Сайт о Велимире Хлебникове и футуристах
Хлебниковский сайт здесь
Страницы:
[Spoiler (click to open)]Золотой фонд Сети
путеводительлетидоветуп по Пeредвижной Выставке
современного изобразительного искусства
имени Василия Каменского
и многое другое
алексей Кручёных
Наш выход
(Фрагмент)
- И вместо языка, на коем говорил Пушкин, раздастся дикий говор футуристов.
Библиографическая ссылка Кручёных точна. Речь идет о полемической статье Валериана Чудовского «За букву ѣ», помещённой в начале выпуска (С. V-VI) и в определённом смысле несущей нагрузку редакционной статьи. В этой статье речь шла о языковой реформе, проведенной Академией наук и Министерством народного просвещения Временного правительства. “Аполлоновцы” рассматривали её как уничтожение филологической традиции, как „убийство символа, убийство сути”, равное по своему значению свержению монархии и крушению государства. Говоря о „бутафорских рыцарских щитах” Кручёных, очевидно, имеет в виду следующие строки статьи:
„Могут законно отнять сословные, вотчинные, образовательные преимущества - мы подчинимся законной воле страны. Но буквы у нас отнять не могут. И станет она геральдичным знаком на наших рыцарских щитах - за древний обычай языка, за bei usage” (Чудовский В. За букву ѣ // Аполлон. 1917. № I. С. VI).
Позиция футуристов была неоднозначной и отнюдь не дублировала позицию “реформаторов”, о чём свидетельствует полемика футуристов с И. Бодуэном де Куртенэ, членом комиссии, подготовлявшей реформу. Эта полемика, заострённая на проблемах структуры русского языка, восходит ещё к 1912 г. (см.: Janecek G. Bauduin de Courtenay versus Krucenykh // Russian Literature. X. 1981. Р. 17-30).
ЕЖИ ФАРЫНО
ПАРОНИМИЯ - АНАГРАММА - ПАЛИНДРОМ
В ПОЭТИКЕ АВАНГАРДА
[Spoiler (click to open)]
аличие паронимии и стихийной анаграмматичности в авангардных художественных построениях (ср.: Левин 1978; Баевский 1982; Шульская 1982; Lönnquist 1986: 301-308; Топоров 1987) - явление естественное и общелитературное. Оно вызывается тем принципом художественного текстопостроения, который был определен Якобсоном как „направленность (Einstellung) на сообщение как таковое”, т.е. как „поэтическая функция”, которая „проецирует принцип эквивалентности с оси селекции на ось комбинации” (Якобсон 1975: 202, 204). Этот принцип начинает теперь переосмысляться как авторефлексивность, рекуррентность и конверсивность художественной речи, т.е. как взаимопроекция - и мена местами - порождаемых на обоих осях формальных и семантических парадигм (см.: Смирнов 1985а; Faryno 1987a. Попутно отмечу, что этот подход косвенно перекликается с вновь актуализуемой мыслью Карцевского об асимметрии лингвистического знака, - ср.: Karcevski 1929, Карцевский 1965, W. Steiner 1978, P. Steiner 1982, Ковтунова 1986а). Повышенная же активность поэтической функции в авангарде, ведущая к повсеместности паронимии и анаграмматичности, с одной стороны, и, с другой, - его обращение к классическим жанрам анаграммы, акростиха, палиндрома и другим родственным, т.е. к жанрам, требующим если и не вовсе метасемиотического сознания, то по крайней мере утончённого семиотического чутья, объясняются принципиальной установкой авангарда на дешифровку накопленного культурой запаса текстов и кодов, установкой, которая нацелена не столько на сообщаемое (семантика), сколько на сообщающее - код и его значимости. В покоящемся на принципе дешифровки авангардном сообщении традиционная предикация оборачивается экспликацией, а сам предикат - семой якобы предицируемого. Итог таков, что вместо того, чтобы строить некий мир (текст, культурему, мифологему, архисему или архилексему), авангард, наоборот, “разрушает” этот мир (текст, культурему, мифологему и т.д.) и, на деле, выявляет устройство, значимости и возможности создавших данный мир (текст, культурему и т.д.) семиотических систем, в том числе и языка (см.: Faryno 1988a; 1988b; ср. также книгу Ковтуновой - 1986b, сохраняющей, к сожалению, термин ‘предикат’ и для синтаксических структур поэзии авангарда).
Результат (и задача) паронимных парадигм в классическом тексте - пансемантизм текста и создаваемого в этом тексте мира, их изоморфность вплоть до тождества, а на уровне семиотических отношений - превращение условного в мотивированное и иконическое, дискретного речевого потока в недискретное тексто-пространственное образование; во всяком случае, такой текст стремится стать одной нечленимой ‘архисемой’ (ср. понятие архисемы в: Лотман 1970, а понимание текста как пространства в: Топоров 1983).
Аналогична и задача классических - сознательно составляемых - анаграмм. Так, по наблюдению Топорова (1987: 200) во вступительных семи стихах «Энеиды»
оказывается, что в выстраиваемом Вергилием “римском” тексте слова, связанные с наиболее престижными и положительными значениями, несут на себе отблеск римской темы: в их семантическую структуру как бы вживляется ещё одна семема - ‘Рим’. Отсюда - не только “предшествующий всему остальному, открывающий ряд” и т.п., но и принципиально “Римоцентричный”, указывающий начало именно римской традиции ‹...›
Не сложно увидеть, что в таких случаях “вживляемая семема” (тут - ‘Рим’) - исходная текстопорождающая (ведающая проекцией парадигматической оси отбора на ось комбинации) и интерпретирующая семема, являющая собой и цель сообщения. Таковы, собственно, и ещё более древние индоевропейские анаграммы с заданным, но рассеянным по пространству текста и подлежащим повторному читательскому синтезу именем бога, в чем Топоров (там же: 215) склонен усматривать аналогию мифа “первого жертвоприношения” - расчленения тела божества и последующего возрождения из смерти в усиленной полноте.
продолжение на сайте
Страницы:
[Spoiler (click to open)]Золотой фонд Сети
путеводительлетидоветуп по Пeредвижной Выставке
современного изобразительного искусства
имени Василия Каменского
и многое другое
алексей Кручёных
Наш выход
(Фрагмент)
- И вместо языка, на коем говорил Пушкин, раздастся дикий говор футуристов.
Библиографическая ссылка Кручёных точна. Речь идет о полемической статье Валериана Чудовского «За букву ѣ», помещённой в начале выпуска (С. V-VI) и в определённом смысле несущей нагрузку редакционной статьи. В этой статье речь шла о языковой реформе, проведенной Академией наук и Министерством народного просвещения Временного правительства. “Аполлоновцы” рассматривали её как уничтожение филологической традиции, как „убийство символа, убийство сути”, равное по своему значению свержению монархии и крушению государства. Говоря о „бутафорских рыцарских щитах” Кручёных, очевидно, имеет в виду следующие строки статьи:
„Могут законно отнять сословные, вотчинные, образовательные преимущества - мы подчинимся законной воле страны. Но буквы у нас отнять не могут. И станет она геральдичным знаком на наших рыцарских щитах - за древний обычай языка, за bei usage” (Чудовский В. За букву ѣ // Аполлон. 1917. № I. С. VI).
Позиция футуристов была неоднозначной и отнюдь не дублировала позицию “реформаторов”, о чём свидетельствует полемика футуристов с И. Бодуэном де Куртенэ, членом комиссии, подготовлявшей реформу. Эта полемика, заострённая на проблемах структуры русского языка, восходит ещё к 1912 г. (см.: Janecek G. Bauduin de Courtenay versus Krucenykh // Russian Literature. X. 1981. Р. 17-30).
ЕЖИ ФАРЫНО
ПАРОНИМИЯ - АНАГРАММА - ПАЛИНДРОМ
В ПОЭТИКЕ АВАНГАРДА
[Spoiler (click to open)]
аличие паронимии и стихийной анаграмматичности в авангардных художественных построениях (ср.: Левин 1978; Баевский 1982; Шульская 1982; Lönnquist 1986: 301-308; Топоров 1987) - явление естественное и общелитературное. Оно вызывается тем принципом художественного текстопостроения, который был определен Якобсоном как „направленность (Einstellung) на сообщение как таковое”, т.е. как „поэтическая функция”, которая „проецирует принцип эквивалентности с оси селекции на ось комбинации” (Якобсон 1975: 202, 204). Этот принцип начинает теперь переосмысляться как авторефлексивность, рекуррентность и конверсивность художественной речи, т.е. как взаимопроекция - и мена местами - порождаемых на обоих осях формальных и семантических парадигм (см.: Смирнов 1985а; Faryno 1987a. Попутно отмечу, что этот подход косвенно перекликается с вновь актуализуемой мыслью Карцевского об асимметрии лингвистического знака, - ср.: Karcevski 1929, Карцевский 1965, W. Steiner 1978, P. Steiner 1982, Ковтунова 1986а). Повышенная же активность поэтической функции в авангарде, ведущая к повсеместности паронимии и анаграмматичности, с одной стороны, и, с другой, - его обращение к классическим жанрам анаграммы, акростиха, палиндрома и другим родственным, т.е. к жанрам, требующим если и не вовсе метасемиотического сознания, то по крайней мере утончённого семиотического чутья, объясняются принципиальной установкой авангарда на дешифровку накопленного культурой запаса текстов и кодов, установкой, которая нацелена не столько на сообщаемое (семантика), сколько на сообщающее - код и его значимости. В покоящемся на принципе дешифровки авангардном сообщении традиционная предикация оборачивается экспликацией, а сам предикат - семой якобы предицируемого. Итог таков, что вместо того, чтобы строить некий мир (текст, культурему, мифологему, архисему или архилексему), авангард, наоборот, “разрушает” этот мир (текст, культурему, мифологему и т.д.) и, на деле, выявляет устройство, значимости и возможности создавших данный мир (текст, культурему и т.д.) семиотических систем, в том числе и языка (см.: Faryno 1988a; 1988b; ср. также книгу Ковтуновой - 1986b, сохраняющей, к сожалению, термин ‘предикат’ и для синтаксических структур поэзии авангарда).
Результат (и задача) паронимных парадигм в классическом тексте - пансемантизм текста и создаваемого в этом тексте мира, их изоморфность вплоть до тождества, а на уровне семиотических отношений - превращение условного в мотивированное и иконическое, дискретного речевого потока в недискретное тексто-пространственное образование; во всяком случае, такой текст стремится стать одной нечленимой ‘архисемой’ (ср. понятие архисемы в: Лотман 1970, а понимание текста как пространства в: Топоров 1983).
Аналогична и задача классических - сознательно составляемых - анаграмм. Так, по наблюдению Топорова (1987: 200) во вступительных семи стихах «Энеиды»
оказывается, что в выстраиваемом Вергилием “римском” тексте слова, связанные с наиболее престижными и положительными значениями, несут на себе отблеск римской темы: в их семантическую структуру как бы вживляется ещё одна семема - ‘Рим’. Отсюда - не только “предшествующий всему остальному, открывающий ряд” и т.п., но и принципиально “Римоцентричный”, указывающий начало именно римской традиции ‹...›
Не сложно увидеть, что в таких случаях “вживляемая семема” (тут - ‘Рим’) - исходная текстопорождающая (ведающая проекцией парадигматической оси отбора на ось комбинации) и интерпретирующая семема, являющая собой и цель сообщения. Таковы, собственно, и ещё более древние индоевропейские анаграммы с заданным, но рассеянным по пространству текста и подлежащим повторному читательскому синтезу именем бога, в чем Топоров (там же: 215) склонен усматривать аналогию мифа “первого жертвоприношения” - расчленения тела божества и последующего возрождения из смерти в усиленной полноте.
продолжение на сайте