О Ричарде III и о Шекспире, важное
Оригинал взят у tec_tecky в О Ричарде III и о Шекспире, важное
Оригинал взят у tec_tecky в О Ричарде III и о Шекспире, важное
По следам вчерашнего разговора у tjorn выношу из комментариев наиболее важное:
Могу себе представить, сколько копий будет переломано, как с Франкенштейном, как со Стар Треком :)))
via Deareje
По той простой причине, что Ричард III - очередная подрывающая все привычное и приличное, загнанное в шаблоны судейства о человеке пьеса, откровенно взрывающая мозг :))) где все сделано для того, чтобы все, вроде предназначенное для тягчайших и безоговорочных осуждений в человеке, вдруг на глазах теряло свои жесткие очертания и каждый оказался в состоянии предфинального монолога :))) метался бы, не понимая, что происходит :)))
Духи исчезают.
Король Ричард просыпается и вскакивает с постели.
Король Ричард
Сменить коня! Перевяжите раны!
Умилосердись, Иисусе! Тсс!
Все это сон. Ты, совесть, жалкий трус,
Мучитель мой! Где я? Глухая полночь;
Огонь блестит каким-то синим светом.
Дрожу я; все в холодных каплях тело.
Мне страшно. Но чего ж? Я здесь один,
Я Ричарда люблю и Ричард - друг мне;
Я - тот же я. Здесь нет убийцы. Нет,
Здесь есть убийца. Да, убийца - я!
Бежать мне? От кого же? от себя?
И от чего бежать? от мщенья, что ли?
Кто ж будет мстить? Я - самому себе?
Но я люблю себя. За что ж люблю?
Иль я себе добро какое сделал?
О, нет! себе скорей я лютый враг
За мерзкие дела и преступленья.
Я изверг. Нет, я лгу - не изверг я.
Дурак, не льсти! Дурак, себя ты хвалишь!
Сто языков у совести моей,
И каждый мне твердит по сотне сказок,
И в каждой сказке извергом зовет.
Я клятвам изменял и - страшным клятвам;
Я убивал - и страшно убивал я;
Толпы грехов - и гибельных грехов -
Сошлись перед оградою судебной,
И все кричат: "Он грешен, грешен, грешен!"
Отчаянье грызет меня. Никто
Из всех людей любить меня не может.
Умру я - кто заплачет обо мне?
Меня ль жалеть им, ежели я сам
Себя жалеть не в силах и не вправе?
Мне грезилось, что души мертвецов,
Убитых мной, сошлись в мою палатку
И каждый мне грозил и звал на завтра
Отмщение на голову мою.
Перевод А. В. Дружинина
А происходит то, над чем сломает голову и наговорит тома комментариев и с чем потонет в собственных трясинах вся психология ХХ века. А Шекспир явил это миру всего в каких-то 35-ти строках даже одного единственного монолога. Мучительное метание человека от себя самого к себе самому - с тем, чтобы увидеть себя где-то и как-то в этом чудовищном зазоре между собой самим и собой самим.
В то время как там происходит именно та самая встреча в человеке - с одной стороны, как на поле битвы, с другой - как в проводнике в мир самого себя из глубины любого уровня - вплоть, буквально, до самой сердцевины, которая, как оказывается, вовсе не того вида, каким предстает добротный, плотный, нередко довольно отягощенный или наоборот неосновательный, поверхностный слой психофизического, наиболее обманчивого и неустойчивого "формата" личности. Встреча с тем, кем он, с одной стороны является сам в этой самой своей глубине, и кто является, с другой стороны, его - человека, личности, - началом.
И Шекспир это делает с каждым "своим" королем ;)
[Убедиться ;)]
Помфрет. Замковая башня.
Входит король Ричард.
Король Ричард
Живя в тюрьме, я часто размышляю, -
Как мне ее вселенной уподобить?
Но во вселенной - множество существ,
А здесь - лишь я, и больше никого.
Как сравнивать? И все же попытаюсь.
Представим, что мой мозг с моей душой
В супружестве. От них родятся мысли,
Дающие дальнейшее потомство.
Вот племя, что живет в сем малом мире.
На племя, что живет в том, внешнем, мире,
Похоже удивительно оно:
Ведь мысли тоже вечно недовольны.
Так, мысли о божественном всегда
Сплетаются с сомненьями, и часто
Одна из них другой противоречит;
Здесь, например, "Придите все", а там -
"Ко мне попасть не легче, чем пройти
Верблюду сквозь игольное ушко".
Иное у честолюбивых мыслей,
Им надобно несбыточных чудес:
Чтоб эти ногти слабые могли
Прорыть проход сквозь каменную толщу,
Разрушить грубый мир тюремных стен.
Но так как это неосуществимо, -
В своей гордыне гибнут мысли те.
А мысли о смиренье и покое
Твердят о том, что в рабстве у Фортуны
Не первый я и, верно, не последний.
Так утешается в своем позоре
Колодник жалкий - тем, что до него
Сидели тысячи бродяг в колодках, -
И ощущает облегченье он,
Переложив груз своего несчастья
На плечи тех, кто прежде отстрадал. -
В одном лице я здесь играю многих,
Но все они судьбою недовольны.
То я - король, но, встретившись с изменой.
Я нищему завидую. И вот,
Я - нищий. Но тяжелые лишенья
Внушают мне, что королем быть лучше.
И вновь на мне венец. И вспоминаю
Я снова, что развенчан Болингброком
И стал ничем. Но, кем бы я ни стал, -
И всякий, если только человек он,
Ничем не будет никогда доволен
И обретет покой, лишь став ничем.
Музыка.
Что? Музыка? Ха-ха! Держите строй:
Ведь музыка нестройная ужасна!
Не так ли с музыкою душ людских?
Я здесь улавливаю чутким ухом
Фальшь инструментов, нарушенье строя,
А нарушенье строя в государстве
Расслышать вовремя я не сумел.
Я долго время проводил без пользы,
Зато и время провело меня.
Часы растратив, стал я сам часами:
Минуты - мысли; ход их мерят вздохи;
Счет времени - на циферблате глаз,
Где указующая стрелка - палец,
Который наземь смахивает слезы;
Бой, говорящий об истекшем часе, -
Стенанья, ударяющие в сердце,
Как в колокол. Так вздохи и стенанья
Ведут мой счет минутам и часам.
Послушное триумфу Болингброка,
Несется время; я же - неподвижен,
Стою кукушкой на его часах.
Не надо больше музыки. Устал я.
Хоть, говорят, безумных ею лечат, -
Боюсь, я от нее сойду с ума.
И все ж, да будет мне ее пославший
Благословен. Ведь это - знак любви,
А к Ричарду любовь - такая редкость,
Такая ценность в этом мире злом.
Курсив мой - ФО.
Перевод М. Донского
И дело вовсе не в том, что Шекспир выполнял и выполнил чей-то пропагандистский заказ. Совсем не в этом. Дело в том, как нужно и возможно было умудриться написать этот самый "заказ" об антигерое, вонзив, ввинтив в повествование то, что так теперь и на все времена вперед не дает покоя. "Доктор, нам Ричард нравится... Доктор, что с нами?!?", точнее так - "Папа, а Ричард хороший?!?..."*
Для этого нужно быть Шекспиром.
Как у него это получалось? Почему удалось? Почему ему одному далось и давалось?
А штука в том, что Уильям Шекспир, в отличие от и на фоне всех своих творящих современников - единственный - был опытен в том, в чем никому больше пройти и осуществить реальный опыт не пришлось. А именно - в то время, в ту эпоху, когда ни один не то, что нормальный - просто живущий человек - не мог скрыть от мира свое вероисповедание, тот орган, которым человек соотносился с миром... Ему это удалось. И только по косвенным свидетельствам мы можем догадываться, что он был из тех, кто был преследуем и гоним. Что дает миру человека, не только осознавшего, что, для того, чтобы элементарно выжить, сохраняя верность тому, что он хранит в самом сердце, необходимо всегда молчать, но и затем всю жизнь становящегося и остающегося соседом, другом и глашатаем гугенотов-французов, актеров-отщепенцев, "гамлетов"-идиотов, женщин... людей неудобных и "непринятых", который пишет Шейлока так, что "пристойные" герои пьесы оборачиваются непредсказуемой стороной, а тот, кто изгой, оказывается вдруг имеющим место, лицо и голос. Попробуй выскажись вот так в Британии XVI века. Попробуй сбереги после этого театр от пожара, а списки ролей и пьес - от исчезновения. Попробуй напиши в елизаветинскую эпоху, что нет на свете лучших и худших. Среди всех названных. И мало ли еще где. Например, на троне. Оказывается, первым поэтом и драматургом мира становится человек, который совершенно не метафорически, а что ни на есть нутром, живьем и житейски, был и стал близким соседом и другом тех, кто - очень похоже на таких, как он - знает, что это такое, чья участь - вечное изгнание. "И говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам..." Что-то это, определенно, напоминает ;)
Взяв на себя дерзость перефразировать ранее созданный и относящийся к авторству текст, приведу здесь его фрагмент, который самым точным образом выявляет и показывает, в чем же скрывается, если угодно, загадка Уильяма Шекспира как автора, как проявляется вот уже которое столетие и по всему миру его сила и слава:
Шекспир смотрит на человека из точки свободы. А свобода - это страшно интересная вещь. Она не только позволяет человеку действовать поверх правил. Она еще и снимает всякую определенность. В том числе и того, что относится к прошлому. Мы привыкли к тому, что прошлое нас определяет. И что-то когда-то совершили, и это нас как-то характеризует. Мы говорим - «это человек, который сделал то-то или то-то». А вот Шекспир как бы сметает все наши привычные отношения с тем человеком, которого мы встречаем. Потому что, к примеру, почти все его, так называемые, героические персонажи, это, как правило, именно не те, которые «правильны», «чисты», «послушны», «удобны» в соответствии с принятым. Все его главные герои, как раз, как правило, совершенно не такие. Они прямым текстом о себе это говорят - «я - урод», «я - трус», «я - ветреник» и так далее. И противопоставляют себя так называемым «правильным», выверенным с общими меркам «мальволио». Оказывается, что там, рядом с ними, в этой «глубине падения», в этом неудобном, неправильном, непривычном человеке - как, например, Гамлет в актерах - вдруг зритель встречает образ и образец и чистоты, и справедливости, и мужества, и силы, и мудрости, и любви. Так становится видно, что человека ничто не определяет - даже, как не странно, те поступки, которые он когда-то совершил. И что сами возможности всех добрых свойств в человеке неистребимы. В этом смысле можно сказать, что каждый человек, который оказывается рядом с нами, повторяет путь, вполне каждому из нас знакомый. Однако не всякий готов пройти путь изгоя с самой низкой ступени. Оттуда, где грязь, темно и нет света. И здесь можно смело сказать, что Шекспир настолько ясно видит свет в этой глубине и так любит тех, о ком говорит, что всегда проводит человека от самой бездны падения до наивысших пределов. Не исключая и не минуя ни единой роли, открытой человеку в мироздании. Хочу напомнить вам монолог Жака о семи ролях.
Уильям Шекспир создал мир, в котором у каждого есть - и не одна - своя роль. Своя - сопричастность, свое - соучастие в этой всеобъемлющей, великой пьесе.
Многие его современники мечтали упиваться своей победой. Он один исполнил то, к чему предназначен по сути каждый - создал мир свободы присутствия каждого, соучастия в ней и сочувствия всех. Без исключения. Каждого согласно его роли. Мир, в котором есть место каждому. Нет ненужных, нет непригодных, нет невозможных или неприемлемых. И каждый не одну играет роль.
А гений Шекспира напоминает здесь только одно средство облегчить собственные страдания - метания от осуждения к сочувствию...
Не суди - и далее по тексту ;)))
PS Другой гений того же рода о том, что именно делается таким образом, сказал:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.
[И прибавил]
И прибавил
Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
* PS Из комментариев в Facebook:
Друг: Ричард всегда был хороший! Это все тюдоровская пропаганда! )))
Я: Это все тяготы пустот иных головных уборов, коих "минуй нас пуще всех...", в общем минуй :)))))))))
Оригинал взят у tec_tecky в О Ричарде III и о Шекспире, важное
По следам вчерашнего разговора у tjorn выношу из комментариев наиболее важное:
Могу себе представить, сколько копий будет переломано, как с Франкенштейном, как со Стар Треком :)))
via Deareje
По той простой причине, что Ричард III - очередная подрывающая все привычное и приличное, загнанное в шаблоны судейства о человеке пьеса, откровенно взрывающая мозг :))) где все сделано для того, чтобы все, вроде предназначенное для тягчайших и безоговорочных осуждений в человеке, вдруг на глазах теряло свои жесткие очертания и каждый оказался в состоянии предфинального монолога :))) метался бы, не понимая, что происходит :)))
Духи исчезают.
Король Ричард просыпается и вскакивает с постели.
Король Ричард
Сменить коня! Перевяжите раны!
Умилосердись, Иисусе! Тсс!
Все это сон. Ты, совесть, жалкий трус,
Мучитель мой! Где я? Глухая полночь;
Огонь блестит каким-то синим светом.
Дрожу я; все в холодных каплях тело.
Мне страшно. Но чего ж? Я здесь один,
Я Ричарда люблю и Ричард - друг мне;
Я - тот же я. Здесь нет убийцы. Нет,
Здесь есть убийца. Да, убийца - я!
Бежать мне? От кого же? от себя?
И от чего бежать? от мщенья, что ли?
Кто ж будет мстить? Я - самому себе?
Но я люблю себя. За что ж люблю?
Иль я себе добро какое сделал?
О, нет! себе скорей я лютый враг
За мерзкие дела и преступленья.
Я изверг. Нет, я лгу - не изверг я.
Дурак, не льсти! Дурак, себя ты хвалишь!
Сто языков у совести моей,
И каждый мне твердит по сотне сказок,
И в каждой сказке извергом зовет.
Я клятвам изменял и - страшным клятвам;
Я убивал - и страшно убивал я;
Толпы грехов - и гибельных грехов -
Сошлись перед оградою судебной,
И все кричат: "Он грешен, грешен, грешен!"
Отчаянье грызет меня. Никто
Из всех людей любить меня не может.
Умру я - кто заплачет обо мне?
Меня ль жалеть им, ежели я сам
Себя жалеть не в силах и не вправе?
Мне грезилось, что души мертвецов,
Убитых мной, сошлись в мою палатку
И каждый мне грозил и звал на завтра
Отмщение на голову мою.
Перевод А. В. Дружинина
А происходит то, над чем сломает голову и наговорит тома комментариев и с чем потонет в собственных трясинах вся психология ХХ века. А Шекспир явил это миру всего в каких-то 35-ти строках даже одного единственного монолога. Мучительное метание человека от себя самого к себе самому - с тем, чтобы увидеть себя где-то и как-то в этом чудовищном зазоре между собой самим и собой самим.
В то время как там происходит именно та самая встреча в человеке - с одной стороны, как на поле битвы, с другой - как в проводнике в мир самого себя из глубины любого уровня - вплоть, буквально, до самой сердцевины, которая, как оказывается, вовсе не того вида, каким предстает добротный, плотный, нередко довольно отягощенный или наоборот неосновательный, поверхностный слой психофизического, наиболее обманчивого и неустойчивого "формата" личности. Встреча с тем, кем он, с одной стороны является сам в этой самой своей глубине, и кто является, с другой стороны, его - человека, личности, - началом.
И Шекспир это делает с каждым "своим" королем ;)
[Убедиться ;)]
Помфрет. Замковая башня.
Входит король Ричард.
Король Ричард
Живя в тюрьме, я часто размышляю, -
Как мне ее вселенной уподобить?
Но во вселенной - множество существ,
А здесь - лишь я, и больше никого.
Как сравнивать? И все же попытаюсь.
Представим, что мой мозг с моей душой
В супружестве. От них родятся мысли,
Дающие дальнейшее потомство.
Вот племя, что живет в сем малом мире.
На племя, что живет в том, внешнем, мире,
Похоже удивительно оно:
Ведь мысли тоже вечно недовольны.
Так, мысли о божественном всегда
Сплетаются с сомненьями, и часто
Одна из них другой противоречит;
Здесь, например, "Придите все", а там -
"Ко мне попасть не легче, чем пройти
Верблюду сквозь игольное ушко".
Иное у честолюбивых мыслей,
Им надобно несбыточных чудес:
Чтоб эти ногти слабые могли
Прорыть проход сквозь каменную толщу,
Разрушить грубый мир тюремных стен.
Но так как это неосуществимо, -
В своей гордыне гибнут мысли те.
А мысли о смиренье и покое
Твердят о том, что в рабстве у Фортуны
Не первый я и, верно, не последний.
Так утешается в своем позоре
Колодник жалкий - тем, что до него
Сидели тысячи бродяг в колодках, -
И ощущает облегченье он,
Переложив груз своего несчастья
На плечи тех, кто прежде отстрадал. -
В одном лице я здесь играю многих,
Но все они судьбою недовольны.
То я - король, но, встретившись с изменой.
Я нищему завидую. И вот,
Я - нищий. Но тяжелые лишенья
Внушают мне, что королем быть лучше.
И вновь на мне венец. И вспоминаю
Я снова, что развенчан Болингброком
И стал ничем. Но, кем бы я ни стал, -
И всякий, если только человек он,
Ничем не будет никогда доволен
И обретет покой, лишь став ничем.
Музыка.
Что? Музыка? Ха-ха! Держите строй:
Ведь музыка нестройная ужасна!
Не так ли с музыкою душ людских?
Я здесь улавливаю чутким ухом
Фальшь инструментов, нарушенье строя,
А нарушенье строя в государстве
Расслышать вовремя я не сумел.
Я долго время проводил без пользы,
Зато и время провело меня.
Часы растратив, стал я сам часами:
Минуты - мысли; ход их мерят вздохи;
Счет времени - на циферблате глаз,
Где указующая стрелка - палец,
Который наземь смахивает слезы;
Бой, говорящий об истекшем часе, -
Стенанья, ударяющие в сердце,
Как в колокол. Так вздохи и стенанья
Ведут мой счет минутам и часам.
Послушное триумфу Болингброка,
Несется время; я же - неподвижен,
Стою кукушкой на его часах.
Не надо больше музыки. Устал я.
Хоть, говорят, безумных ею лечат, -
Боюсь, я от нее сойду с ума.
И все ж, да будет мне ее пославший
Благословен. Ведь это - знак любви,
А к Ричарду любовь - такая редкость,
Такая ценность в этом мире злом.
Курсив мой - ФО.
Перевод М. Донского
И дело вовсе не в том, что Шекспир выполнял и выполнил чей-то пропагандистский заказ. Совсем не в этом. Дело в том, как нужно и возможно было умудриться написать этот самый "заказ" об антигерое, вонзив, ввинтив в повествование то, что так теперь и на все времена вперед не дает покоя. "Доктор, нам Ричард нравится... Доктор, что с нами?!?", точнее так - "Папа, а Ричард хороший?!?..."*
Для этого нужно быть Шекспиром.
Как у него это получалось? Почему удалось? Почему ему одному далось и давалось?
А штука в том, что Уильям Шекспир, в отличие от и на фоне всех своих творящих современников - единственный - был опытен в том, в чем никому больше пройти и осуществить реальный опыт не пришлось. А именно - в то время, в ту эпоху, когда ни один не то, что нормальный - просто живущий человек - не мог скрыть от мира свое вероисповедание, тот орган, которым человек соотносился с миром... Ему это удалось. И только по косвенным свидетельствам мы можем догадываться, что он был из тех, кто был преследуем и гоним. Что дает миру человека, не только осознавшего, что, для того, чтобы элементарно выжить, сохраняя верность тому, что он хранит в самом сердце, необходимо всегда молчать, но и затем всю жизнь становящегося и остающегося соседом, другом и глашатаем гугенотов-французов, актеров-отщепенцев, "гамлетов"-идиотов, женщин... людей неудобных и "непринятых", который пишет Шейлока так, что "пристойные" герои пьесы оборачиваются непредсказуемой стороной, а тот, кто изгой, оказывается вдруг имеющим место, лицо и голос. Попробуй выскажись вот так в Британии XVI века. Попробуй сбереги после этого театр от пожара, а списки ролей и пьес - от исчезновения. Попробуй напиши в елизаветинскую эпоху, что нет на свете лучших и худших. Среди всех названных. И мало ли еще где. Например, на троне. Оказывается, первым поэтом и драматургом мира становится человек, который совершенно не метафорически, а что ни на есть нутром, живьем и житейски, был и стал близким соседом и другом тех, кто - очень похоже на таких, как он - знает, что это такое, чья участь - вечное изгнание. "И говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам..." Что-то это, определенно, напоминает ;)
Взяв на себя дерзость перефразировать ранее созданный и относящийся к авторству текст, приведу здесь его фрагмент, который самым точным образом выявляет и показывает, в чем же скрывается, если угодно, загадка Уильяма Шекспира как автора, как проявляется вот уже которое столетие и по всему миру его сила и слава:
Шекспир смотрит на человека из точки свободы. А свобода - это страшно интересная вещь. Она не только позволяет человеку действовать поверх правил. Она еще и снимает всякую определенность. В том числе и того, что относится к прошлому. Мы привыкли к тому, что прошлое нас определяет. И что-то когда-то совершили, и это нас как-то характеризует. Мы говорим - «это человек, который сделал то-то или то-то». А вот Шекспир как бы сметает все наши привычные отношения с тем человеком, которого мы встречаем. Потому что, к примеру, почти все его, так называемые, героические персонажи, это, как правило, именно не те, которые «правильны», «чисты», «послушны», «удобны» в соответствии с принятым. Все его главные герои, как раз, как правило, совершенно не такие. Они прямым текстом о себе это говорят - «я - урод», «я - трус», «я - ветреник» и так далее. И противопоставляют себя так называемым «правильным», выверенным с общими меркам «мальволио». Оказывается, что там, рядом с ними, в этой «глубине падения», в этом неудобном, неправильном, непривычном человеке - как, например, Гамлет в актерах - вдруг зритель встречает образ и образец и чистоты, и справедливости, и мужества, и силы, и мудрости, и любви. Так становится видно, что человека ничто не определяет - даже, как не странно, те поступки, которые он когда-то совершил. И что сами возможности всех добрых свойств в человеке неистребимы. В этом смысле можно сказать, что каждый человек, который оказывается рядом с нами, повторяет путь, вполне каждому из нас знакомый. Однако не всякий готов пройти путь изгоя с самой низкой ступени. Оттуда, где грязь, темно и нет света. И здесь можно смело сказать, что Шекспир настолько ясно видит свет в этой глубине и так любит тех, о ком говорит, что всегда проводит человека от самой бездны падения до наивысших пределов. Не исключая и не минуя ни единой роли, открытой человеку в мироздании. Хочу напомнить вам монолог Жака о семи ролях.
Уильям Шекспир создал мир, в котором у каждого есть - и не одна - своя роль. Своя - сопричастность, свое - соучастие в этой всеобъемлющей, великой пьесе.
Многие его современники мечтали упиваться своей победой. Он один исполнил то, к чему предназначен по сути каждый - создал мир свободы присутствия каждого, соучастия в ней и сочувствия всех. Без исключения. Каждого согласно его роли. Мир, в котором есть место каждому. Нет ненужных, нет непригодных, нет невозможных или неприемлемых. И каждый не одну играет роль.
А гений Шекспира напоминает здесь только одно средство облегчить собственные страдания - метания от осуждения к сочувствию...
Не суди - и далее по тексту ;)))
PS Другой гений того же рода о том, что именно делается таким образом, сказал:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.
[И прибавил]
И прибавил
Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
* PS Из комментариев в Facebook:
Друг: Ричард всегда был хороший! Это все тюдоровская пропаганда! )))
Я: Это все тяготы пустот иных головных уборов, коих "минуй нас пуще всех...", в общем минуй :)))))))))