Старая я стала и ленивая, а еще разуверившаяся в человечестве в лице писателей. Что ни начнешь читать - одно пустое место за другим попадается. А рассказы вызывают двойные опасения, даже если от замечательных и проверенных авторов. Даже у Бредбери, или, допустим, Эллисона, или даже Шекли такой бред иногда попадается - прости, Господи!
Потому рассказы у меня на очереди обычно долго лежат. И этот полгодика пролежал, никак не меньше. Хочу же, чтоб попался нормальный роман, чтоб уже дочитать его с удовольствием, ан нет - что ни откроешь - плакать хочется. И тут уж когда от чего, - но больше всего достается грамматике и здравому смыслу.
Но вчера у меня был очередной приступ веры в человечество после просмотра нового удачного (!) русского сериала, так что я читала все подряд. Книг четыре или пять были как открыты, так и закрыты, а дальше по алфавиту шла моя вторая любимая писательница после Маккефри. Да, Голотвина.
Ну что сказать? Я вижу, как это было сделано, я понимаю, зачем это было сделано, но очень хочется срисовать узорчик все равно сражает наповал. В первую очередь - вера во что-то прекрасное, с чем уже давно попрощался такой старый циник, как я. Взгляд со стороны. Даже смерть глазами художника - это больше, чем смерть.
Для меня смерть - это больницы, это паскудные врачи, это деньги, это бюрократия, это доставучие соседи, снова бюрократия. Я не вижу в этом не просто ничего прекрасного, а ничего вообще. Для меня, честно говоря, и жизнь не особенно отличается. И рождение, к слову, тоже. Но тут уж наше время, наше родное государство, позаботившееся о том, чтобы максимально усложнить для человека как появление в этом мире, так и прощание с ним. Это не говоря уже про жизнь, ну да ладно.
А Голотвина, между прочим, сильно меня старше.
Один из фантлабовских рецензентов считает, что реальность рассказа не имеет отношения к реальности. ))) А я отвечу, что первым открытием того, что литература не имеет отношения к реальности, для меня стало Мцыри. Вот если внимательно прочесть: То был пустыни вечный гость - могучий барс. Сырую кость он грыз и весело визжал; то взор кровавый устремлял, мотая ласково хвостом, на полный месяц. Все быстренько закрыли глаза и представили себе весело визжащего барса, который при этом ласково мотает хвостом. И попрошу заметить, что он при этом еще и кость ухитряется грызть. Сюрреалистическая картина, не правда ли?
Другой вопрос, что возраст автора колебался в границах пубертата, так что простительно. Но во времена пубертата моего личного от Лермонтова меня отвернуло лет на десять. Что глупо.
Это притча. А к чему? Нефиг судить художественное произведение за несоответствие деталей. Нет, желательно, конечно, весело визжащих барсов исключить, но если уж без них никак, если слова выходят за рамки общепризнанного мира, то фиг бы с ним, с тем миром.
А уж тем более если, как у Голотвиной, реальность автора просто не совпадает с реальностью читателя. С моей тоже, к слову. Я нифига не верю в доброе и вечное, да и в разумное относительно к человечеству - далеко не всегда. Но, когда в мое старое циничное сердце поэт пытается вложить кусочек прекрасного - это здорово. Другой вопрос, что прекрасное благополучно отторгается почти сразу и никакие иммунодепрессанты тут не помогут. У меня грандиозный иммунитет к доброму, а часто и к вечному. Так что тем более спасибо за экскурсию в идеальный мир.
Где-то в чем-то это - Бредбери. Это - лучшие стороны Лукьяненко. Это - ее герои.
Но я честно признаюсь: на грелке бы этот рассказ не оценила бы вообще. Потому что решила бы, что автор - подросток, остро нуждающийся в половой реализации. И не потому, что этот вопрос поднимается, как раз вовсе даже наоборот. Я просто для себя подозреваю, что к прекрасному тянет именно в моменты свободного поиска. Так что, не зная фактуры, автора запросто можно заподозрить в избыточной свежести восприятия. И оттого рассказ вызывает у меня еще большее восхищение.
1. Миры, осколочки миров, почти отсутствуют. Они здесь не нужны и не важны. Но они есть и я их вижу. Девять.
2. Читабельность у Голотвиной всегда была выше всяких похвал и этот рассказ - не исключение. Десять.
3. Интрига держит несмотря на то, что почти сразу догадываешься о развязке. Но, как я уже неоднократно повторяла, это - высший пилотаж. Когда ты знаешь, что будет, но оттого ждешь с еще большим нетерпением: а как автор разрешит конфликт? Как подведет к финалу? Девять за некоторую недосказанность - мне кажется, чуточку бы больше фактуры добавить не помешало бы.
4. Персонажи в рамках задумки великолепны. В рамках - потому что это как в карикатуре - когда несколькими штрихами надо изобразить характер, личность. И нельзя выйти за рамки этих штрихов, нельзя взять масло или даже уголь растушевать. Нет, эти штрихи - и все. И в них - человек. Десять.
5. Идея - это стержень рассказа. Рассказа в принципе и этого в частности. Читайте, господа, читайте. Тем более, что рассказ - размером с эту рецензию всего. Десять.
6. Душевность тоже всегда была сильной стороной автора. Эти люди, даже когда они не особенно удались (бывало и такое, да, Орешек - не мой герой, определенно), они все равно все - мои знакомые. И очень хорошие. Я помню их гораздо лучше, чем многих людей.
Мне интересен каждый миг, проведенный в ее книгах. Я этот миг всячески смакую и ловлю кайф. Десять.
7. Погружение сильное за счет эмоционального потрясения. Вообще меня книги Голотвиной скорее радуют, чем потрясают, но этот рассказ действительно другой. И тоже десять.
Ассоциации: Доктор, Категория Зэт, однозначно.