Дед и шкатулка с бисером. Рассказ
Первая в России фабрика по изготовлению бисера была открыта М. В. Ломоносовым (1711-1765)
в середине XVIII века. Изображение: Madzik, 2005 год
«Однажды вечером возвращаюсь я домой. Открывает мне дед. Пьяненький непонятно с чего, прихрамывающий, тоже непонятно с чего, и весёлый-превесёлый. Это меня слегка насторожило - в нетрезвом виде дед обыкновенно бывал угрюм и придирчив. А тут хихикает. Что он там хихикает?» В старших классах я увлеклась поделками из бисера. Абсолютно от нечего делать, нашла в «Науке и жизни» (в «Науке и жизни»?! А что, а пуркуа бы да не па в «Науке и жизни») схемку цветочков, собрала на коленке себе бусы. Отыскала схемку ромбиков, собрала себе браслет. И пошло-поехало. Одно время на повестке дня стояли полуправильные многогранники из стекляруса. То есть весь дом завален полуправильными многогранниками, которые разве что на ёлку повесить. Если вы сюрреализм любите. Плосконосыми кубами, икосододекаэдрами и ромбоусечёнными кубооктаэдрами. Притом из стекляруса. Раздражали ужасно. Не припомню, куда я их потом пристроила. Много, много было разных конструкций, различающихся по степени эстетичности. Материалы я держала в специальной шкатулке: отдельно иглы, отдельно нитки-лески, отдельно в баночках из-под киноплёнки - бисер, заботливо разложенный по цветам. Закончив работу, убирала шкатулку на книжный шкаф. Увлечение это продержалось у меня долго, до выпускного курса университета. И сейчас я вам расскажу, как оно закончилось.
Однажды вечером возвращаюсь я домой. Открывает мне дед. Пьяненький непонятно с чего, прихрамывающий, тоже непонятно с чего, и весёлый-превесёлый. Это меня слегка насторожило - в нетрезвом виде дед обыкновенно бывал угрюм и придирчив. А тут хихикает. Что он там хихикает?
- Я тебе, Оля, работы добавил...
- А?
- Рассыпал, говорю, там кое-что.
- Ну, - говорю, - ничего страшного, рассыпал - подберём.
Захожу я в свою комнату и замираю с поднятой ногой. На паркете лежит весь мой бисер. Весь. Слоем толщиной пальца в два, ковром, переливающимся покрывалом по всему полу. Первое, что я тогда подумала, было «Как много у меня, оказывается, чёрного цвета».
Расквашенная шкатулка лежала на столе. Катушки я нашла за диваном, иголки - под плинтусом, выковыривала оттуда коснеющими пальцами. Каждый шаг по бисеру отдавался в ушах хрустом - точно по гравию.
Оказывается, бабушка купила на очередной день рождения или праздник, чуть ли не на седьмое ноября, литровую бутылку водки. Чтобы она попала на стол, её предстояло спрятать от деда, который выпивал спиртное, как только его видел. И бабушка не нашла другого места, кроме как поставить водку мне на книжный шкаф, рядом с заветной шкатулкой.
Дед шестым чувством алкоголика выявил бутылку (справедливости ради, её было снизу немножко видно), приставил табурет и полез. Чего ожидать, когда человек после двух инсультов лезет на шкаф за водкой? Естественно, он потерял равновесие, схватился за шкаф и полетел вниз с бутылкой, книгами, самим шкафом, состоявшим из нескольких этажей, и, разумеется, с бисером. Свободной рукой дед пытался удержаться за стену, и пять пальцев прочертили по обоям дугообразную траекторию. Если бы дед ударился головой о письменный стол, недалеко оказалось бы до летального исхода, но головой он не ударился. Только зашиб ногу, и шкафом сверху благословило.
Бутылка не разбилась и была выпита немедленно. От потрясения. Книги дед запихал кое-как обратно в шкаф и вышел из комнаты. При каждом шаге из него сыпался бисер. Деда раскололи.
Когда мама мне это поведала, я опять посмотрела на устланный переливчатым ковром пол и почувствовала, что мне имеет смысл как-то среагировать. Выругаться, что ли, возмутиться, пойти искать деда, который от меня прятался. Но - не реагировалось, хоть ты тресни. Не хотелось выяснять отношения, не хотелось шуметь, досадовать, возмущаться. Извинений тоже не хотелось, не хотелось и помощи. Вот это чувство, что везде будут копаться, прятать водку, пить водку, что нет места, места нет. Никуда не деться от этого.
Наутро взяла я швабру, веник и сгребла свои драгоценные рукоделия в огромную груду пополам с мусором. Долго отвеивала мусор, пока наконец не собрала всю груду в большую миску. И начала раскладывать по цветам.
Три недели я сортировала этот чёртов бисер. Сначала выбрала самые редкие и заметные колера: гранатовый, перламутровый, золотой. Затем настал черёд синего прозрачного. За ним - синего с поливой, мелкого, ускользающего сквозь пальцы. Потом - голубого, который был трёх видов: с сильным радужным блеском, со слабым радужным блеском и вообще без никакого радужного блеска. Целый день ушёл на голубое, и ещё успела вечером начать серебристые оттенки. Оранжевый рубленый, от которого все пальцы в позолоте, оранжевый круглый, полосатый, конфетно-розовый, красный, багровый, терракотовый. Терракотовый я купила в театральном магазине на Невском, потому что приняла его за фиолетовый. Настоящий фиолетовый, в электрическом освещении похожий на терракотовый. Индиго. Лосось. Травяной. Белый. Прозрачный. Стеклянно-серый. Просто себе серый. Серый в трещинку. Цвет морской волны. Изумрудный.
Изумрудный.
Потом остался один чёрный, которого было больше всего, и я долго разбирала его на чёрный мелкий, чёрный средний и чёрный крупный. Наконец всё было закончено. Я составила баночки из-под киноплёнки обратно в шкатулку, убрала её на шкаф и больше никогда к ней не притрагивалась. Нет, были какие-то планы, чертились какие-то схемы, я не отказывалась починить фенечку приятельнице или поправить вышивку, но к своей шкатулке больше никогда не притрагивалась. Так она и стоит, покрывается пылью, ничего не ждёт.