«Усыновленный коллективом» Петр Григорьевич Богатырев (1893-1971)
Вряд ли кто-то не читал «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» Ярослава Гашека. Однако не все знают, что переводчиком романа был известный лингвист Петр Григорьевич Богатырев. Благодаря Богатыреву русский читатель получил блестящий образец речевого поведения в тех житейских случаях, в которых раньше он оказывался немым (по крайней мере, оставаясь в рамках литературной нормы). Многие ситуации вообще иначе и не описывались, кроме как ссылкой на роман Гашека. В этой маленькой заметке нам хотелось бы напомнить о человеке, почти забытом, несмотря на тот гигантский вклад, который он внес в русскую науку и культуру.
«…замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов», - написал Пушкин. Мы зачастую бываем весьма неленивы, когда дело касается нас самих, нередко проявляем любопытство, но еще чаще и во всех, увы, возрастах бываем вполне неблагодарны. В маленькой заметке нам хотелось бы хоть немного нарушить почтенную российскую традицию и напомнить о человеке, почти забытом, несмотря на тот гигантский вклад, который он внес в русскую науку и культуру.
В 1956 году всемирно известный ученый, лингвист, славист, литературовед, один из крупнейших филологов XX столетия, Роман Якобсон приехал в Москву для участия в Первом международном съезде славистов. Его давний, еще по учебе в Московском университете, а затем по Пражскому лингвистическому кружку друг Петр Григорьевич Богатырев привел его в Отдел рукописей государственного исторического музея. Многолетний хранитель и прекрасный знаток славянской рукописной книги Марфа Вячеславовна Щепкина, знаменитая своей придирчивостью к посещавшим отдел исследователям, а также нелицеприятными замечаниями, проворчала: «Пришли две жабы: одна добрая, другая - злая». Доброй был, конечно, П.Г. Богатырев.
Это один из немногих анекдотов о Богатыреве, который еще сохранился в среде московских филологов. Но людей, знавших ученого лично, остается все меньше и меньше, а с ними уходит и живая память о Петре Григорьевиче.
Второму из упомянутых ученых, Роману Осиповичу Якобсону повезло больше. Его имя хотя бы раз слышали все, кому довелось учиться в школе в советские времена: школьная программа по литературе требовала от учащихся заучивания наизусть стихотворения Владимира Маяковского «Товарищу Нетте, человеку и пароходу», в котором сообщалось о том, что «красный дипкурьер» Теодор Нетте «...напролет болтал о Ромке Якобсоне...».
Программа не предполагала заинтересовать детей тем, о ком любил поговорить с Маяковским убитый сотрудник дипломатической службы. Казенная поэзия, как и полагается, оставляла их равнодушными.
Про Богатырева же слышали разве что студенты-филологи. Боюсь, что не все. Мало кто в юности не читал не включенный в школьную программу роман чешского журналиста и литератора Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны». И уж точно равнодушным не оставался никто. И дело было не столько в том, что идиотизм системы, описанной Гашеком, весьма напоминал идиотизм системы, окружавшей советского человека на протяжении всей его жизни, сколько в языке романа, с изяществом противопоставлявшем идиотизму обстоятельств простую и здоровую, не такую уж интеллектуальную, но по-своему обаятельную, цинично-снисходительную грубость человека, в этих обстоятельствах оказавшегося. За редким исключением никто из читателей не обращал внимания на имя переводчика, превратившего вовсе не самый замечательный чешский роман в факт русской литературы. Переводчиком романа был Петр Григорьевич Богатырев. Благодаря Богатыреву русский читатель получил блестящий образец речевого поведения в тех житейских случаях, в которых раньше он оказывался немым (по крайней мере, оставаясь в рамках литературной нормы). Многие ситуации вообще иначе и не описывались, кроме как ссылкой на роман Гашека. Роман был растащен на поговорки, речевые приемы тиражировались, тем более что часто они позволяли сказать заведомую грубость, ценимую в известных возрастных и социальных кругах, избегая прямого употребления малопристойной лексики.
Рассказывают, однако, что перевод романа не сразу стал таким целомудренным. Редактор государственного издательства настойчиво советовал Богатыреву заменить в его переводе «Швейка» словом «задница» более грубый синоним. «Все заменить не могу, - отвечал телеграммой тот. - Согласен на 50% ж..., 50 % задницы». В итоге заменили, разумеется, все.
Совсем другого Богатырева рисуют нам позднейшие мемуаристы: «Он всем верил, всем доверял, никогда не оскорблялся за себя, готов был легко извинить других за то дурное, что ему иногда причиняли. Смеясь и недоумевая, рассказывал он о своих злоключениях, терпеливо и просто переносил свои бытовые бедствия и непосредственно и откровенно радовался успеху той или иной своей работы. Был случай, когда в своей “профессорской рассеянности” он помогал выправить грамматические ошибки в статье, направленной против него самого, и переводил непонятные для своего недоброжелателя места из своих работ на чешском языке. Он ни о ком лично не сказал плохого слова. Он спорил со взглядами, а не с людьми. Он был настолько выше и благороднее своих противников, что не раздражался на них, но только иногда удивлялся и недоумевал проявляемой ими грубости...».
Так, с невольной аллюзии на Первое послание апостола Павла к Коринфянам начинается краткий некролог, включенный Д.С. Лихачевым в его рецензию на сборник работ Петра Богатырева. Сборник этот вышел в свет всего за несколько месяцев до смерти ученого в 1971 году.
В словах Дмитрия Сергеевича Лихачева удивительно мало личного, как если бы он писал не о своем современнике. Процитированный отрывок статьи как будто относится не к реально жившему человеку, а к профессору из анекдота: слегка наивному, слегка рассеянному, слегка «не от мира сего». Лихачев, несомненно, чувствовал это и свои слова о рассеянном профессоре закавычил, желая показать, что нет, не анекдот - человек.
Однако, кто бы ни писал о Богатыреве, избежать жанра анекдота не удается. Р. Якобсон, пренебрегая правдоподобием, рассказывает, как в гимназии Богатырев всех поразил декламацией стихотворения Пушкина и получил рекомендацию для поступления в Московский университет, чего, по словам Романа Осиповича, никак нельзя было ожидать при его социальном происхождении. Между тем хорошо известно, что любой человек, закончивший гимназию, автоматически получал право поступить на любой факультет любого университета Российской Империи. В этом случае и социальное происхождение не могло играть никакой роли.
Анекдотом, подтверждающим рассеянность и наивность ученого, ограничивает рассказ о Богатыреве в своей знаменитой книге воспоминаний «Люди. Годы. Жизнь» обычно многословный писатель и журналист Илья Эренбург. Осенью 1941 года, когда гитлеровские войска подошли к Москве и ожидания у всех были самые мрачные, Богатырев пришел к Эренбургам в гости чрезвычайно веселый и сказал, что немцев скоро разобьют. На вопрос, откуда у него такие радужные сведения. Петр Григорьевич объяснил: «Я ехал к вам, и кто-то - не просто, а военный - сказал, что армия Гудерьяна подходит к Москве. Много танков. Значит, немцев прогонят». Богатырев решил, что «Гудерьян» - советский военачальник с армянской фамилией. «Мы долго смеялись», - завершает рассказ Эренбург.
Анекдоты - каждый свой - вспоминают и другие люди, знавшие Богатырева. Как он, вооружившись театральным (у других рассказчиков - полевым) биноклем разыскивал на книжных полках под потолком своей квартиры нужную книгу, как зимой вышел из дома, чтобы догнать студента, случайно оставившего у него дома работу... По словам замечательного чешского филолога Яна Мукаржовского, «Богатырев был классическим типом ученого того времени, когда еще не перевелись ученые чудаки».
Петр Григорьевич Богатырев родился в городе Саратове в семье ремесленника. Там же учился в гимназии. В 1912 году он поступает на историко-филологический факультет Московского университета. В это время начинают определяться научные пристрастия Богатырева: он участвует в фольклорно-этнографических экспедициях, публикует свои первые работы. В 1915 году Богатырев становится одним из основателей Московского лингвистического кружка - научного общества, созданного студентами, в котором во многом формировался функциональный подход к изучению языка, литературных и фольклорных текстов.
Зародившиеся в Москве идеи получают всемирно известное развитие в деятельности Пражского лингвистического кружка, непосредственное участие в работе которого Богатырев принимает, став в 1922 году переводчиком при советском посольстве в Праге. Пражский лингвистический кружок - одно из самых ярких явлений в истории развития гуманитарных наук ХХ века. В Праге в 1920-х годах был сформулирован важнейший принцип гуманитарных исследований - функциональный подход, которому многие гуманитарные науки обязаны своими существенными достижениями. Исследователь прежде всего должен был определить не только формальное устройство изучаемого предмета, но что и как «работает», какую роль играет.
Даже теперь, увы, функциональный подход в лингвистических и шире - филологических исследованиях любого рода не стал восприниматься как нечто само собой разумеющееся. Тогда же новизна предложенных методов была ошеломляющей.
До 1939 года ученый живет в Чехословакии. Он занимается исследовательской работой в архивах Чехословакии, Австрии, Дании и Германии как сотрудник московского Литературного музея; в эти годы совместно с Р. Якобсоном пишет статью «Фольклор как особая форма творчества», которая явилась своеобразным манифестом Богатырева, декларацией структурно-функционального, синхронистического метода в фольклористике.
Тогда же появляются не утратившие своего значения книги «Народный театр чехов и словаков», «Функции национального костюма в Моравской Словакии», «Магические действия, обряды и верования Подкарпатской Руси» и многие другие труды. Богатырев преподает в Берлине и Братиславе; часто в одиночку, путешествует по восточным районам Чехословакии как фольклорист и этнограф.
Работы Богатырева представляют собой захватывающее чтение. Они изобилуют примерами, фиксирующими уникальный фольклорный и этнографический материал, объясняют его так естественно, что, кажется, никакого другого объяснения и быть не может. А для чехов и словаков работы Богатырева - еще и важнейший источник сведений о той традиционной народной жизни, которая перестала существовать после Второй мировой войны.
Богатырев возвращается в Москву в 1939 году после оккупации Германией Чехословакии, преподает в Московском университете, в 1947-1952 годах даже заведует кафедрой русского устного народного творчества. Параллельно он возглавляет сектор фольклора в Институте этнографии Академии наук. В 1954 году под его редакцией выходит университетский учебник «Русское народное поэтическое творчество», в котором непривычно часто для этого времени появляется слово «функция».
Однако в 1951 году, после ареста сына Богатырева, обвиненного в попытке взорвать Кремль, Петр Григорьевич вынужден переехать работать в Воронеж. Фактически это была ссылка, откуда он окончательно возвращается в Москву лишь в 1959 году и снова преподает в Московском университете.
Как же совершилось это превращение раскованного, веселого и наблюдательного путешественника в рассеянного профессора? К сожалению, история нашей страны знает не один пример, когда человек вынужден был надевать на себя почти комическую маску, которая не вызывала бы вопросов у бдительных сограждан. О подлинном Богатыреве могут рассказать его научные работы и судьба воспитанного им сына, талантливого переводчика, поэта, правозащитника, убитого в 1976 году при слишком странных обстоятельствах, чтобы не считать это убийство политическим.
Нет сомнений, что без Петра Григорьевича Богатырева научный ландшафт в России был бы куда более плоским и унылым. Многие ученые являются его учениками, подчас даже не догадываясь об этом. Без Богатырева невозможно представить ни современную российскую фольклористику, ни этнолингвистические исследования Н.И. Толстого и его научных последователей.
Сборник работ Богатырева, вышедший незадолго до смерти ученого, заново открывает возможности функционального подхода в гуманитарных исследованиях не только специалистам по славянскому фольклору, но многим людям, ранее никогда не слышавшим об этом скромном московском профессоре.
«Одних, постоянно напоминавших о себе при жизни, забывают вскоре после смерти, других же только тогда и начинают ценить, когда они уходят из жизни, и мы начинаем оценивать их наследство», - такими словами начинается упоминавшаяся рецензия Д.С. Лихачева на сборник работ П.Г. Богатырева. Лихачев оказался неправ.
Прав оказался Пушкин. Прав оказался Петр Григорьевич Богатырев. Его имя - одно из тех имен, которые абсолютному большинству людей не говорят ровным счетом ничего. В полном соответствии с открытым Богатыревым законом, все, что было им сделано, оказалось «усыновлено коллективом», стало фактом фольклора, среды, воздуха, которым дышим.
Александр Львович Лифшиц
Доцент филологического факультета ВШЭ