Сальвадор
Если на Кубе мне все время казалось, что я дома, - невзирая на другой цвет кожи людей и совершенно ни на что не похожую архитектуру, - то Сальвадор сразу выбрасывает меня из всех привычных ощущений. Тридцатипятиградусная жара - вот единственное, что мне знакомо.
Мы едем по улицам, на которых нет людей. Только машины. Большие, качественные машины с тонированными стеклами. Вдоль проезжей части есть тротуары - ухоженные (в отличие от кубинских) тротуары с цветущими клумбами, аккуратными пальмами и газонами, но эти газоны никогда никто не затопчет, потому что по ним некому ходить.
- Я никогда не хожу по улицам, - говорит Ана Мария, которая ведет машину. Она маленькая и круглая, как шарик. - И ты ни в коем случае не выходи.
- Почему?
- Тебя могут убить. Или ограбить. Или похитить. У нас почти никто не ходит по улицам.
По обе стороны проезжей части высятся заборы - красивые, толстые и надежные, как крепостные стены. В них нет окон, только тяжелые, будто бронированные, двери. Главное украшение заборов - колючая проволока, которая элегантными завитками в один-два ряда тянется вдоль верхнего края.
- Под напряжением? - спрашиваю Ану Марию.
- Конечно! - фыркает она.
Сразу после приезда, через два часа, назначено интервью на национальном телевидении. Заглянув в свое расписание на эти дни, я обнаруживаю, что должна давать по два интервью в день, на телевидении и радио. Удивленно говорю: "Надо же, какой интерес". - "Знаешь, отвечает Ана Мария, - у нас не так часто увидишь русского человека, тем более с миссией".
Я сплю час (после ночных посиделок в Гаване и двух перелетов), а потом пью много кофе - который здесь необычайно вкусный. Наконец приходит Ана Мария и говорит: "Они здесь". Тележурналиста зовут Эдуардо. Обильно сдобренный гелем ежик волос, индейские черты, парадный костюм, никакого английского. Меня усаживают на подушку, маленький улыбчивый оператор включает свет и камеру. Эдуардо спрашивает, чем я занимаюсь. Переводит Ана Мария, и я чувствую, что она не точна - вместо перевода она часто объясняет мои слова. От этого есть средство - дробить фразы, что я и делаю. Один раз она даже начинает отвечать вместо меня, так и не переведя вопроса, и я кладу ей руку на колено и прошу: "Переведи".
Рассказываю, как в конце 80-х искала что-то более глубокое и обширное, чем все, что мы на тот момент знали в своей жизни, ходила в разные группы, которые в изобилии появлялись тогда в России, но не находила ничего, что могло бы ответить на мои вопросы. Теперь в моей жизни появился смысл, я чувствую его все время. У меня теперь появилось множество отличных друзей. И стало легче жить - я все больше чувствую себя как дома во всем, что происходит. Я знаю, что мы живем не зря. Если наша природа совершенна - то жизнь имеет большой смысл.
Через какое-то время мне говорят "спасибо". Я пожимаю руку Эдуардо, и мы сразу выезжаем на радио.
За бронированными воротами радиостанции нас встречает Беа. Она миниатюрная и филигранная, с шоколадным загаром, острыми европейскими чертами лица и глубоким взглядом, выдающим неординарный ум. "Все, что я знаю о тебе, это что мы с тобой одногодки, - говорит она с порога. - Только я на несколько месяцев старше".
Знакомимся. Она живет в двух странах одновременно, ее новый муж каталонец, и в Испании ей недавно предложили отличную работу, но она хочет вначале завершить несколько больших проектов в Сальвадоре. Один из них - радиошоу, на которое она меня и пригласила. Интервью длится минут сорок - это запись, и нам разрешено запинаться и поправляться. И нас предупреждают: улыбку всегда слышно в микрофон. Меня переводит Марианна, веселая красавица и полиглот. Вопросы Беи похожи на те, что задавал Эдуардо.
Утром я завтракаю с Аной Марией. "Я все время мечтаю о собственной студии, где я была бы одна:" Я сочувствую ей и думаю: зачем тогда жить в центре? Мне кажется, что она не очень доверяет людям. Вдруг Ана Мария рассказывает, что часто слушает Высоцкого. Где она его нашла, непонятно, она не знает языка и совсем не понимает слов, но плачет от его песен.
Мы едем по улицам, на которых нет людей. Только машины. Большие, качественные машины с тонированными стеклами. Вдоль проезжей части есть тротуары - ухоженные (в отличие от кубинских) тротуары с цветущими клумбами, аккуратными пальмами и газонами, но эти газоны никогда никто не затопчет, потому что по ним некому ходить.
- Я никогда не хожу по улицам, - говорит Ана Мария, которая ведет машину. Она маленькая и круглая, как шарик. - И ты ни в коем случае не выходи.
- Почему?
- Тебя могут убить. Или ограбить. Или похитить. У нас почти никто не ходит по улицам.
По обе стороны проезжей части высятся заборы - красивые, толстые и надежные, как крепостные стены. В них нет окон, только тяжелые, будто бронированные, двери. Главное украшение заборов - колючая проволока, которая элегантными завитками в один-два ряда тянется вдоль верхнего края.
- Под напряжением? - спрашиваю Ану Марию.
- Конечно! - фыркает она.
Сразу после приезда, через два часа, назначено интервью на национальном телевидении. Заглянув в свое расписание на эти дни, я обнаруживаю, что должна давать по два интервью в день, на телевидении и радио. Удивленно говорю: "Надо же, какой интерес". - "Знаешь, отвечает Ана Мария, - у нас не так часто увидишь русского человека, тем более с миссией".
Я сплю час (после ночных посиделок в Гаване и двух перелетов), а потом пью много кофе - который здесь необычайно вкусный. Наконец приходит Ана Мария и говорит: "Они здесь". Тележурналиста зовут Эдуардо. Обильно сдобренный гелем ежик волос, индейские черты, парадный костюм, никакого английского. Меня усаживают на подушку, маленький улыбчивый оператор включает свет и камеру. Эдуардо спрашивает, чем я занимаюсь. Переводит Ана Мария, и я чувствую, что она не точна - вместо перевода она часто объясняет мои слова. От этого есть средство - дробить фразы, что я и делаю. Один раз она даже начинает отвечать вместо меня, так и не переведя вопроса, и я кладу ей руку на колено и прошу: "Переведи".
Рассказываю, как в конце 80-х искала что-то более глубокое и обширное, чем все, что мы на тот момент знали в своей жизни, ходила в разные группы, которые в изобилии появлялись тогда в России, но не находила ничего, что могло бы ответить на мои вопросы. Теперь в моей жизни появился смысл, я чувствую его все время. У меня теперь появилось множество отличных друзей. И стало легче жить - я все больше чувствую себя как дома во всем, что происходит. Я знаю, что мы живем не зря. Если наша природа совершенна - то жизнь имеет большой смысл.
Через какое-то время мне говорят "спасибо". Я пожимаю руку Эдуардо, и мы сразу выезжаем на радио.
За бронированными воротами радиостанции нас встречает Беа. Она миниатюрная и филигранная, с шоколадным загаром, острыми европейскими чертами лица и глубоким взглядом, выдающим неординарный ум. "Все, что я знаю о тебе, это что мы с тобой одногодки, - говорит она с порога. - Только я на несколько месяцев старше".
Знакомимся. Она живет в двух странах одновременно, ее новый муж каталонец, и в Испании ей недавно предложили отличную работу, но она хочет вначале завершить несколько больших проектов в Сальвадоре. Один из них - радиошоу, на которое она меня и пригласила. Интервью длится минут сорок - это запись, и нам разрешено запинаться и поправляться. И нас предупреждают: улыбку всегда слышно в микрофон. Меня переводит Марианна, веселая красавица и полиглот. Вопросы Беи похожи на те, что задавал Эдуардо.
Утром я завтракаю с Аной Марией. "Я все время мечтаю о собственной студии, где я была бы одна:" Я сочувствую ей и думаю: зачем тогда жить в центре? Мне кажется, что она не очень доверяет людям. Вдруг Ана Мария рассказывает, что часто слушает Высоцкого. Где она его нашла, непонятно, она не знает языка и совсем не понимает слов, но плачет от его песен.