалу в их адрес.
Именно таким соперником для большинства европейских держав стала в XIX столетии Россия. Увидеть ее слабости, высмеять ее особенности, преподнести их как признак неполноценности русских как таковых - это был беспроигрышный ход для французского путешественника, мечтавшего стать авторитетом не только на литературном поприще, но и в европейской политике. Неслучайно и в середине ХХ века, в разгар холодной войны между Западом и СССР, сочинение маркиза «Россия в 1839 году» было переиздано в Западной Европе и США.
Для политической и идеологической борьбы всегда нужен миф о противнике как носителе зла, тем более принадлежащем к иной вере. Что и сделал де Кюстин, смешав в едином потоке своей критики сразу все: и злоупотребления самодержавной власти, и трудности европеизации страны, и традиции национальной культуры, и исторические особенности православия.
И в дореволюционной России, и в советской знали о скандальном сочинении маркиза, даже частично, с купюрами, издавали его на русском языке. Однако полностью, без изъятий, текст его книги был переведен и опубликован в России только в 2008 году. Вот лишь несколько фрагментов из этого издания.
О придворных
Увидев русских царедворцев при исполнении обязанностей, я тотчас поразился необычайной покорности, с какой они исполняют свою роль; они - своего рода сановные рабы. Но стоит монарху удалиться, как к ним возвращаются непринужденность жестов, уверенность манер, развязность тона, неприятно контрастирующие с полным самоотречением, какое они выказывали мгновение назад; одним словом, в поведении всей свиты цесаревича, как господ, так и слуг, видны привычки челяди. Здесь властвует не просто придворный этикет, подразумевающий соблюдение условленных приличий, уважение более к званиям, нежели к лицам, наконец, привычное распределение ролей - все то, что рождает скуку, а иной раз и навлекает насмешку; нет, здесь господствует бескорыстное и безотчетное раболепство, не исключающее гордыни; мне казалось, что я слышу, как, бунтуя в душе против своего положения, эти русские придворные говорят себе: «За неимением лучшего возьмем что дают». Эта смесь надменности с низостью не понравилась мне и не внушила особенного расположения к стране, которую я собрался посетить.
О политике власти и нравственности
Е. Ф. Крендовский. Портрет сенатора А. А. Башилова
и детей графа де Бальмен, Якова и Саши. 1830 г.
Мне любопытно увидеть Россию, меня восхищает дух порядка, необходимый, по всей вероятности, для управления этой обширной державой, но все это не мешает мне выносить беспристрастные суждения о политике ее правительства. Пусть даже Россия не пойдет дальше дипломатических притязаний и не отважится на военные действия, все равно ее владычество представляется мне одной из опаснейших вещей в мире. Никто не понимает той роли, какая суждена этому государству среди европейских стран: в согласии со своим устройством оно будет олицетворять порядок, но в согласии с характером своих подданныхпод предлогом борьбы с анархией начнет насаждать тиранию, как если бы произвол был способен излечить хоть один социальный недуг! Этой нации недостает нравственного чувства; со своим воинским духом и воспоминаниями о нашествиях она готова вести, как прежде, завоевательные войны - самые жестокие из всех, - меж тем как Франция и другие западные страны будут отныне ограничиваться войнами пропагандистскими.
О национальном характере и цивилизованности
А. Г. Венецианов. Портрет князя В. П. Кочубея
в его кабинете. Между 1831 и 1834 гг.
Меня поражает неумеренная тревога русских касательно мнения, какое может составить о них чужестранец; невозможно выказать меньше независимости; русские только и думают, что о впечатлении, которое произведет их страна на стороннего наблюдателя. Что сталось бы с немцами, англичанами, французами, со всеми европейскими народами, опустись они до подобного ребячества? <…>
Мне кажется, что они (русские. - Прим. ред.) согласились бы стать еще более злыми и дикими, чем они есть, лишь бы их считали более добрыми и цивилизованными. Я не люблю людей, так мало дорожащих истиной; цивилизация - не мода и не уловка, это сила, приносящая пользу, корень, рождающий ствол, на котором вырастают цветы и плоды. «Во всяком случае, вы не станете называть нас “северными варварами”, как делают ваши соотечественники…» Вот что они говорят мне всякий раз, когда видят, что какой‑нибудь любопытный случай или народная мелодия, какой‑нибудь рассказ о патриотическом подвиге русского, о его благородном и поэтическом движении души позабавили или растрогали меня.
Я отвечаю на все подобные фразы ни к чему не обязывающими комплиментами, а сам думаю, что скорее предпочел бы иметь дело с северными варварами, нежели с обезьянами, подражающими жителям Юга. От первобытной дикости избавиться можно, от мании же казаться тем, чем ты не являешься, излечиться нельзя.
О русском флоте как отражении государственной системы
И. К. Айвазовский. Кронштадт. Форт «Император Александр I». 1844 г.
Спутники мои с гордостью поведали мне о недавних успехах русского флота. Я восхищаюсь этим чудом, хотя и не придаю ему такого значения, как они. Оно - плод дела, а вернее, безделья императора Николая. Сей монарх забавы ради воплощает в жизнь заветную мечту Петра I, но, как бы могуществен ни был человек, рано или поздно ему придется признать, что природа сильнее любого смертного. Покуда Россия не выйдет из пределов, положенных ей природой, русский флот останется игрушкой императоров - и не более!..
Мне объяснили, что во время морских учений самые юные моряки плавают вблизи кронштадтских берегов, самые же опытные осмеливаются доходить до Риги, а иной раз даже до Копенгагена. Да что там говорить! два русских корабля, - управляемые, вне всякого сомнения, иностранцами, - уже совершили или готовятся совершить кругосветное путешествие! Несмотря на подобострастную гордость, с которой русские расхваливали мне чудеса, творимые волею их монарха, пожелавшего иметь собственный флот и обзаведшегося таковым, мне очень скоро наскучили их похвальбы: ведь я уже знал, что все представшие нашим взорам корабли - учебные. Мне показалось, что я попал в школу, и вид залива, превращенного в класс, внушил мне неизъяснимую печаль.
Перемещения кораблей, не вызванные никакой необходимостью, не преследующие ни военных, ни коммерческих целей, показались мне обычным парадом. Меж тем одному Господу - да еще русским - известно, велико ли удовольствие присутствовать на параде!.. В России любовь к смотрам не знает границ: должно же было случиться так, что при въезде в пределы этой империи мне пришлось присутствовать при морском смотре?! Это вовсе не смешно: ребячество в таких размерах кажется мне ужасным; это чудовищная вещь, возможная лишь при тирании и являющаяся, пожалуй, одним из отвратительнейших ее проявлений!.. Во всех странах, кроме тех, где царит абсолютный деспотизм, люди совершают великие усилия, дабы достичь великой цели: лишь народы, слепо повинующиеся самодержцу, идут по его приказу на огромные жертвы ради ничтожных результатов.
Итак, зрелище русского флота, вышедшего в море на потеху царю, гордость его льстецов и маневры его юных подданных на подступах к столице - все это произвело на меня самое тяжелое впечатление. За школьными упражнениями я разглядел железную волю, употребленную впустую и угнетающую людей из‑за невозможности покорить стихии. В кораблях, которые через несколько зим придут в негодность, так и не успев послужить для настоящего дела, я увидел не символ великой и могучей державы, но повод для бесполезного пролития народного пота. <…>
Бесполезный флот Николая I напоминает мне обо всех бесчеловечных деяниях Петра Великого, вобравшего в себя черты всех древних и новых русских монархов… и я спрашиваю себя: куда я еду? что такое Россия? Россия - страна, где великие дела творятся ради жалких результатов… Мне нечего там делать!..
О чиновничестве и государственной службе
Е. Сверчков. Николай I в санях. 1853 г.
Обилие ненужных предосторожностей дает работу массе мелких чиновников; каждый из них выполняет свои обязанности с видом педантическим, строгим и важным, призванным внушать уважение к бессмысленнейшему из занятий; он не удостаивает вас ни единым словом, но на лице его вы читаете: «Дайте мне дорогу, я - составная часть огромной государственной машины». Эта составная часть, действующая не по своей воле, подобна винтику часового механизма - и вот что в России именуют человеком! Вид этих людей, по доброй воле превратившихся в автоматы, испугал меня; в личности, низведенной до состояния машины, есть что‑то сверхъестественное. Если в странах, где техника ушла далеко вперед, люди умеют вдохнуть душу в дерево и металл, то в странах деспотических они сами превращаются в деревяшки; я не в силах понять, на что им рассудок, при мысли же о том давлении, которому пришлось подвергнуть существа, наделенные разумом, дабы превратить их в неодушевленные предметы, мне становится не по себе; в Англии я боялся машин, в России жалею людей. Там творениям человека недоставало лишь дара речи, здесь дар речи оказывается совершенно излишним для творений государства.
Астольф де Кюстин. Россия в 1839 году