"Проклятые" вопросы человечества
....C тех пор как люди согрешили и удалились от Бога, они впали в состояние, достойное не только грусти, но и плача; они стали мучиться вопросами о том, что видели и знали прародители и во что им приходится только верить. И эти вопросы жгли и жгут сердца и умы людей всех времен, если только человек не заглушит окончательно своей совести страстями и пороками и не потушит в себе того божественного огня (Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! (Лк. 12, 49), о котором знали и язычники, когда создавали свой миф о Прометее. Вопросы эти стали для грешных людей, по их же собственному определению, «проклятыми». Напрасно они хотели забыть их, избавиться от них, не быть «самими собою»; душа их тяготела, влеклась туда, где всегда было и есть ее место, к Тому, Кто ее создал. Разум и плоть тянули всегда к земле, к похоти; душа же, обессиленная, измученная, истерзанная, тяготела к небесному, чистому. И человек от гордости, в лучшем случае от невежества своего, не понимал и не понимает самого себя и продолжает биться над вопросами, когда-то ясными для него, а теперь непонятными. Зрит он их чрез закопченный страстями хрусталь души своей - и не видит, силится разрешить их - и не отгадывает. И в отчаянии стонет:
Кто разрешит мне, что тайна от века,
В чем состоит существо человека?
Кто он? Откуда? Куда он идет?
Кто там вверху, над звездами живет?..
Но не всегда и не всякий получает ответ:
Головы в иероглифных кидарах,
Головы в черных беретах, чалмах,
Головы в шлемах и папских тиарах
Бились над этим вопросом в слезах.
(Гейне)
Однако так и умерли, не разрешив «загадки» жизни...3
Не разрешил ее и автор этого стихотворения <Гейне>. Уже разбитый параличом, находясь при последнем издыхании, когда ему посоветовали обратиться к Богу, он прервал хрипение своей агонии последним в жизни богохульством: «Dieu me pardonnera - c'est son metier». (Бог меня простит - это Его обязанность (франц.)) Этой кощунственной иронией он и закончил свою жизнь, циничней которой, по словам цивилизованных людей, в нынешнее время еще не было.
Теперь перейду к вопросу в его научно-теоретической постановке.
Откровение, да и сама наука, не признающая его, согласно свидетельствуют, что вопросы о бытии мира и человека и их цели и назначении, в какой бы форме они ни выражались, исторически присущи были всякой эпохе и всякому народу. Начиная с так называемого «доисторического» человека4 Палеонтология с геологией дают на этот счет довольно определенное идеологическое представление. По крайней мере, факт сохранения интереса и ясно выраженных воззрений на «потустороннюю» жизнь у «ископаемого» человека, то есть человека, оторвавшегося на заре истории от общей семьи, где сохранялось Божественное Предание, и одичавшего, - этот факт устанавливается современной наукой с несомненностью. См.: Munro R. Prehistoric Scotland and Its Place in European Civilisation. Edinburgh, 1899.
и кончая утонченно образованным европейцем XX столетия, все так или иначе пытались разрешить вопрос о личном счастье или вообще о смысле жизни. Но с различной остротой эти вопросы ставились и переживались, и не с одинаковой определенностью они решались. Ответ на них зависел и зависит, с одной стороны, от самого человека, а с другой - от причин, вне его стоящих.
Во всяком случае, пока человечество находилось во тьме язычества, пока не видело света христианства, оно, как это ни странно, ближе было к разрешению «проклятых» вопросов, чем теперь, как-то целомудреннее, если можно так выразиться, относилось к ним. По крайней мере, не изрыгало такой хулы на Бога, как это оно делает в настоящее время5. См.: «Основы» Отдел III. Гл. 5. § Наука... Цитаты из Дидро и Родионова.
Но древний мир и мир классический не могли прийти к прямому истинному ответу на все «недоуменные» вопросы высшего порядка, несмотря на всю остроту и глубину ума его лучших представителей. Даже ветхозаветный мудрец, обладавший совершенной мудростью, - разумею Соломона - не мог сказать и при конце своей жизни, в чем же истинный ее смысл. Он только видел, что «все - суета и томление духа и нет пользы - יתרזן (итрон)6 יתרון - собственно, «что остается в остачу», «was ubrig bleibt» (Wildeboer G. Die fuenf Megillot. Tubingen, 1898. S. 123. Der Prediger) или что «пребывает всегда тем же», по св. Григорию Нисскому. Ср. также: Siegfried С. Prediger und Hohelied. Handkommentar zum Alten Testament. Herausg. N. Nowack. Gottingen, 1898. S. 17. - под солнцем» (Еккл. 2, 11). Абсолютного, истинного, постоянно пребывающего блага («итрон») нет здесь, на земле, - вот все, к чему он пришел в конце концов. Это и понятно. В то время только лишь предугадывалась возможность решения в будущем вопроса о сущности всех сущностей.
С появлением христианства все стало ясно и понятно. Сняты были покровы со всех тайн. Христос освятил все Своим пришествием и явлением Креста Своего. Аз есмъ свет миру, - сказал Он одни и те же слова в двух разных случаях (Ин. 8, 12; 9, 5). Но, к сожалению, «люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы. А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (Ин. 3, 19-21). Господни слова стали сбываться тут же, как были сказаны, и будут сбываться до общего для всех конца. Одни люди, жаждущие узреть свет истинный, несмотря ни на что, отреклись прежде всего от своего «я», от собственного суждения, мудрствования, вменили себя в ничто, в отребье, возненавидели все, чем гордится окружающий мир, и получили взамен видение своих грехов, а после этого и тайн Божиих. Другие же, думавшие, что они владеют каким-то глубоким и великим знанием, что они нечто значат в глазах своих собственных или чужих, что они в состоянии без Божественной помощи управиться, - погибли, объюродели, погрузились во тьму и, умирая, признавали, что они так ничего и не узнали. Обращаясь к примерам и к самой жизни, видим, что вопросы, с которыми связано спасение человека и его положение в мире, решались одинаково усердно людьми обеих указанных сторон, но решены были как должно только представителями первой. Не присяжные философы и мудрецы объюродевшего мира сего познали истину и сущность христианства, а простецы и делатели настоящей «философии», высшего любомудрия - подвижники, пустынники, освятившиеся и очистившие себя от всех страстей исполнением евангельских заповедей?
Как это случилось? Но для этого надо припомнить, что такое мирская философия, которая мнит, будто занимается этими вопросами.
Как это ни удивительно на первый взгляд, но в самом начале существования этой науки представители ее определеннее разбирались в том, что она такое, тогда как в настоящее время, после двух тысяч с лишком лет существования философии, приверженцы ее поставлены историческим ходом ее развития в такое положение, что не в состоянии не только единичными силами, но и всем скопом своим дать точное определение своей науке. «Все попытки дать такое определение общеобязательного понятия философии, говорит Освальд Кюльпе7 Кюльпе О. Введение в философию. СПб., 1908. Гл. IV. § 33. Задача философии. оказываются неудачными при сопоставлении их с фактами исторического развития этой науки... Ввиду этого не остается ничего иного, как вообще отказаться от общего определения...» Вот - слово. Но если человек не знает точно и определенно ни границ того дела, которое он совершает, ни его задач и цели, ни того, куда еще заведет его «философствование» чрез несколько десятков и больше лет, то, ясное дело, он находится не на прочном пути, но подвергается опасности потерять затраченный труд и время понапрасну. Такой мудрец - воспользуюсь грубым сравнением - находится не в лучшем положении, чем тот простак, который надеется выиграть двести тысяч рублей на билет, оставшийся от трамвайной поездки.
Конечно, вся беда здесь не в том, что философы не знают, куда посадить свою госпожу за общим столом человеческих знаний, а в том, что разговоры-то с этой дамой праздны и очень непоучительны; выработка научно обоснованного миросозерцания и исследование предпосылок любой науки, то есть закономерных форм, определяющих наблюдение и экспериментальный анализ, - всего того, чем хочет заниматься философия, есть продукт, в сущности, падшего познающего человеческого духа, предоставленного самому себе. Душевный же человек, ψυχικος (1Кор. 2, 14), «психик», не может разуметь Истины и Цели вещей, которые могут восприниматься только духовно, πνευματικως, являясь плодом длительного аскетического подвига и живого религиозного опыта8. Ср. начальные слова книги: Флоренский П. Столп и утверждение истины. Но ведь книга эта - единственная в своем роде. Но как раз философия до последнего времени не любила догматической точки зрения, а проводила и намерена, конечно, проводить со всей прямолинейностью критическую - другими словами, выражаясь в духе святоотеческого языка, находилась всегда в потемках. Но и этого мало. Философия, всегда имеющая дело с конечными причинами, подлинную сущность которых приоткрыть в силах только богословие, вместо того чтобы идти с ними рука об руку (боюсь уже выразиться, чтобы быть ancilla, «служанкой», его), отторглась от последнего и противостала ему. Утверждаясь на одном только своем разуме, который не может без благодати перейти поставленных для него Творцом границ, человек, претендующий познать и осмыслить понятия и вещи, находящиеся как раз за чертой дозволенного ему, неминуемо впадает или в кощунственное празднословие, или в отчаяние, или в хулу, или в безумие, что, впрочем, все одно и то же в смысле погибели. Поэтому-то апостол и предупреждал колосских христиан: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею» - и дальше объясняет, какая это философия, про которую он говорит: «...не увлек... пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 2, 8). И так, собственно, всегда было, как в древнее, так и в настоящее время. Разница только та, что в древности, как я сказал, как будто дело было правильнее, определеннее, разумнее - потому, конечно, что проще. Правильность же надо разуметь здесь в смысле плодотворности практических результатов, достигаемых «философствующим» человеком. «Быть мудрым значит быть добродетельным», - совершенно верно говорил Сократ, но ошибался, когда делал обратное заключение, что нравственный негодяй есть только невежда; потому что теория требует еще своего практически-принудительного применения в жизни.
Эта практическая основа древней философии, когда впоследствии переплелее теоретический уток христианского вероучения, дала роскошные «ковры» (στρωματα9) Здесь понятие берется не в узком значении Климентовых «Стромат», а в широком - в смысле всего подвижническо-созерцательного уклада первых христиан и следующего за ним периода расцвета ученого монашества IV века. первохристианского любомудрия. Но новая, кантианская, христианству ничего не дала и дать не может10.Дело в том, что самые формы и категории мышления классической философии (особенно платоновской) органически ближе по духу к метафизическим предпосылкам христианского миросозерцания, чем новые, кантианские. Но, понятно, отсюда очень далеко еще до того, чтобы говорить, как многие это склонны думать, о разных «заимствованиях», «влияниях» и тому подобном. По существу, христианское любомудрие (φιλοσοφια) - вещь совершенно самостоятельная, и языческая мудрость ничего дать ей не может, а только предоставляет возможность употребить ее внешние формы под «новое вино» Царства Божьего. И лучшие из этих «сосудов» (недаром Платона называют иногда «христианином в язычестве»), наперед, конечно, очищенные и для этого приспособленные (иначе: Мф. 9, 17), иногда служили первохристианским учителям в помощь. Не знаю, понятно ли небогословам то, что я хочу сказать... Однако прошу читателя хорошо запомнить два следующих соборных определения: 1. «Принимающим платоновские идеи за истинные, анафема трижды». 2. «Снова дерзнувшим вводить в Церковь Христову платонические идеи и эллинские мифы анафема трижды». (Успенский Ф. Очерки по истории византийской образованности. СПб., 1891. С. 173; его же. Синодик в неделю православия. Одесса, 1893. С. 17. Троицкий С., проф. Учение св. Григория Нисского об именах Божиих и имябожники / Прибавление к Церковным Ведомостям. 1913. №41. С. 1864, прим. 1.)
епископ Варнава (Беляев)
Основы искусства святости. Том I
https://azbyka.ru/otechnik/Varnava_Belyaev/osnovy-iskusstva-svjatosti-tom-1/#note9
Кто разрешит мне, что тайна от века,
В чем состоит существо человека?
Кто он? Откуда? Куда он идет?
Кто там вверху, над звездами живет?..
Но не всегда и не всякий получает ответ:
Головы в иероглифных кидарах,
Головы в черных беретах, чалмах,
Головы в шлемах и папских тиарах
Бились над этим вопросом в слезах.
(Гейне)
Однако так и умерли, не разрешив «загадки» жизни...3
Не разрешил ее и автор этого стихотворения <Гейне>. Уже разбитый параличом, находясь при последнем издыхании, когда ему посоветовали обратиться к Богу, он прервал хрипение своей агонии последним в жизни богохульством: «Dieu me pardonnera - c'est son metier». (Бог меня простит - это Его обязанность (франц.)) Этой кощунственной иронией он и закончил свою жизнь, циничней которой, по словам цивилизованных людей, в нынешнее время еще не было.
Теперь перейду к вопросу в его научно-теоретической постановке.
Откровение, да и сама наука, не признающая его, согласно свидетельствуют, что вопросы о бытии мира и человека и их цели и назначении, в какой бы форме они ни выражались, исторически присущи были всякой эпохе и всякому народу. Начиная с так называемого «доисторического» человека4 Палеонтология с геологией дают на этот счет довольно определенное идеологическое представление. По крайней мере, факт сохранения интереса и ясно выраженных воззрений на «потустороннюю» жизнь у «ископаемого» человека, то есть человека, оторвавшегося на заре истории от общей семьи, где сохранялось Божественное Предание, и одичавшего, - этот факт устанавливается современной наукой с несомненностью. См.: Munro R. Prehistoric Scotland and Its Place in European Civilisation. Edinburgh, 1899.
и кончая утонченно образованным европейцем XX столетия, все так или иначе пытались разрешить вопрос о личном счастье или вообще о смысле жизни. Но с различной остротой эти вопросы ставились и переживались, и не с одинаковой определенностью они решались. Ответ на них зависел и зависит, с одной стороны, от самого человека, а с другой - от причин, вне его стоящих.
Во всяком случае, пока человечество находилось во тьме язычества, пока не видело света христианства, оно, как это ни странно, ближе было к разрешению «проклятых» вопросов, чем теперь, как-то целомудреннее, если можно так выразиться, относилось к ним. По крайней мере, не изрыгало такой хулы на Бога, как это оно делает в настоящее время5. См.: «Основы» Отдел III. Гл. 5. § Наука... Цитаты из Дидро и Родионова.
Но древний мир и мир классический не могли прийти к прямому истинному ответу на все «недоуменные» вопросы высшего порядка, несмотря на всю остроту и глубину ума его лучших представителей. Даже ветхозаветный мудрец, обладавший совершенной мудростью, - разумею Соломона - не мог сказать и при конце своей жизни, в чем же истинный ее смысл. Он только видел, что «все - суета и томление духа и нет пользы - יתרזן (итрон)6 יתרון - собственно, «что остается в остачу», «was ubrig bleibt» (Wildeboer G. Die fuenf Megillot. Tubingen, 1898. S. 123. Der Prediger) или что «пребывает всегда тем же», по св. Григорию Нисскому. Ср. также: Siegfried С. Prediger und Hohelied. Handkommentar zum Alten Testament. Herausg. N. Nowack. Gottingen, 1898. S. 17. - под солнцем» (Еккл. 2, 11). Абсолютного, истинного, постоянно пребывающего блага («итрон») нет здесь, на земле, - вот все, к чему он пришел в конце концов. Это и понятно. В то время только лишь предугадывалась возможность решения в будущем вопроса о сущности всех сущностей.
С появлением христианства все стало ясно и понятно. Сняты были покровы со всех тайн. Христос освятил все Своим пришествием и явлением Креста Своего. Аз есмъ свет миру, - сказал Он одни и те же слова в двух разных случаях (Ин. 8, 12; 9, 5). Но, к сожалению, «люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы. А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (Ин. 3, 19-21). Господни слова стали сбываться тут же, как были сказаны, и будут сбываться до общего для всех конца. Одни люди, жаждущие узреть свет истинный, несмотря ни на что, отреклись прежде всего от своего «я», от собственного суждения, мудрствования, вменили себя в ничто, в отребье, возненавидели все, чем гордится окружающий мир, и получили взамен видение своих грехов, а после этого и тайн Божиих. Другие же, думавшие, что они владеют каким-то глубоким и великим знанием, что они нечто значат в глазах своих собственных или чужих, что они в состоянии без Божественной помощи управиться, - погибли, объюродели, погрузились во тьму и, умирая, признавали, что они так ничего и не узнали. Обращаясь к примерам и к самой жизни, видим, что вопросы, с которыми связано спасение человека и его положение в мире, решались одинаково усердно людьми обеих указанных сторон, но решены были как должно только представителями первой. Не присяжные философы и мудрецы объюродевшего мира сего познали истину и сущность христианства, а простецы и делатели настоящей «философии», высшего любомудрия - подвижники, пустынники, освятившиеся и очистившие себя от всех страстей исполнением евангельских заповедей?
Как это случилось? Но для этого надо припомнить, что такое мирская философия, которая мнит, будто занимается этими вопросами.
Как это ни удивительно на первый взгляд, но в самом начале существования этой науки представители ее определеннее разбирались в том, что она такое, тогда как в настоящее время, после двух тысяч с лишком лет существования философии, приверженцы ее поставлены историческим ходом ее развития в такое положение, что не в состоянии не только единичными силами, но и всем скопом своим дать точное определение своей науке. «Все попытки дать такое определение общеобязательного понятия философии, говорит Освальд Кюльпе7 Кюльпе О. Введение в философию. СПб., 1908. Гл. IV. § 33. Задача философии. оказываются неудачными при сопоставлении их с фактами исторического развития этой науки... Ввиду этого не остается ничего иного, как вообще отказаться от общего определения...» Вот - слово. Но если человек не знает точно и определенно ни границ того дела, которое он совершает, ни его задач и цели, ни того, куда еще заведет его «философствование» чрез несколько десятков и больше лет, то, ясное дело, он находится не на прочном пути, но подвергается опасности потерять затраченный труд и время понапрасну. Такой мудрец - воспользуюсь грубым сравнением - находится не в лучшем положении, чем тот простак, который надеется выиграть двести тысяч рублей на билет, оставшийся от трамвайной поездки.
Конечно, вся беда здесь не в том, что философы не знают, куда посадить свою госпожу за общим столом человеческих знаний, а в том, что разговоры-то с этой дамой праздны и очень непоучительны; выработка научно обоснованного миросозерцания и исследование предпосылок любой науки, то есть закономерных форм, определяющих наблюдение и экспериментальный анализ, - всего того, чем хочет заниматься философия, есть продукт, в сущности, падшего познающего человеческого духа, предоставленного самому себе. Душевный же человек, ψυχικος (1Кор. 2, 14), «психик», не может разуметь Истины и Цели вещей, которые могут восприниматься только духовно, πνευματικως, являясь плодом длительного аскетического подвига и живого религиозного опыта8. Ср. начальные слова книги: Флоренский П. Столп и утверждение истины. Но ведь книга эта - единственная в своем роде. Но как раз философия до последнего времени не любила догматической точки зрения, а проводила и намерена, конечно, проводить со всей прямолинейностью критическую - другими словами, выражаясь в духе святоотеческого языка, находилась всегда в потемках. Но и этого мало. Философия, всегда имеющая дело с конечными причинами, подлинную сущность которых приоткрыть в силах только богословие, вместо того чтобы идти с ними рука об руку (боюсь уже выразиться, чтобы быть ancilla, «служанкой», его), отторглась от последнего и противостала ему. Утверждаясь на одном только своем разуме, который не может без благодати перейти поставленных для него Творцом границ, человек, претендующий познать и осмыслить понятия и вещи, находящиеся как раз за чертой дозволенного ему, неминуемо впадает или в кощунственное празднословие, или в отчаяние, или в хулу, или в безумие, что, впрочем, все одно и то же в смысле погибели. Поэтому-то апостол и предупреждал колосских христиан: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею» - и дальше объясняет, какая это философия, про которую он говорит: «...не увлек... пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 2, 8). И так, собственно, всегда было, как в древнее, так и в настоящее время. Разница только та, что в древности, как я сказал, как будто дело было правильнее, определеннее, разумнее - потому, конечно, что проще. Правильность же надо разуметь здесь в смысле плодотворности практических результатов, достигаемых «философствующим» человеком. «Быть мудрым значит быть добродетельным», - совершенно верно говорил Сократ, но ошибался, когда делал обратное заключение, что нравственный негодяй есть только невежда; потому что теория требует еще своего практически-принудительного применения в жизни.
Эта практическая основа древней философии, когда впоследствии переплелее теоретический уток христианского вероучения, дала роскошные «ковры» (στρωματα9) Здесь понятие берется не в узком значении Климентовых «Стромат», а в широком - в смысле всего подвижническо-созерцательного уклада первых христиан и следующего за ним периода расцвета ученого монашества IV века. первохристианского любомудрия. Но новая, кантианская, христианству ничего не дала и дать не может10.Дело в том, что самые формы и категории мышления классической философии (особенно платоновской) органически ближе по духу к метафизическим предпосылкам христианского миросозерцания, чем новые, кантианские. Но, понятно, отсюда очень далеко еще до того, чтобы говорить, как многие это склонны думать, о разных «заимствованиях», «влияниях» и тому подобном. По существу, христианское любомудрие (φιλοσοφια) - вещь совершенно самостоятельная, и языческая мудрость ничего дать ей не может, а только предоставляет возможность употребить ее внешние формы под «новое вино» Царства Божьего. И лучшие из этих «сосудов» (недаром Платона называют иногда «христианином в язычестве»), наперед, конечно, очищенные и для этого приспособленные (иначе: Мф. 9, 17), иногда служили первохристианским учителям в помощь. Не знаю, понятно ли небогословам то, что я хочу сказать... Однако прошу читателя хорошо запомнить два следующих соборных определения: 1. «Принимающим платоновские идеи за истинные, анафема трижды». 2. «Снова дерзнувшим вводить в Церковь Христову платонические идеи и эллинские мифы анафема трижды». (Успенский Ф. Очерки по истории византийской образованности. СПб., 1891. С. 173; его же. Синодик в неделю православия. Одесса, 1893. С. 17. Троицкий С., проф. Учение св. Григория Нисского об именах Божиих и имябожники / Прибавление к Церковным Ведомостям. 1913. №41. С. 1864, прим. 1.)
епископ Варнава (Беляев)
Основы искусства святости. Том I
https://azbyka.ru/otechnik/Varnava_Belyaev/osnovy-iskusstva-svjatosti-tom-1/#note9