Пятиэтажка, психушка, могила. По местам Егора Летова в Омске
Летом и осенью 2008 года в Новосибирске, Барнауле и Нижнем Новгороде прошла выставка коллажей и арт-объектов «Коммунизм-арт», выполненных Егором Летовым, Олегом Судаковым и Константином Рябиновым. Фото - могила Егора Летова, автор - varandej.
«Унылейшая облезлая хрущоба в глубине двора, ничем не отличающаяся от хрущоб по соседству», - так выглядит дом, где жил легендарный русский рокер Егор Летов. Фотоблогер-путешественник varandej рассказывает, что она малоизвестна даже среди жителей Омска. В качестве даже не завершения рассказа (коим была скорее прошлая часть) об Омске, а эпилога, этакой «секретной локации» для ценителей, расскажу о местах памяти Егора Летова. Хотя немалая часть его жизни прошла в разъездах и скитаниях, всё же в Омске был его единственный дом. Не я один отмечал, что среди омичей Летов на удивление малоизвестен, но есть в этом и что-то очень закономерное: как написал один журналист, «Егор берёг родной город от своей славы». У меня было записано пять «летовских адресов», из которых я обошёл три - дом, психушка и могила...
В Омске не нашлось человека, который бы вызвался меня по летовским местам поводить, я всё находил сам. Поэтому возможны серьёзные ошибки. Указывать на них прошу а) вежливо б) с пояснением правильного варианта...
Омск Летова - это в первую очередь восточные окраины. Во многих постсоветских городах есть такая сущность, как район-за-промзоной, и именно таковым и является посёлок Чкаловский, зажатый между массивом всяких складов и ЖБК на севере и огромной площадкой аэрокосмического завода «Полёт» на юге. О близости последнего напоминает 30-метровая ракета «Космос-3М» 1960-х годов, встречающая у единственного въезда из центра...
Космический проспект тянется через весь Чкаловский, от центра района у ракеты (рядом кинотеатр «Космос» и универмаг «Октябрьский») к задворкам Старо-Восточного кладбища, и где-то на полпути в него «впадает» улица Петра Осминина, во дворах у которой и спрятан Летовский дом. По проспекту я и двинул вглубь района, и торговля на ящиках всякой всячиной на фоне космического корабля напоминали о том, что по сей день у нас «Всё идёт по плану!». Кстати, моя самая нелюбимая из песен «Гражданской обороны», но куда уж без неё?
Чкаловский оказался довольно симпатичным районом. Как я понимаю, омичи тут бывают редко, и потому репутация у него очень так себе. Слышал похожее про Капотню, которой москвичи пугают детей, а на самом деле там очень прилично.
Я ходил, в отличие от хиппи, от эстетики хиппи, в солдатской шинели старого покроя, всей исколотой булавками, в рваных джинсах и громадных кроссовках - в таком вот виде. Понятно, что я вызывал таким видом - просто шел по улице, и меня всё ненавидело за то, что я шел такой. Причем, шел я на работу, а работал я дворником... - «Егор Летов о Янке». Ходил он, видимо, и где-нибудь здесь:
Улица Петра Осминина названа в честь Героя Советского Союза, погибшего в боях за Литву - его самоходка отбила несколько немецких атак, а преследуя врага, подорвалась на минах, но экипаж не стал уходить от горящей машины, а продолжал вести по немцам огонь до своего конца. Не припомню, кстати, было у Летова, при всём его антисоветском пафосе, хоть слово глумления над темой Победы. От улицы Осминина район, до того тянувшийся полосой в два квартала у проспекта, резко рашсиряется, дальней стороной выходя уже не в промзону, а за город.
Унылейшая облезлая хрущоба в глубине двора, ничем не отличающая от хрущоб по соседству - это и есть дом Егора Летова. Его единственный адрес прописки, где он родился 10 сентября 1964 года (роддом не в счёт) у матери-врача и отца-военного.
Видите пятна на торце? В их очертаниях можно узнать граффити, попавшееся мне в интернете. Но вопреки ожиданиями, на Летовском доме нет ни огромных граффити, ни следов угарных попоек, ни даже банального «Егор, мы тебя любим!» или «Летов жив!»... «В каком подъезде у вас жил Летов, музыкант?» - поинтересовался я у дворничихи, и дворничиха вяло ответила - «Вроде бы в этом... Или нет, скорее в том». Мне самым похожим показался вот этот подъезд, а учитывая, что жил Егор на первом этаже, возможно его окну принадлежала и вон та непривычно изящная голубая решётка. Он жил с женой Натальей Чумаковой, там же была импровизированная студия, и там же, пережив сына, по сей день остался пожилой отец Фёдор Летов. Беспокоить его категорически не стоит, он абсолютно не публичен.
Двор дома Летова. Тут тихо и сонно:
...Я вышел к школе № 45, которую Игорь Летов закончил 25 мая 1982 года. Дорогу спросил у старушки, и дальше вышел вот такой диалог:
- Пройдёшь, сынок, так-то и так-то, и вот там эта чертова школа будет.
- Почему чёртова?
- А не знаю. Потому что всё время про неё спрашивают. За месяц меня три раза спрашивали, как к ней пройти.
-Так там Летов учился, музыкант.
-Ой, я ж такого не знаю...
На школе висит три мемориальных доски: Владимиру Киселеву, погибшему в Афганистане; Андрею Климову, погибшему в Абхазии и майору милиции Денису Зайцеву, погибшему «при исполнении». Мемориальных досок Летову, как вы понимаете, в природе не существует, да и не на школе же её вешать.
После школы Игорь пошёл в ПТУ, откуда вскоре был отчислен за прогулы. Дальше работал дворником, штукатуром на стройке и - самое интересное - рисовальщиком-агитатором в ДК Омского шинного завода, к которому я съездить уже поленился. Рисовал он там, что характерно, портреты Ленина, неравнодушие к которому заметно в иных песнях конца 1980-х. И как часто бывало у андеграуд-интеллигенции, при всём том ударными темпами занимался саморазвитием, привозя из Москвы, когда там был, по три десятка килограмм книг за раз...
Летов был одним из немногих среди вершин русского рока, кто по-настоящему пострадал от режима - сказывалась как традиционная закрытость Омска, так и андеграундность «Гражданской обороны» (попробовал бы кто Цоя посадить, например, в те же годы!). В конце 1985 года грохнул взрыв. Тогда-то нас всех и повязали. «Кузьму» забрали на два года в армию, хотя он в армию идти не должен был, у него сердечная недостаточность. Меня же отправили в «психушку». Пока не началась перестройка, меня оттуда выпускать не хотели. Там я провел три месяца (здесь и далее - из «творческо-политической автобиографии» «Именно так всё и было»)...
Я находился на «усиленном обеспечении», на нейролептиках. До психушки я боялся того, что есть некоторые вещи, которых человек может не выдержать. На чисто физиологическом уровне не может. Я полагал, что это будет самое страшное. В психушке, когда меня стали накапливать сверхсильными дозами нейролептиков, неулептилом - после огромной дозы неолептила в один момент я даже временно ослеп - я впервые столкнулся со смертью или с тем, что хуже смерти. Это «лечение» нейролептиками везде одинаково, что у нас, что в Америке. Все начинается с «неусидчивости». После введения чрезмерной дозы этих лекарств типа галоперидола человеку приходится мобилизовать все свои силы, чтобы контролировать тело, иначе начинается истерика, корчи и так далее. Если человек ломается, наступает шок; он превращается в животное, кричащее, вопящее, кусающееся. Дальше следовала по правилам «привязка». Такого человека привязывали к кровати, и продолжали колоть, пока у него не перегорало, «по полной». Пока у него не наступало необратимого изменения психики. Это подавляющие препараты, которые делают из человека дебила. Эффект подобен лоботомии. Человек становится после этого «мягким», «покладистым» и сломанным на всю жизнь. Как в романе «Полет над гнездом кукушки».
В какой-то момент я понял, чтобы не сойти с ума я должен творить. Я целый день ходил и сочинял; писал рассказы и стихи. Каждый день ко мне приходил «Манагер» Олег Судаков, которому я передавал через решетку все, что написал.
Корпуса больницы на Омской.
В один прекрасный день я понял, что либо сейчас сойду с ума, сломаюсь, либо мне надо бежать отсюда. Например, когда выносят бачки, мусор, приоткрывают двери. Но бежать только для того, чтобы добраться до девятиэтажки, которая стояла поблизости и броситься оттуда вниз. В основном так поступали пациентки из женского отделения, которые повторяли этот суицидальный маршрут почти ежедневно. Они ускользали из отделения, добегали до девятиэтажки и бросались. Дальше убежать было невозможно. Сибирь, Омск, морозы страшные....
В отношении моего опыта в психушке я бы использовал афоризм Ницше: «То, что меня не убивает, делает меня сильнее». Если это меня не убило, оно сделало меня сильнее. На невиданное количество каких-то единиц измерения «силы души».
После этого я понял, что я солдат. Причем солдат хороший. Понял я также, что отныне я себе больше не принадлежу. И впредь я должен действовать не так как я хочу, а так, как кто-то трансцендентный хочет. Этот кто-то может быть «народ», «силы», «веселая наука дорогого бытия»....
В психушку Летова чуть не упекли в 1987 году второй раз: буквально из диспансера, пока врачи отошли за санитаром, он вместе с Янкой Дягилевой бежал и ещё полгода-год они вдвоём скитались по трассам Необъятной, причём для Янки те скитания сыграли намного более важную роль, чем для Егора. В декабре Летов узнал, что с него сняли розыск, и вернулся домой...
Дальше много всего было, да только почти ничего - в Омске. Свой город, где Летова мало кто знал, был для Егора такой тихой гаванью. Я жалею, что не сходил в не раз упоминавшийся в интервью лес, где Егор очень любил гулять и там же на диктофон написал немалую часть своих песен - впрочем, в тропинках его ещё поди разберись, тут бы помошь понадобился тех, кто знал Егора лично. Так что - вернёмся в Чкаловский, который со стороны окраины как бы замыкает на Старо-Восточное кладбище. Вход его обращён в противопложную району сторону на улице 10 лет Октября (она ведёт отсюда прямиком в центр... но о-о-очень далеко), и само это место, чтобы спрашивать прохожих, омичам более известно как Рыбный рынок - кладбище окружено промзонами и складами, и крупная оптовазая база находится точно напротив входа...
Я прошёлся по главной аллее туда-сюда почти до конца - могила Летова с неё не видна... В общем, могилка запрятана оказалась довольно хитро, вроде и не далеко от главной дороги, но с неё не увидишь. Я спросил дорогу у смотрителя, смотритель хотя бы знал, наверное потому что я не первый такой и не последний. Но раскрывать ориентиры не буду - мало ли, кто прочтёт и что решит сделать.
В жизни и творчестве Летова вообще было много парадоксов. «Зло***чий, просто дикий» характер, панковская агрессия, мат-перемат - и при этом эрудированность и интеллигентность, которыми он щеголял во многих интервью. Скандальная слава по всей стране - и забвение в родном городе.
«Злые песни» такие злые лишь на первый взгляд - а на самом деле добрые, тёплые и гуманистические, но понимаешь это лишь слушая «Гр.Оба» хотя бы несколько лет (полностью противоположное ощущение, кстати, у меня вызывает на первый взгляд разумное и спокойное, а в глубине страшное и безысходное творчество Кормильцева, столь же мной любимое).
Образ бойца на метафизическом фронте - и тихая смерть во сне в своей постели. Вот и Иерусалимский крест, символизирующий (по одной из многих и часто взаимоисключающих трактовок) единство всех расколотых ветвей христианства - последнее, что ожидаешь увидеть на могиле Игоря Фёдоровича... Общее настроение на могиле - какое-то светлое и покойное. Не монумент (как у Цоя), не храм (как у Янки), а вечное пристанище.
...Когда я услышал летовскую «Осень», я сразу понял, что это - его последняя песня. Своеобразное завещание:
Что бы я ни сеял, о чём бы я ни пел,
Во что бы я ни верил, чего б я ни хотел,
Куда бы я ни падал, с кем ни воевал -
Никто не проиграл....
Публикуется в сокращении, подробнее - в блоге автора.