Евгений Онегин в театре им. Вахтангова
Закрываю долги сама себе - вытягиваю записи из черновиков, записок и блокнотов.
Первое, о чём хочется говорить, - это техническая сторона вопроса. Зеркало в глубине сцены придаёт какую-то немыслимую глубину не только пространству, но и восприятию. В конце концов, можно даже следить за тем, что происходит, только в отражении - и эти размытые тени неожиданно оказываются живее и естественнее актёров. Как будто это скошенная стеклянная стена, за которой-то и есть истинная жизнь. Снег, заметающий сцену, как только события прекращают иметь пасторальный характер, тоже волшебный, белый, холодный, вьюжный. И качели, поднимающие замужнюю Татьяну на новую высоту, - тоже одновременно простые и завораживающие.
Пластика и хореография - это следующее, что потрясает воображение. Народу на сцене всегда много, но всегда продуманно! Каждый шаг, каждый жест (не говоря уже о девушках из танцкласса), каждый переход от одной сцены к другой выверен на 100%. И понятно, что это муштра и тяжело, но видимая легкость, классическая бе-зу-пре-чность завораживают.
Равно как и актерское мастерство. Я знаю, народ хвалит в основном "старших", но я лично - кроме Максаковой, но она выше звезд, - не вдохновилась особо никем (Кузнецов-Ларин ещё ничего, роль Борисовой-"сна Татьяны" так и осталась для меня загадочным заплаточным эпизодом вроде "зайчика", Шлыков-Князь вообще не играл, а читал со сцены текст).
Но Татьяна! (Евгения Крегжде) Ааа!!! Я не знаю, не знаю, как так можно уметь, чтобы в первом действии - 100% подросток, переживающий гормональную бурю, а в конце - абсолютно достоверная замужняя женщина, которая реально всё уже поняла и про себя, и про этот мир. Я не могу сказать, что мне понравилось - я была просто потрясена таким качеством игры. Она даже смотрит по-другому!!! Ну и Вдовиченков, да, гусар в отставке (Зарецкий - ?), настолько безупречно играет вечно молодого и вечно пьяного, что многие (судя по рецензиям) уверены, что на сцену трезвым он не выходит )))
Ах, и ещё про музыку! Настолько громкую, что многие жалуются :) И настолько простую, что аж скулы сводит (чистый ре-минор туда и обратно, никаких страстей, сплошная диатоника), но ударяет точно рассчитанной силой куда-то туда, под дых, где сидит в тебе что-то исконное и народное как сам Пушкин. Или странница с домрой.
~*~
Ладно, теперь о главном, об идейно-художественном своеобразии (да простит меня поляк).
Римас Туминас ставит совсем не замусоленный школьными сочинениями текст. Даже про дядю самых честных правил не вспоминают. С романом в стихах не то чтобы обошлись вольно, это слишком мягко сказать, его просто подвергли жесткому препарированию. И в итоге
а) Пушкина - болтливого и ироничного автора, с его почти пелевенскими аллюзиями к современной ему действительности - убрали вообще;
б) выкинули все затёртые до дыр школьные куски (включая и дядю, и описания природы, и пресловутый малиновый берет - привет, Большой!)
в) деконструировали письмо Татьяны ("она писала по-французски" - так что всё в каноне; справедливости ради, потом-таки пушкинский текст тоже зачли)
- и осталась просто история. Просто человека. Просто одиночества.
И вот он - Онегин - сидит в своем кресле - один - и вспоминает, вспоминает, без конца, то с сарказмом, то с истинным чувством, и живёт только ими, и они живут в нём (как, знаете, глюки Рассела Кроу из Beautiful Mind) - нестареющий бретёр (ака Вдовиченков), острый на язык, язвительно и актуально проходящийся по русскому обществу, потому что, знаете, за 200 лет реально ничегошеньки не поменялось (особенно дороги), и Ленский, каким он мог бы быть сейчас, если бы не. Онегин даже иногда по-прежнему пытается поэта застрелить (прям на пятой минуте спектакля), но тот встаёт, и улыбается, и продолжает его мучить, и в то же время укрощать, заставлять видеть не только плохое, но и хорошее.
Все остальные - это тени из прошлого, какими он их помнит (и за которыми так болезненно и одновременно притягательно наблюдать в зеркале за сценой): Татьяна, вечное дитя в его памяти, даже когда она так не по-детски отвергает его в конце; Ленский - восторженный, пылкий через край, с кудрями - светлыми - до плеч; Ольга, Ларины, гости, и проч., и сам он - байронический герой, весь в чёрном, весь затянут в свои идеи и представления так тесно, что упускает это всё, что и было настоящего. В момент, когда разыгрывается последний диалог, и слова произносит Онегин-старший, но действует - медленно подходит, надеется, падает на колени - его молодой двойник, а Татьяна, Татьяна - она одна и всё та же, - и вот в этот момент уже просто не дышишь.
И понятно, собственно, что ему ничего не остаётся, кроме цинизма и презрения, открывающего спектакль:
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Из той же серии и комментарий Онегина-взрослого к неудачной Татьяниной попытке объясниться с ним же самим Онегиным-юным:
Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Кто все дела, все речи мерит
Услужливо на наш аршин?
Кто клеветы про нас не сеет?
Кто нас заботливо лелеет?
Кому порок наш не беда?
Кто не наскучит никогда?
Призрака суетный искатель,
Трудов напрасно не губя,
Любите самого себя...
И понятно, что сарказм его тут направлен больше на себя, чем на Татьяну (ну, может, ещё на зрителей в какой-то мере). Так он и остаётся - мучиться собственным неправильным выбором и бесконечными "если бы".
А поверх всего - абсолютно экспрессионистская тема смерти, которая правит этим балом. Причём режиссёр даже и не пытается сделать её менее заметной, или более прихотливой. Няня (которая умирает на сцене) и Танцмейстер в исполнении Максаковой - это всё, что вы хотели понять о Смерти в её воплощении в германском духе, разве что пол сменён для удобства русскоязычной публики. Да-да, это она забирает Дмитрия Ларина, она умирает как няня, она руководит жизнью (да что там, каждым жестом) этих юных волшебных созданий, среди которых в определённый момент оказывается и Татьяна, она живёт для любви публики, она умирает, когда Татьяна заканчивает свою отповедь.
И когда уже все ушли со сцены, не остаётся даже Смерти. Только пространство сна: снег, сугробы, и сама Татьяна, вечно кружащаяся в танце с медведем, всё никак не может добраться до той избушки, где ждёт её Евгений.