Хайдеггер. Ничто и Бытие: разработка вопроса
Я не знаю точно, понимает ли кто-нибудь Хайдеггера до конца. Уж во всяком случае, я-то вряд ли претендую на то, чтобы говорить о точном понимании его весьма сложно изложенных мыслей. Тем не менее, я позволю себе немного рассказать о его статье «Ничто и Бытие».
В части статьи «Разработка вопроса» Хайдеггер сразу же пресекает возможность рассуждения о Ничто с точки зрения привычных нам законов логики. Дело в том, что наше рациональное сознание сразу захочет понимать Ничто как то, что «есть», но само по себе это, конечно, является абсурдом. «Существующее Ничто» - это оксюморон. Ничто - это не предмет, не явление, оно не относится к сущему.
Нельзя свести Ничто и к совокупности отрицаний, к простому и привычному Нет. Более того, отрицание, по мысли Хайдеггера, возможно как раз потому, что имеется Ничто, а не наоборот.
«Ничто первоначальнее, чем отрицание». Ничто первоначальнее закона логики. Но тогда как схватить Ничто, если не рассудком? Не является ли вопрошание о Ничто чем-то ложным?
Где нам искать Ничто? Как нам найти Ничто? Не обязаны ли мы вообще, чтобы найти что-то, заранее уже знать, что оно существует? В самом деле, человек прежде всего и главным образом способен искать только тогда, когда с самого начала предполагает наличие искомого. В данном случае, однако, искомым является Ничто. Неужели бывают поиски без этого заранее известного наличия, поиски, которым отвечает одно чистое отыскание?
Как бы тут ни обстояло дело, Ничто нам известно, хотя бы просто потому, что мы ежечасно походя и бездумно говорим о нем. Это обыденное, потускневшее всей серостью самопонятных вещей Ничто, так неприметно мелькающее в нашем многословии, мы могли бы даже на скорую руку уложить в "определение": Ничто есть полное отрицание всей совокупности сущего. Не даст ли нам эта характеристика Ничто на худой конец хоть намек на то направление, в котором мы только и можем натолкнуться на Ничто?
Мы можем снова попытаться построить логическую цепочку, исходя из заданного определения: сначала помыслить сущее целиком в «идее его совокупности», затем применить к этому помышляемому отрицание и снова помыслить уже об отрицаемом. Но такое формально найденное Ничто ничего не говорит нам о самом Ничто. С помощью рассудка мы никогда не найдем ответы на поставленные вопросы, однако, где рациональность бессильна, там вступает опыт. Поэтому правомерность поиска можно доказать «фундаментальным опытом Ничто».
Человек, по словам Хайдеггера, никогда не может схватить сущее во всей его совокупности - это непосильная задача. Но он вполне может видеть себя в «приоткрытой совокупности сущего» даже в повседневной жизни хотя бы на уровне ощущений.
Конечно, дело выглядит так, словно в наших повседневных заботах мы привязаны именно только к тому или иному конкретному сущему, словно бы затеряны в том или ином круге сущего. Сколь бы расколотой, однако, ни казалась повседневность, она все-таки, пусть лишь в виде тени, еще содержит в себе сущее как единство "целого". Даже тогда, и именно тогда, когда мы не заняты непосредственно вещами и самими собой, нас захватывает это "в целом", например при настоящей скуке. До нее еще далеко, когда нам просто скучна эта книга или тот спектакль, та профессия или это безделье. Она врывается, когда "берет тоска". Глубокая тоска, бродящая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой тоской приоткрывается сущее в целом.
Другую возможность такого приоткрывания таит радость от близости человеческого присутствия - а не просто личности - любимого человека.
Подобное настроение, когда "всё" становится каким-то особенным, дает нам - в свете этого настроения - ощутить себя посреди сущего в целом. Наше настроение не только приоткрывает нам, всякий раз по-своему, сущее в целом, но такое приоткрывание - в принципиальном отличии от того, что просто случается с нами, - есть в то же время и фундаментальное событие нашего бытия.
Соответственно, раз мы можем схватить приоткрывшуюся совокупность сущего через «настроения», то через некое «настроение» мы можем обнаружить и «приоткрывшееся Ничто». Ничто приоткрывается нам, когда мы испытываем ужас. Не страх, как то обычный страх темноты, высоты, собаки, способной укусить, а самый настоящий ужас.
Это может происходить и действительно происходит - хотя достаточно редко, только на мгновения, - в фундаментальном настроении ужаса. Под "ужасом" мы понимаем здесь не ту слишком частую способность ужасаться, которая по сути дела сродни избытку боязливости. Ужас в корне отличен от боязни… ужасу присущ какой-то оцепенелый покой. Хоть ужас это всегда ужас перед чем-то, но не перед этой вот конкретной вещью. Ужас перед чем-то есть всегда ужас от чего-то, но не от этой вот определенной угрозы. И неопределенность того, перед чем и от чего берет нас ужас, есть не просто недостаток определенности, а принципиальная невозможность что бы то ни было определить. Она дает о себе знать в нижеследующей общеизвестной формуле.
В ужасе, говорим мы, "человеку делается жутко". Что "делает себя" жутким и какому "человеку"? Мы не можем сказать, перед чем человеку жутко. Вообще делается жутко. Все вещи и мы сами тонем в каком-то безразличии. Тонем, однако, не в смысле простого исчезания, а вещи повертываются к нам этим своим оседанием как таковым. Проседание сущего в целом наседает на нас при ужасе, подавляет нас. Не остается ничего для опоры. Остается и захлестывает нас - среди ускользания сущего - только это "ничего".
Ужасом приоткрывается Ничто.
(Продолжение следует.)