"Словосфера" (1)

Nov 28, 2015 11:00

«Тандем слов и изобразительного смысла». Интервью с Геннадием Кацовым
20 Мая, 2013, Беседовал Максим Д. Шраер


Поэт Геннадий Кацов. Фото © RUNYweb.com

Презентация книги Геннадия Кацова СЛОВОСФЕРА состоялась 8 июня, 2013г. в Центральной Бруклинской Библиотеке

От редакции: Как мы уже сообщали, в конце апреля 2013 года вышла книга нью-йоркского поэта Геннадия Кацова «Словосфера» - 180 стихотворных медитаций на темы картин разных художников, репродукции которых, расположенные не в хронологическом порядке, напечатаны в книге параллельно с текстом стихотворений.

О новой книге с Г. Кацовым беседовал писатель и литературовед Максим Д. Шраер (Maxim D. Shrayer).

Геннадий, поздравляю вас. Яркая, красиво изданная книга, которая несомненно вносит вклад в историю культуры и в поэзию. 30 апреля 2011 года вы выступали у нас в Бостонском Колледже в Крепсовских Чтениях, которые я уже много лет курирую. Мне приятно думать, что это выступление дало вам творческий импульс. Первое стихотворение в «Словосфере» датировано 10 мая 2011 года; последнее - 3 февраля 2013 года. Видно, что книга сочинялась по вдохновению. Как она создавалась? Приоткройте, пожалуйста, дверь своей творческой лаборатории.
Максим, за поздравление огромное спасибо. Удивляет ваше ясновидение: участие в Крепсовских чтениях мне дало очень много. До этого я 18 лет занимался в США только журналистикой, включая радио- и тележурналистику. Ни стихов не писал, ни рассказов, и был изъят, практически, из актуального литературного процесса. Моя предыдущая книга стихов и прозы «Притяжение Дзэн» была издана в «Петрополе» в 1999 году, и включала все, написанное до 1993 года.

Иными словами, 18 лет литературного безмолвия.

Выступление в Бостоне имело ряд последствий. Я за несколько месяцев до него начал цикл стихов, через несколько недель после - стартовал со «Словосферой», а уже в июне 2011 года прошел мой авторский вечер в манхэттенском Челси-музее.

Короче, лиха беда - начало. Сейчас вышла книжка со 180 текстами - посвящениями-комментариями к картинам, и я думаю, что продолжу «Словосферу» в ближайшее время. А этой осенью планирую издать поэтический сборник из написанного в последние месяцы. Однако это уже никакой привязки к изобразительному искусству не имеет.

Что касается творческой лаборатории, то здесь все просто: глина, гончарный круг, руки - и получается горшок. Цветочный или ночной - не мне судить. Как замечал по такому поводу Сэмюэль Беккет: «Все, что с тобой происходит - не твое дело».

В «Словосфере» все для меня самого нередко непредсказуемо, как для жонглера, сапера или горнолыжника. То картина является первой, то текст, с уже затем адаптированной к нему картиной-родственницей. Последнее - классический арт-случай, допустим, до середины XIX века, когда сюжеты из священных книг, легенд и мифов становились темами для художника.

В обратном варианте текст посвящается картине. При этом вовсе не обязательно, чтобы он имел прямолинейное отношение к изобразительному ряду.

Собственно, можно изначально предположить, что текст и картина разбиваются, как в армейской шеренге, на первый-второй. И об этом вообще можно было бы не говорить, не появляйся периодически некий тяни-толкай, рождающийся гермафродитом картино-текст, который совокупно заявляет о себе сразу и требует повышенного внимания.

Возможно, так в красках видел звуки будетлянин Велимир Хлебников, или белую страницу в «Поэме конца» эгофутурист Василиск Гнедов. Меня этот третий вариант несколько напрягает, поскольку начинаешь ощущать, что кто-то тобой свыше, снизу или со стороны манипулирует: язык, образ, некий небесный президент или неземной начальник. Да, и итоговая формула здесь не самая привлекательная, вроде: «Альцгеймер близится, а шизофрении все нет». Шутка.

Из 180 художников - 27 родом из России (включая эмигрантов Шагала, Кандинского, Челищева, Давида Бурлюка, Рабина и Комара/Меламида), т.е. примерно одна шестая часть всех представленных в книге художников. Отметим одного армянского художника (Сарьян), одного литовского художника (Чюрленис). Кроме того, Тамара де Лемпицка, родившаяся в Польше и уехавшая на Запад из Петербурга, тоже имеет отношение к этой классификации. В какой-то мере особняком стоят мексиканцы Диего Ривера (парижская молодость которого немаловажна) и Фрида Кало (дочь еврея-эмигранта и мексиканки). Но в целом в книге преобладают западно-европейские и американские художники, и сразу бросается в глаза любовь автора к фламандцам и голландцам, к Сецессиону, как венскому, так и берлинскому, и, наконец, к (высокому) американскому модерну и постмодерну. Что говорит выбор картин, время их создания и происхождение самих художников об эстетических предпочтениях Геннадия Кацова?
Скорее, ничего не говорит. Если лет 35 назад я отдавал предпочтение немецким экспрессионистам, постимпрессионистам и Северному Ренессансу, то сегодня никаких преференций не существует.

Прошлое бесконечно и с годами только расширяется. По второму закону термодинамики. В известном смысле, для меня «Восход солнца. Впечатление» Клода Моне ничем не отличается от «Серого дня» Георга Гросса и «Ночи на Днепре» Архипа Куинджи. Все это - равные по значимости знаки в рамках семиологии де Соссюра, семиотики Пирса или сравнительного анализа Лотмана.

Мое участие в этом проекте, скорее, по факту. Ведь это факт, что я знаю художников Сецессиона, Прерафаэлитов, дадаистов, импрессионистов, поп-артистов, концептуалистов. И так далее. То есть, в определенном смысле, я и есть тот самый постмодернистский архив, из которого можно брать цитаты и который можно постоянно и бесконечно использовать.

С другой стороны, после «лингвистического поворота» (выход в 1967 году книги с одноименным названием под редакцией Ричарда Рорти: «Не мы говорим, а язык говорит нами»), Готфрид Бем ввел понятие «иконического поворота» (1994), вторя идее дромолога Поля Вирилио о том, что мы живем в "цивилизации образа". Сегодня "все есть образ". Смысл идеи «иконического поворота» - в осознании тезиса о том, что не мы смотрим на образы, а образы смотрят нами.

В этом контексте ваш вопрос о предпочтениях теряет свою актуальность, поскольку я, как автор «Словосферы», являюсь неким, что неоднократно ощущал, медиумом, через которого, условно говоря, «Солярис» создает образы и слова. Немного мудрено, но близко к моим представлениям о моей книжке.

В «Словосфере» нет неевропейских и несевероамериканских художников. Особенно любопытно отсутствие китайского и японского изобразительного искусства. Почему оно вас не вдохновило? Связано ли это с иным знаковым и символическим соотношением между изобразительным и словесным, с иероглифичностью восточного искусства?
Я вам признаюсь, Максим, что намерен продолжать «Словосферу». Ведь в нынешний сборник не вошли не только Такаси Мураками или звезда эрогуро

Хэммару Матино, но еще и любимые мною художники «Мира искусств», и русского авангарда начала ХХ века, и такие титаны, как Микеланджело, Тинторетто, Тьеполо, Тициан, Сурбаран, Рубенс и множество других. То есть, список бесконечен, всего не охватить, но я ведь не энциклопедию пишу, а, скорее, род дневника, с каждодневными впечатлениями и моими реакциями на них.

В послесловии «От автора» я объясняю идею «Словосферы» следующим образом: «Фридрих Шиллер - поэт, философ, теоретик искусства, драматург, как-то заметил, что для любого вида творчества «главное - претворить аффект в характер». Поводом же для аффектации может служить, естественно, что угодно: внешние эффекты, рефлексия на мысль и поступок, впечатление от съеденной в обед пищи, от поездки по городам и весям, от сонной осенней мухи либо от дерзкого укуса комара. В результате, миру являются отец Гаргантюа, сын Пантагрюэль и почти дух Чичиков; Муха из одноименной поэмы И. Бродского и Комар из «Заклинания комара» Ю. Арабова.

Так же миру явились шедевры изобразительного искусства. По известному методу цитирования в постмодернизме, их интересно приводить в качестве иллюстрации (и наоборот) к прожитому дню и часу, к любому настроению, к связной мысли или неосознанному рефлексу. Прошлое бесконечно и всегда под рукой: Ван Гог и Гирландайо, Манэ и Малевич, Джотто и Уайет, Кандинский и Рембранд, Поллок и Филонов…

Таким образом, даты под приведенными в «Словосфере» текстами и картинами - это «свое-временная» фиксация проживаемых идей и эмоций, растерянности и сомнений, открытости и счастливой уверенности в том, что всем этим необходимо делиться не только с самим собой. Собственно, «Словосфера» и есть своего рода индивидуальный дневник за почти пятьсот дней, прошедших с того часа, когда был написан первый текст к вермееровской «Молочнице».

Ut pictura poesis… Как в поэзии, так и в живописи… С легкой руки Горация это выражение стало одновременно эстетическим кредо и практическим рецептом. Русские поэты обращались к нему и по-разному его осмысливали. Характерно одноименное стихотворение Набокова 1926 года о Петербурге, посвященное Мстиславу Добужинскому, у которого Набоков брал уроки. Вспомним «Лаокоон» Лессинга. Проведем границы живописи и поэзии, а потом сотрем эти границы. Сестры живопись и поэзия… «Портрет» Заболоцкого с его знаменитыми словами «Любите живопись, поэты!» (речь идет о портрете Струйской кисти Рокотова). Кушнеровское «Живопись учит любить…» Скажите, Геннадий, почему все таки поэты вдохновляются живописью, а не пластическими искусствами?
Не согласен. В «Словосфере» - только шедевры изобразительного искусства, но это вынужденное ограничение, вериги, которое я навесил сам на себя. Но поэты вдохновляются и скульптурами, и классическим балетом, который «есть замок красоты», и успехом ready made Марселя Дюшана с его «Фонтаном» в виде банального писсуара. Здесь с Кушнером можно поспорить, поскольку Роден учит любить не меньше Ренуара.

Поездки… Города и страны, координаты которых - прежде всего музеи и коллекции. Можно предположить, что реальных поездок в Россию со времени эмиграции в 1990-м году было мало. Но в то же время оригиналы «Лета» Боннара и «Танца» Матисса, с которыми вы вступаете в диалог, хранятся в России - первый в Пушкинском Музее, второй в Эрмитаже? Или же это путешествия памяти, воображаемые поездки к источникам? Можно ли по этой книге составить карту реальных путешествий автора - путешествий к картинам и с картинами?
Конечно, Эрмитаж, Третьяковка и Пушкинский музей - школа юности, без которой эта книжка вряд ли была бы написана. Это как зачитываемый до дыр в свое время трехтомник «Всеобщей истории искусств» Алпатова или многотомник «Краткой истории искусств» Дмитриевой. Я бы еще добавил «По ту сторону рассвета» Кукаркина - бесценный том с обзором капиталистической массовой культуры, вышедший в «Политиздате» в середине 1970-х. Больше черпать знания о культуре Запада в те советские годы было практически неоткуда.

Что касается путешествий, то Метрополитен с Neue Galerie напротив, Гуггенхайм, коллекция Фрика, МОМА, галереи Вест Челси, Новый музей на Нижнем Ист-сайде меня, ньюйоркца, устраивают вполне. 11 музеев Музейной мили с их вернисажами, выставками, перформансами, удовлетворяют моим аппетитам, и охоты стоять в длинной очереди в парижский Лувр или мадридский Прадо никакой. Это откровенно. Предпочитаю во время путешествий по миру бродить по городам, встречаться с людьми и посещать исторические и этнографические музеи.

продолжение следует

Copyright © 2013 by Maxim D. Shrayer
Answers copyright © 2013 by Gennady Katsov

Источник: Русский Журнал

http://www.runyweb.com/articles/culture/literature/tandem-words-and-visual-sense.html

слово, книжный мир, язык живописи, поэт

Previous post Next post
Up