"Я русский бы выучил только за то..."
Александра Хадынская: «Филологи - страшные люди. Им чем хуже - тем лучше»
Лекция, организованная СИА-ПРЕСС в содружестве с СурГУ в г. Сургуте. Собравшиеся выясняли, для чего необходимо знать русский язык. Тема встречи была соответствующая: «Я русский бы выучил только за то...» За что -- объясняла доцент кафедры общего языкознания СурГУ, кандидат филологических наук Александра Хадынская, свои мнения высказывали собравшиеся.
Александра Хадынская: «Не нравится Достоевский - не читай»
Материалы открытой лекции по русскому языку
Перейти к комментариям
«Я русский бы выучил только за то…» - помним мы строчку из Маяковского. За что? Причина, которая предложена поэтом (кто не помнит, «за то, что им разговаривал Ленин»), для нынешнего поколения уже неактуальна. Теперь далеко не каждый знает, кто такой Ленин и почему ради него нужно учить такой сложный язык, который вряд ли когда станет языком межнационального общения, но при этом останется кладезем для тех, кто решится постигнуть все глубины филологической науки. Обо всем этом шел разговор на веранде кофейни «Кофеин», что в «Сургут Сити Молле». Тему разговора задаладоцент кафедры общего языкознания СурГУ, кандидат филологических наук Александра Хадынская. Предлагаем вашему вниманию некоторые моменты беседы ученого со слушателями.
Язык как…
У языка, помимо того, что он является средством общения, есть масса иных функций, кроме этой. Язык - это не только средство передачи информации: он выполняет когнитивную функцию, он - одна из форм проявления национальной идентичности, способ самовыражения, способ эмоциональной передачи (помните, зачастую просто не важно, что мы говорим - важно, как). Есть и другая - не менее важная функция: язык является способом убеждения и даже манипуляции людьми. И наконец, язык является естественной системой, на которую, кстати, люди пытаются как-то влиять! Но процессы, происходящие в языке, не зависят от нас и происходят сами по себе. И вот из желания влиять на эту стихию появляются искусственные знаковые системы - например, язык эсперанто. Но хоть искусственные языки и имеют широкое распространение, все-таки это распространение не сравнится с естественными языками.
Так за что бы я выучил русский язык?
На сакраментальный вопрос «За что бы вы выучили русский язык» есть несколько ответов. «Потому что мы русские, это наш родной язык». «Чтобы как можно более точно передавать свои мысли». «Чтобы прочитать все то, что написано по-русски». «Чтобы уметь общаться и с жителем глухой уральской деревушки, и в обществе интеллектуалов». И так далее. Интересно, что никто в ответ не говорит: «А почему я вообще должен его учить? Я же его знаю!». Но отвечая на этот вопрос, мы обычно начинаем с высоких материй, и это так по-русски. А ведь есть и прагматический аспект:
язык нужно учить для того, чтобы влиять на других людей.
В вузах студенты изучают риторику - в западных странах это практическая дисциплина. Рональд Рейган, например, поставив цель стать президентом, посещал несколько актерских курсов и усиленно занимался риторикой: учился убеждать людей словом.
Как учить?
Другой вопрос - как учить русскому языку? Путем чтения? Но большинство школьников признаются, что не любят классику. Она для них непонятна, и в этом, кстати, нет ничего удивительного. Понимание невозможно просто в силу возраста и отсутствия у школьников опыта. Как девочка может понять фразу Толстого о Наташе Ростовой, которая превратилась в самку? Многие возмущаются в сочинениях: как он посмел так говорить о человеке - а ведь он сказал то, что есть. И тем не менее, учить через чтение.
Когда говорят, что нация стала меньше читать, я не верю. Мы не стали меньше читать: просто внимание переключилось с книг классиков на другой тип информации. Сколько времени современный человек проводит у компьютера? Что он там делает? Читает.
Но ведь и читать - с осознанием, с пониманием - тоже нужно уметь. И в РГГУ специалисты создали методику - по ней дети начинают читать, едва убежав с первого урока: бегут, хватаются за книжку. Это целая технология. Один из авторов методики Сергей Лавлинский доказал, что даже дав один-единственный урок, он способен повлиять на детей так, что они открывают книги и начинают читать. И это не чудеса - это просто технология, и ей можно воспользоваться. Интересно, что мотивы у Лавлинского - самые что ни на есть прагматичные. Когда его спрашивают, с какой целью он разрабатывал эту технологию, он ответил: «Я хотел бы, чтобы у меня были нормальные собеседники. Это как учиться плавать: сначала я учу держаться на воде, потом начинаем плавать и наконец - за буйки, туда, где самое интересное!
Это работа в первую очередь для меня самого: воспитание умных собеседников, с которыми можно порассуждать, например, о Брэдбери, сопоставить перевод и оригинал, проанализировать оба варианта…».
Сленг: за и против
Но реальность такова, что молодежь говорит не языком Бредбери, а на сленге. Мне, например, он даже симпатичен. Когда начинаются волны борьбы за чистоту русского языка (помните тот же «кофе», который непонятно какого рода - мужского или среднего), когда все кричали, филологи… молчали. Почему? - Потому что им все нравилось! Филологи - страшные люди: им чем хуже - тем лучше! Мало того: когда мы узнаем новое слово, не из нашей сферы, мы его стараемся запомнить, чтобы при случае «блеснуть». В этом плане сленг интересен: он дополняет глубокий, широкий, красивый русский язык. Академик Лев Щерба говорил, что когда человек, который знает язык, намеренно допускает ошибку, коверкает слово, он испытывает, говоря простым языком, полный кайф - почему? А потому, что он осознает эту ошибку, и он любуется ее намеренностью. И это любование и удовольствие возможно только тогда, когда человек знает языковую норму. Но если этот сленг и ошибки - это основной язык, на котором только и может изъясняться человек, то вряд ли он приятен!
Но кое-что в защиту сленга сказать все-таки можно. Во-первых, он сокращает время, он способен в двух словах вместить богатую информацию. «Что ты скажешь об этом человеке? - Да он баклан!» - и все ясно. А во-вторых, и в главных, это маркер, который делит общество на своих и на чужих. Язык - это индикатор, который определяет нас. Например, если вы ненароком где-то оброните слово «трансцендентальный», и кто-то на него откликнется - вы понимаете: вот он, свой человек!
О разнице в ментальности
Да, определение «свой-чужой» в первую очередь актуально для подростков. Но что значит «подросток»? Это слово - отличный пример в разнице ментальности русского человека и, например, американца. Сравните русское слово «подросток» и английское teenager. Что в «тинейджере» схвачено? - Возраст. А в «подростке» - момент возможности роста: расти можно всю жизнь… Здесь нет этой границы, когда заканчивается -teen и начинается twenty - взросление, следующий период жизни! А у нас - «Лет до ста расти нам до старости».Подростком можно оставаться хоть в сорок лет.
Мат: где, когда, с кем и сколько?
Иногда сленговое слово точнее, интереснее, эффективнее, чем какое-либо другое слово. Но надо понять одну вещь. Важно знать: где, когда, с кем, сколько. То же самое, кстати, и с матом.
Когда спрашивают: «Можно материться-то?» - ответ простой: «Можно». В языке нет никаких запретов, он не приемлет их, как любая естественная знаковая система. Запреты в языке бессмысленны, и никто их не может установить. Но есть моральные, социальные ограничения, которые делят нас на группы.
Делит нас не язык - делит нас речь. Если помнить об уместности, то можно все.
О литературном языке
Все нелитературные формы языка имеют широкое распространение и в той же мере обслуживают нас, что и литературные формы, но есть серьезное отличие: они все же ограниченны. Литературный язык тем и хорош, что у него по определению больше возможностей. Поэзия - сфера моих научных интересов, и на лекциях я всегда вижу, кто из студентов стихи пишет, а кто нет. И так отрадно видеть замершего человека, который слушает, который начинает понимать на самом глубинном уровне.
И у сленга, и у жаргона, и у прочих разновидностей литературного языка, которые сами по себе весьма интересны, нет этой возможности - поговорить о самом главном. Это все-таки стандартизированные формы.
То же «клево» имеет огромное количество оттенков, и это говорит о скудности сленга…
А есть такая сфера, знать которую, подключиться к которой можно только изучив язык. И та же классическая литература - именно такая сфера. Бессмысленно учить пониманию Достоевского в десятом классе - тем более учитывая нынешнюю направленность людей, их укорененность в виртуальном мире. А вот дать им код, шифр в виде знания литературного языка - можно. Возвращаясь к метафоре Лавлинского, важно научить их плавать. А потом - куда хотят, пусть туда и плывут.
Не нравится Достоевский - не читай. Но если при этом спустя какое-то время бывшие ученики все-таки выплывают на этот остров, в этом и есть огромная заслуга учителя.
И когда мои студенты через много лет мне говорят: «Не думал, что когда сдам, буду что-то читать… но читаю - ту же «Муму», - это значит, что эти файлы, которые когда-то были заложены, теперь оказались востребованы. И человек подключается к глубинному слою культуры, открывает мир, который невозможно открыть без хорошего знания языка - вот тогда у него появляется масса возможностей.
«Продается Таёта»
Возможен ли деловой русский? Возможен - и нужен. Необходимо осваивать эту малоразвитую сферу русской жизни, благодаря которой нам откроются новые возможности. В условиях экономики важно умение говорить, устанавливать контакты. Мы разбаловались. Когда перед нами в магазине два человека, мы уже дергаемся - забыли советские очереди. И так же требовательны мы стали и к общению. «Почему вы со мной разговариваете таким тоном?» - можете себе представить такой вопрос в советское время? Отрадно, что такие изменения произошли. И хотя многим по-прежнему все равно, на каком языке с ними говорят, но если говорить о речи в профессиональной сфере, требования возрастают. Особенно это касается сферы, где речь является способом заработка. Этот вопрос становится принципиальным.
Нельзя человеку, не владеющему языком, давать возможность писать тексты, делать рекламу и т.д.
Все примеры, которые я привожу своим студентам на занятиях по культуре, вся эта жуть - из реальной жизни. Берешь блокнот, ручку, включаешь ТВ - и начинаешь записывать.«Продается Таёта» - это же шедевр! С одной стороны, это жуть. С другой стороны, мне отрадно, что студенты включаются в этот процесс и начинают приносить мне новые и новые образцы безграмотности: значит, я научила их видеть ошибки.
Однажды на передовице одной из сургутских газет я нашла семь ошибок. Не выдержала, позвонила в редакцию, и мне ответили: «Женщина, успокойтесь, не мешайте нам работать!». Я возмутилась: «Я не женщина, - сказала, - я - кандидат филологических наук. До каких пор ваши газеты будут пособием на моих занятиях по культуре речи? Я раздавала газеты на занятиях, и студенты сами искали в них ошибки. Высший пилотаж - когда один студент обнаружил все ошибки и не пользовался тетрадью». «Ну хорошо, вы умная, - ответили мне на том конце провода, - вы их видите, но другие их не видят и не страдают от этого! В чем проблема-то?».
Филологов в СурГУ нет, их и не воспитывают. Я не печалюсь тому, что преподаю язык специалистам финансовой сферы.
Математики начинают любить язык, как только понимают, что это - логичная система. То же самое скажу о физиках. Они видят в языке систему, и он становится им безумно интересен.
Они находят ошибки слету! Вот этого бы не хотелось: слышать, что никто этих ошибок не видит. Это неправда.
Люди всех профессий должны учиться грамотному языку. Это профессиональный ценз, если хотите. Мне говорят, что я витаю в облаках и в нормальном русском бизнесе обходятся без досконального знания языка. В таком случае я не могу поступать по-другому: свою задачу я вижу в воспитании людей, которые видят ошибки, но не хотят их видеть. Которые не против мата, не против сленга - но за язык.
«А сможешь ли ты?!»
При этом, если бы я имела возможность подбирать персонал в свою собственную фирму, я бы подобрала себе именно таких «братьев по разуму в русском языке». Потому что эти люди - люди с мозгами - способны научиться чему угодно. Как в знаменитом рассказе Шукшина, где интеллигент, приехавший в деревню, за несколько дней научился строгать рубанком ровно - несмотря на то, что вся деревня смеялась над его попытками. И ведь он научился! И будучи интеллигентным человеком, он не сказал своему приятелю плотнику слова, вертевшиеся у него на языке: «Я-то у тебя перейму ремесло! А сможешь ли ты, как и я?..» Прочитать книжку по высшей математике, того же Толстого… Это тот момент, который пережил сам Шукшин, попав во ВГИК.
Межнациональное общение на русском?
Как русский язык может быть языком межнационального общения? Его структура сложна и неоднородна. Место, где он занял лидирующие позиции, - космос. Все, кто летит на наших кораблях, обязаны выучить русский язык.
Космонавты бы выучили русский язык только за то, чтобы полететь в космос. Они поражаются сложностью русского языка и начинают задавать вопросы, на которые носители языка - мы с вами - не можем дать ответ.
Почему дровА, но столЫ? Иностранцам, изучающим русский язык, нужны правила. А некоторых правил в нем… не существует! Носитель не ошибется: скажет «городА», «поездА», «столЫ»… «Почему не «столА»?» - спросит иностранец и получит ответ:«Потому что столА - это другая форма. Нет столА». «А почему «поездА»?» - «По кочану», - будет ответ. Хотя ответ, конечно, есть. Потому что в русском языке было не две формы числа - единственное и множественное, а три: еще было двойственное число. Древнерусский человек считал так: один…два…больше двух. Такое мышление. Форму двойственного числа имели слова, которые именовали парные объекты, не существующие в отрыве друг от друга. И у таких объектов было окончание -а: «ушеса», «очеса»… «Око» - один глаз; «очи» - разные глаза разных людей; «очеса» - два моих глаза. «Бок» - «бокы» - «бока»… И так далее! А у тех слов, у которых нет формы двойственного числа, у них окончание ы/и. То есть объяснение-то любому случаю в языке найдется, но не всегда носитель языка его осознает. Этим занимается историческая грамматика.
Конечно, такой сложный язык не может быть языком межнационального общения.
Английский язык - язык аналитический, язык-«Лего», из него можно конструировать предложения и высказывания. Там закреплена даже интонация. Когда англичане начинают изучать русский, они впадают в ступор. Мало того, что порядок слов в предложении меняется произвольно, так еще и интонация может менять смысл высказывания! «Как вы это делаете?» - удивляются они. Главный вопрос - «Зачем вы это делаете?!» - остается без ответа. Такие же мучения вызывают у них вопросы рода. «Как вы определили, что стул - мужского рода, а табуретка - женского, и зачем?!» - поражаются они. Это то, что ставит в тупик носителя другого языка. Поэтому язык такого уровня сложности не может быть языком международного общения.
Александра Анатольевна Хадынская - кандидат филологических наук, доцент. Преподает на кафедре общего языкознания СурГУ дисциплины «История русской литературы», «История зарубежной литературы», «Мировая художественная культура», «Риторика», «Русский язык и культура речи».
Юрий Нуреев (СИА-ПРЕСС)
02 августа 2013 в 12:51 [Сургут]
Источник
Лекция, организованная СИА-ПРЕСС в содружестве с СурГУ в г. Сургуте. Собравшиеся выясняли, для чего необходимо знать русский язык. Тема встречи была соответствующая: «Я русский бы выучил только за то...» За что -- объясняла доцент кафедры общего языкознания СурГУ, кандидат филологических наук Александра Хадынская, свои мнения высказывали собравшиеся.
Александра Хадынская: «Не нравится Достоевский - не читай»
Материалы открытой лекции по русскому языку
Перейти к комментариям
«Я русский бы выучил только за то…» - помним мы строчку из Маяковского. За что? Причина, которая предложена поэтом (кто не помнит, «за то, что им разговаривал Ленин»), для нынешнего поколения уже неактуальна. Теперь далеко не каждый знает, кто такой Ленин и почему ради него нужно учить такой сложный язык, который вряд ли когда станет языком межнационального общения, но при этом останется кладезем для тех, кто решится постигнуть все глубины филологической науки. Обо всем этом шел разговор на веранде кофейни «Кофеин», что в «Сургут Сити Молле». Тему разговора задаладоцент кафедры общего языкознания СурГУ, кандидат филологических наук Александра Хадынская. Предлагаем вашему вниманию некоторые моменты беседы ученого со слушателями.
Язык как…
У языка, помимо того, что он является средством общения, есть масса иных функций, кроме этой. Язык - это не только средство передачи информации: он выполняет когнитивную функцию, он - одна из форм проявления национальной идентичности, способ самовыражения, способ эмоциональной передачи (помните, зачастую просто не важно, что мы говорим - важно, как). Есть и другая - не менее важная функция: язык является способом убеждения и даже манипуляции людьми. И наконец, язык является естественной системой, на которую, кстати, люди пытаются как-то влиять! Но процессы, происходящие в языке, не зависят от нас и происходят сами по себе. И вот из желания влиять на эту стихию появляются искусственные знаковые системы - например, язык эсперанто. Но хоть искусственные языки и имеют широкое распространение, все-таки это распространение не сравнится с естественными языками.
Так за что бы я выучил русский язык?
На сакраментальный вопрос «За что бы вы выучили русский язык» есть несколько ответов. «Потому что мы русские, это наш родной язык». «Чтобы как можно более точно передавать свои мысли». «Чтобы прочитать все то, что написано по-русски». «Чтобы уметь общаться и с жителем глухой уральской деревушки, и в обществе интеллектуалов». И так далее. Интересно, что никто в ответ не говорит: «А почему я вообще должен его учить? Я же его знаю!». Но отвечая на этот вопрос, мы обычно начинаем с высоких материй, и это так по-русски. А ведь есть и прагматический аспект:
язык нужно учить для того, чтобы влиять на других людей.
В вузах студенты изучают риторику - в западных странах это практическая дисциплина. Рональд Рейган, например, поставив цель стать президентом, посещал несколько актерских курсов и усиленно занимался риторикой: учился убеждать людей словом.
Как учить?
Другой вопрос - как учить русскому языку? Путем чтения? Но большинство школьников признаются, что не любят классику. Она для них непонятна, и в этом, кстати, нет ничего удивительного. Понимание невозможно просто в силу возраста и отсутствия у школьников опыта. Как девочка может понять фразу Толстого о Наташе Ростовой, которая превратилась в самку? Многие возмущаются в сочинениях: как он посмел так говорить о человеке - а ведь он сказал то, что есть. И тем не менее, учить через чтение.
Когда говорят, что нация стала меньше читать, я не верю. Мы не стали меньше читать: просто внимание переключилось с книг классиков на другой тип информации. Сколько времени современный человек проводит у компьютера? Что он там делает? Читает.
Но ведь и читать - с осознанием, с пониманием - тоже нужно уметь. И в РГГУ специалисты создали методику - по ней дети начинают читать, едва убежав с первого урока: бегут, хватаются за книжку. Это целая технология. Один из авторов методики Сергей Лавлинский доказал, что даже дав один-единственный урок, он способен повлиять на детей так, что они открывают книги и начинают читать. И это не чудеса - это просто технология, и ей можно воспользоваться. Интересно, что мотивы у Лавлинского - самые что ни на есть прагматичные. Когда его спрашивают, с какой целью он разрабатывал эту технологию, он ответил: «Я хотел бы, чтобы у меня были нормальные собеседники. Это как учиться плавать: сначала я учу держаться на воде, потом начинаем плавать и наконец - за буйки, туда, где самое интересное!
Это работа в первую очередь для меня самого: воспитание умных собеседников, с которыми можно порассуждать, например, о Брэдбери, сопоставить перевод и оригинал, проанализировать оба варианта…».
Сленг: за и против
Но реальность такова, что молодежь говорит не языком Бредбери, а на сленге. Мне, например, он даже симпатичен. Когда начинаются волны борьбы за чистоту русского языка (помните тот же «кофе», который непонятно какого рода - мужского или среднего), когда все кричали, филологи… молчали. Почему? - Потому что им все нравилось! Филологи - страшные люди: им чем хуже - тем лучше! Мало того: когда мы узнаем новое слово, не из нашей сферы, мы его стараемся запомнить, чтобы при случае «блеснуть». В этом плане сленг интересен: он дополняет глубокий, широкий, красивый русский язык. Академик Лев Щерба говорил, что когда человек, который знает язык, намеренно допускает ошибку, коверкает слово, он испытывает, говоря простым языком, полный кайф - почему? А потому, что он осознает эту ошибку, и он любуется ее намеренностью. И это любование и удовольствие возможно только тогда, когда человек знает языковую норму. Но если этот сленг и ошибки - это основной язык, на котором только и может изъясняться человек, то вряд ли он приятен!
Но кое-что в защиту сленга сказать все-таки можно. Во-первых, он сокращает время, он способен в двух словах вместить богатую информацию. «Что ты скажешь об этом человеке? - Да он баклан!» - и все ясно. А во-вторых, и в главных, это маркер, который делит общество на своих и на чужих. Язык - это индикатор, который определяет нас. Например, если вы ненароком где-то оброните слово «трансцендентальный», и кто-то на него откликнется - вы понимаете: вот он, свой человек!
О разнице в ментальности
Да, определение «свой-чужой» в первую очередь актуально для подростков. Но что значит «подросток»? Это слово - отличный пример в разнице ментальности русского человека и, например, американца. Сравните русское слово «подросток» и английское teenager. Что в «тинейджере» схвачено? - Возраст. А в «подростке» - момент возможности роста: расти можно всю жизнь… Здесь нет этой границы, когда заканчивается -teen и начинается twenty - взросление, следующий период жизни! А у нас - «Лет до ста расти нам до старости».Подростком можно оставаться хоть в сорок лет.
Мат: где, когда, с кем и сколько?
Иногда сленговое слово точнее, интереснее, эффективнее, чем какое-либо другое слово. Но надо понять одну вещь. Важно знать: где, когда, с кем, сколько. То же самое, кстати, и с матом.
Когда спрашивают: «Можно материться-то?» - ответ простой: «Можно». В языке нет никаких запретов, он не приемлет их, как любая естественная знаковая система. Запреты в языке бессмысленны, и никто их не может установить. Но есть моральные, социальные ограничения, которые делят нас на группы.
Делит нас не язык - делит нас речь. Если помнить об уместности, то можно все.
О литературном языке
Все нелитературные формы языка имеют широкое распространение и в той же мере обслуживают нас, что и литературные формы, но есть серьезное отличие: они все же ограниченны. Литературный язык тем и хорош, что у него по определению больше возможностей. Поэзия - сфера моих научных интересов, и на лекциях я всегда вижу, кто из студентов стихи пишет, а кто нет. И так отрадно видеть замершего человека, который слушает, который начинает понимать на самом глубинном уровне.
И у сленга, и у жаргона, и у прочих разновидностей литературного языка, которые сами по себе весьма интересны, нет этой возможности - поговорить о самом главном. Это все-таки стандартизированные формы.
То же «клево» имеет огромное количество оттенков, и это говорит о скудности сленга…
А есть такая сфера, знать которую, подключиться к которой можно только изучив язык. И та же классическая литература - именно такая сфера. Бессмысленно учить пониманию Достоевского в десятом классе - тем более учитывая нынешнюю направленность людей, их укорененность в виртуальном мире. А вот дать им код, шифр в виде знания литературного языка - можно. Возвращаясь к метафоре Лавлинского, важно научить их плавать. А потом - куда хотят, пусть туда и плывут.
Не нравится Достоевский - не читай. Но если при этом спустя какое-то время бывшие ученики все-таки выплывают на этот остров, в этом и есть огромная заслуга учителя.
И когда мои студенты через много лет мне говорят: «Не думал, что когда сдам, буду что-то читать… но читаю - ту же «Муму», - это значит, что эти файлы, которые когда-то были заложены, теперь оказались востребованы. И человек подключается к глубинному слою культуры, открывает мир, который невозможно открыть без хорошего знания языка - вот тогда у него появляется масса возможностей.
«Продается Таёта»
Возможен ли деловой русский? Возможен - и нужен. Необходимо осваивать эту малоразвитую сферу русской жизни, благодаря которой нам откроются новые возможности. В условиях экономики важно умение говорить, устанавливать контакты. Мы разбаловались. Когда перед нами в магазине два человека, мы уже дергаемся - забыли советские очереди. И так же требовательны мы стали и к общению. «Почему вы со мной разговариваете таким тоном?» - можете себе представить такой вопрос в советское время? Отрадно, что такие изменения произошли. И хотя многим по-прежнему все равно, на каком языке с ними говорят, но если говорить о речи в профессиональной сфере, требования возрастают. Особенно это касается сферы, где речь является способом заработка. Этот вопрос становится принципиальным.
Нельзя человеку, не владеющему языком, давать возможность писать тексты, делать рекламу и т.д.
Все примеры, которые я привожу своим студентам на занятиях по культуре, вся эта жуть - из реальной жизни. Берешь блокнот, ручку, включаешь ТВ - и начинаешь записывать.«Продается Таёта» - это же шедевр! С одной стороны, это жуть. С другой стороны, мне отрадно, что студенты включаются в этот процесс и начинают приносить мне новые и новые образцы безграмотности: значит, я научила их видеть ошибки.
Однажды на передовице одной из сургутских газет я нашла семь ошибок. Не выдержала, позвонила в редакцию, и мне ответили: «Женщина, успокойтесь, не мешайте нам работать!». Я возмутилась: «Я не женщина, - сказала, - я - кандидат филологических наук. До каких пор ваши газеты будут пособием на моих занятиях по культуре речи? Я раздавала газеты на занятиях, и студенты сами искали в них ошибки. Высший пилотаж - когда один студент обнаружил все ошибки и не пользовался тетрадью». «Ну хорошо, вы умная, - ответили мне на том конце провода, - вы их видите, но другие их не видят и не страдают от этого! В чем проблема-то?».
Филологов в СурГУ нет, их и не воспитывают. Я не печалюсь тому, что преподаю язык специалистам финансовой сферы.
Математики начинают любить язык, как только понимают, что это - логичная система. То же самое скажу о физиках. Они видят в языке систему, и он становится им безумно интересен.
Они находят ошибки слету! Вот этого бы не хотелось: слышать, что никто этих ошибок не видит. Это неправда.
Люди всех профессий должны учиться грамотному языку. Это профессиональный ценз, если хотите. Мне говорят, что я витаю в облаках и в нормальном русском бизнесе обходятся без досконального знания языка. В таком случае я не могу поступать по-другому: свою задачу я вижу в воспитании людей, которые видят ошибки, но не хотят их видеть. Которые не против мата, не против сленга - но за язык.
«А сможешь ли ты?!»
При этом, если бы я имела возможность подбирать персонал в свою собственную фирму, я бы подобрала себе именно таких «братьев по разуму в русском языке». Потому что эти люди - люди с мозгами - способны научиться чему угодно. Как в знаменитом рассказе Шукшина, где интеллигент, приехавший в деревню, за несколько дней научился строгать рубанком ровно - несмотря на то, что вся деревня смеялась над его попытками. И ведь он научился! И будучи интеллигентным человеком, он не сказал своему приятелю плотнику слова, вертевшиеся у него на языке: «Я-то у тебя перейму ремесло! А сможешь ли ты, как и я?..» Прочитать книжку по высшей математике, того же Толстого… Это тот момент, который пережил сам Шукшин, попав во ВГИК.
Межнациональное общение на русском?
Как русский язык может быть языком межнационального общения? Его структура сложна и неоднородна. Место, где он занял лидирующие позиции, - космос. Все, кто летит на наших кораблях, обязаны выучить русский язык.
Космонавты бы выучили русский язык только за то, чтобы полететь в космос. Они поражаются сложностью русского языка и начинают задавать вопросы, на которые носители языка - мы с вами - не можем дать ответ.
Почему дровА, но столЫ? Иностранцам, изучающим русский язык, нужны правила. А некоторых правил в нем… не существует! Носитель не ошибется: скажет «городА», «поездА», «столЫ»… «Почему не «столА»?» - спросит иностранец и получит ответ:«Потому что столА - это другая форма. Нет столА». «А почему «поездА»?» - «По кочану», - будет ответ. Хотя ответ, конечно, есть. Потому что в русском языке было не две формы числа - единственное и множественное, а три: еще было двойственное число. Древнерусский человек считал так: один…два…больше двух. Такое мышление. Форму двойственного числа имели слова, которые именовали парные объекты, не существующие в отрыве друг от друга. И у таких объектов было окончание -а: «ушеса», «очеса»… «Око» - один глаз; «очи» - разные глаза разных людей; «очеса» - два моих глаза. «Бок» - «бокы» - «бока»… И так далее! А у тех слов, у которых нет формы двойственного числа, у них окончание ы/и. То есть объяснение-то любому случаю в языке найдется, но не всегда носитель языка его осознает. Этим занимается историческая грамматика.
Конечно, такой сложный язык не может быть языком межнационального общения.
Английский язык - язык аналитический, язык-«Лего», из него можно конструировать предложения и высказывания. Там закреплена даже интонация. Когда англичане начинают изучать русский, они впадают в ступор. Мало того, что порядок слов в предложении меняется произвольно, так еще и интонация может менять смысл высказывания! «Как вы это делаете?» - удивляются они. Главный вопрос - «Зачем вы это делаете?!» - остается без ответа. Такие же мучения вызывают у них вопросы рода. «Как вы определили, что стул - мужского рода, а табуретка - женского, и зачем?!» - поражаются они. Это то, что ставит в тупик носителя другого языка. Поэтому язык такого уровня сложности не может быть языком международного общения.
Click to viewАлександра Анатольевна Хадынская - кандидат филологических наук, доцент. Преподает на кафедре общего языкознания СурГУ дисциплины «История русской литературы», «История зарубежной литературы», «Мировая художественная культура», «Риторика», «Русский язык и культура речи».
Юрий Нуреев (СИА-ПРЕСС)
02 августа 2013 в 12:51 [Сургут]
Источник