Фридрих фон Флотов. «Марта» в Граце
Когда читаешь синопсис (скучающая фрейлина, деревенская ярмарка, приёмный сын арендатора оказывается имеет благородное происхождение, приметное кольцо и т.п.), то, представляется этакая «Барышня-крестьянка», сусально-сахарная. На самом деле всё, конечно, тоньше.
Во-первых, фон Флотов, хоть и немец, а был французской школы. Во-вторых, опера 1847 года на подобный сюжет поднимает сразу очень много вопросов. Для кого она? Что они видели в ней, внуки войны и родители революции? Хотели забыться в идеальном мирке auld lang syne или считывали комментарий к современности? Долго ли напевали «Последнюю розу» по всему городу? И в-третьих, нынешняя постановка после стольких лет забвения (больше 20?) сама по себе примечательна.
Мне кажется, мы отвыкли от таких опер, самих в себе и для себя. Всё куча ассоциаций, смыслов, вписанности в контекст, на худой конец образовательная классика. Иногда приятно поглядеть на добропорядочную буржуазность. Только постановка стала совсем злой: леди заигралась, и когда заметила, что по ходу сломала чью-то душу, было уже поздно. Лионель решил, что лучше ему не возвращаться в этот мир и остался в своём, отгородившись от нас стеной безумия. Выбор между «быть» (определяемый прагматичностью Нэнси и Планкетта) и «казаться» (представленный сложносочинённым имиджем сэра Тристана) Лионель отвергает, но оказывается, что третий путь - это только дурдом.
Во-первых, фон Флотов, хоть и немец, а был французской школы. Во-вторых, опера 1847 года на подобный сюжет поднимает сразу очень много вопросов. Для кого она? Что они видели в ней, внуки войны и родители революции? Хотели забыться в идеальном мирке auld lang syne или считывали комментарий к современности? Долго ли напевали «Последнюю розу» по всему городу? И в-третьих, нынешняя постановка после стольких лет забвения (больше 20?) сама по себе примечательна.
Мне кажется, мы отвыкли от таких опер, самих в себе и для себя. Всё куча ассоциаций, смыслов, вписанности в контекст, на худой конец образовательная классика. Иногда приятно поглядеть на добропорядочную буржуазность. Только постановка стала совсем злой: леди заигралась, и когда заметила, что по ходу сломала чью-то душу, было уже поздно. Лионель решил, что лучше ему не возвращаться в этот мир и остался в своём, отгородившись от нас стеной безумия. Выбор между «быть» (определяемый прагматичностью Нэнси и Планкетта) и «казаться» (представленный сложносочинённым имиджем сэра Тристана) Лионель отвергает, но оказывается, что третий путь - это только дурдом.