Страдания впечатлительного филолога
Есть такое занятие для филолога-мазохиста - огорчаться по поводу переводов. Я знаю, что огорчаться по этому поводу можно весело и в коллективе (сделали же для этого, например, сообщество sadtranslations ), но у меня сей процесс чаще всего принимает очертания чего-то интимного... такого, чем с другими не делятся.
Но с вами-то я могу поделиться. А то совсем увязну в своих интимных филологических печалях.
Началось всё невинно: я с большим удовольствием прочла в оригинале роман А.С.Байетт "Possession". Заглавное слово possession в силу своей многозначности позволило писательнице обыгрывать его на концептуальном уровне как минимум в десяти разных ракурсах. Поэтому мне стало интересно, как заглавие перевели на русский. Мне бы жилось спокойнее, если бы я усмирила своё любопытство сразу (строго сказав себе "лучше мне этого не знать") и не пошла в русскоязычную википедию. Но я же ведь пошла.
Нет, само заглавие переведено еще ничего - "Обладать". Могло быть и хуже. Но вот один из главных героев - вымышленный викторианский поэт Randolph Henry Ash стал... Падубом. С момента моего знакомства с этим фактом началась история моего интимного огорчения переводом книги.
О том, что фамилию вообще нельзя было трогать, я даже не буду особо говорить, это довольно очевидно. Но даже если переводчикам все-таки сильно захотелось перевести (а хотелось потому, что в книге имя порой обыгрывается, причем оба его основных значения - "ясень" и "пепел, прах"), почему нужно было брать слово "падуб", которое совершенно никак не "ясень", а вовсе "остролист" (holly)? Два абсолютно разных дерева, каждое со своими длинными мифологическими корнями. Разными мифологическими корнями. Какой, к черту, Падуб?
Тогда мне стало интересно (вот он пошел, мазохизм), а как же они в тексте с этим падубом выкручиваются? Раздобыла текст и стала сравнивать оригинал с переводом.
Оригинал:
I cannot draw so well as you, but I think gifts should be reciprocated, so here is a lopsided version of my namesake, the mighty Ash. It is a common and magical tree-not as the mountain ash is magical, but because our Norse forefathers once believed it held the world together, rooted in the underworld and touching Heaven. It is good for spearhafts and possible for climbing. Its buds, as Lord Tennyson observed, are black.
Перевод:
Я не такой искусный рисовальщик, как ты, но, по моему убеждению, подарки следует отдаривать, и вот тебе портрет моего однофамильца, могучего ясеня: ведь прежде и ясень называли иногда «падубом». Этот ясень вышел кривобоким. Ясень - дерево вместе и обыкновенное и магическое - не в том смысле, что обладает волшебной силой, а потому что наши скандинавские предки верили, будто он скрепляет собою мироздание: корни его уходят в преисподнюю, а вершина касается небес. Из ясеня получаются превосходные древки для копий, на него удобно взбираться. Почки его, как заметил лорд Теннисон, цветом чёрные.
Вот как поступают переводчики! Они вписывают в текст отсебятину... просто так, чтобы вписать то, что им хочется или кажется необходимым.
И это не единичный случай, так как (о мазохизм, мазохизм!) я стала сравнивать дальше, и таких примеров стала находить, к своему ужасу, все больше и больше. Причем просматривается тенденция: переводчики своими вставками пытаются "прояснить" что-то для читателя (до которого без них, видимо, не дойдет). Например:
Оригинал:
Maud hunted for an adjective to describe this work, rejected "penetrating" and settled on "very profound."
Перевод:
Мод хотела высказать своё отношение к работе Леоноры, принялась подыскивать слова, чуть было не сказала: «Эта работа проникает в глубь проблемы», потом, убоявшись, нет ли тут фаллического подтекста, выразилась скромнее:
- Это очень глубокая работа.
Спасибо, где уж нам додуматься до фаллического подтекста (тем более, что весь разговор об этом).
А теперь еще из того же разговора. Тут еще хуже, потому что отсебятина ничем не мотивирована:
Оригинал:
"You are very cross with Leonora."
"She's very good. But I don't want to see through her eyes. It isn't a matter of her gender and my gender. I just don't."
Перевод:
- Похоже, Леонора вас рассердила не на шутку.
- Она очень талантливый учёный. Но мне претит видеть мир её глазами. И не потому, что она женщина, а я мужчина. Просто мир гораздо больше - и шире!
Вы поняли? Просто мир гораздо больше - и шире! "А я мужчина". Прощай, недосказанность.
Вообще, переводчики борются с недосказанностью всеми средствами (а Байетт, надо сказать, мастер недосказанности). Если упоминаются "коннотации", они нам расскажут, какие именно (они же знают! ), если описывается отсутствующая бутылочка, нам подскажут, что могло в ней быть... Изящненько так:
Оригинал:
There was still a smell of coal smoke, but it carried, for them, different connotations.
Перевод:
Был почему то запах угольного дыма, но у наших путешественников он вызывал лишь мысли о неустроенности.
Оригинал:
She had not, as many women might have done, strewn the room or covered the surfaces with female things. On one chair stood a kind of trembling collapsed cage, the crinoline, with its steel hoops and straps. Under it, the small green boots. Not a hairbrush, not a bottle.
Перевод:
В отличие от многих, она не обозначала своего присутствия в комнате, не уставляла подзеркальник и комод женскими вещицами. На одном из стульев стоял, точно покосившаяся, подрагивающая клетка, её кринолин, со стальными полосками и крючками. Под тем же стулом помещались маленькие изумрудные ботинки. Ни щётки для волос, ни склянки с притираниями.
А последнюю цитату я приведу до конца: следите внимательно, за тем, что пропало, а что появилось...
Оригинал:
He put down his candle with a sigh, and undressed briskly, out of its light, in the shadows. She watched him. When he looked up, he caught her eye. She might have lain with her face turned away, but did not. When he took her in his arms, it was she who said, harshly, "Are you afraid?"
"Not in the least, now," he said. "My selkie, my white lady, Christabel."
Перевод:
Он поставил свою свечу на столик и, выступя за круг света, в потёмках, проворно разделся. Она продолжала смотреть на него. Он поймал её взгляд, едва к ней повернулся. Ей ничего бы не стоило лечь, глядеть в сторону, но она не пожелала этого сделать.
И когда он заключил её в объятья, она спросила, грубовато:
- Как, не страшно?
- Нет, теперь уж ни капельки. Моя заколдованная тюленька, моя белая госпожа, Кристабель…
Надеюсь, вы оценили. И "эдакой пищи - названий до тыщи" А про "тюленьку" я вообще молчу.
Кстати, досталось и другим именам. Американского коллекционера по фамилии Cropper перевели "Собрайл", что само по себе уже настолько противно, что и сказать нечего. Даже переводчики Пратчетта, давно уже подогревающие мой тайный мазохизм, перевели Cropper (там тоже есть персонаж с такой фамилией - а что, обычная совершенно фамилия, распространенная, переводу ни в коем случае не подлежит) не так омерзительно - Стригс. Правда, вызывает ассоциации с "Незнайкой на Луне", но я сегодня печалюсь все-таки не о переводах Пратчетта.
И последнее, личное. Огуречные сэндвичи, прославленные в английской литературе Оскаром Уайльдом, они посмели перевести "тартинки с огурцом". Мелочь, а меня добила.
И не могу не снять шляпу перед гениальностью друзей. selja26 , когда читала книгу в электронном виде, взяла и заменила "Падуб" на оригинал. Вот так просто. Мне бы и в голову не пришло. (Я, правда, в переводе и не читала, я только убивалась над ним, а для этого мне все падубы и тартинки нужны были на местах). Но вообще есть мне чему поучиться..
Сейчас я читаю "Everything is illuminated". Вот интересно, как его перевели.
Но с вами-то я могу поделиться. А то совсем увязну в своих интимных филологических печалях.
Началось всё невинно: я с большим удовольствием прочла в оригинале роман А.С.Байетт "Possession". Заглавное слово possession в силу своей многозначности позволило писательнице обыгрывать его на концептуальном уровне как минимум в десяти разных ракурсах. Поэтому мне стало интересно, как заглавие перевели на русский. Мне бы жилось спокойнее, если бы я усмирила своё любопытство сразу (строго сказав себе "лучше мне этого не знать") и не пошла в русскоязычную википедию. Но я же ведь пошла.
Нет, само заглавие переведено еще ничего - "Обладать". Могло быть и хуже. Но вот один из главных героев - вымышленный викторианский поэт Randolph Henry Ash стал... Падубом. С момента моего знакомства с этим фактом началась история моего интимного огорчения переводом книги.
О том, что фамилию вообще нельзя было трогать, я даже не буду особо говорить, это довольно очевидно. Но даже если переводчикам все-таки сильно захотелось перевести (а хотелось потому, что в книге имя порой обыгрывается, причем оба его основных значения - "ясень" и "пепел, прах"), почему нужно было брать слово "падуб", которое совершенно никак не "ясень", а вовсе "остролист" (holly)? Два абсолютно разных дерева, каждое со своими длинными мифологическими корнями. Разными мифологическими корнями. Какой, к черту, Падуб?
Тогда мне стало интересно (вот он пошел, мазохизм), а как же они в тексте с этим падубом выкручиваются? Раздобыла текст и стала сравнивать оригинал с переводом.
Оригинал:
I cannot draw so well as you, but I think gifts should be reciprocated, so here is a lopsided version of my namesake, the mighty Ash. It is a common and magical tree-not as the mountain ash is magical, but because our Norse forefathers once believed it held the world together, rooted in the underworld and touching Heaven. It is good for spearhafts and possible for climbing. Its buds, as Lord Tennyson observed, are black.
Перевод:
Я не такой искусный рисовальщик, как ты, но, по моему убеждению, подарки следует отдаривать, и вот тебе портрет моего однофамильца, могучего ясеня: ведь прежде и ясень называли иногда «падубом». Этот ясень вышел кривобоким. Ясень - дерево вместе и обыкновенное и магическое - не в том смысле, что обладает волшебной силой, а потому что наши скандинавские предки верили, будто он скрепляет собою мироздание: корни его уходят в преисподнюю, а вершина касается небес. Из ясеня получаются превосходные древки для копий, на него удобно взбираться. Почки его, как заметил лорд Теннисон, цветом чёрные.
Вот как поступают переводчики! Они вписывают в текст отсебятину... просто так, чтобы вписать то, что им хочется или кажется необходимым.
И это не единичный случай, так как (о мазохизм, мазохизм!) я стала сравнивать дальше, и таких примеров стала находить, к своему ужасу, все больше и больше. Причем просматривается тенденция: переводчики своими вставками пытаются "прояснить" что-то для читателя (до которого без них, видимо, не дойдет). Например:
Оригинал:
Maud hunted for an adjective to describe this work, rejected "penetrating" and settled on "very profound."
Перевод:
Мод хотела высказать своё отношение к работе Леоноры, принялась подыскивать слова, чуть было не сказала: «Эта работа проникает в глубь проблемы», потом, убоявшись, нет ли тут фаллического подтекста, выразилась скромнее:
- Это очень глубокая работа.
Спасибо, где уж нам додуматься до фаллического подтекста (тем более, что весь разговор об этом).
А теперь еще из того же разговора. Тут еще хуже, потому что отсебятина ничем не мотивирована:
Оригинал:
"You are very cross with Leonora."
"She's very good. But I don't want to see through her eyes. It isn't a matter of her gender and my gender. I just don't."
Перевод:
- Похоже, Леонора вас рассердила не на шутку.
- Она очень талантливый учёный. Но мне претит видеть мир её глазами. И не потому, что она женщина, а я мужчина. Просто мир гораздо больше - и шире!
Вы поняли? Просто мир гораздо больше - и шире! "А я мужчина". Прощай, недосказанность.
Вообще, переводчики борются с недосказанностью всеми средствами (а Байетт, надо сказать, мастер недосказанности). Если упоминаются "коннотации", они нам расскажут, какие именно (они же знают! ), если описывается отсутствующая бутылочка, нам подскажут, что могло в ней быть... Изящненько так:
Оригинал:
There was still a smell of coal smoke, but it carried, for them, different connotations.
Перевод:
Был почему то запах угольного дыма, но у наших путешественников он вызывал лишь мысли о неустроенности.
Оригинал:
She had not, as many women might have done, strewn the room or covered the surfaces with female things. On one chair stood a kind of trembling collapsed cage, the crinoline, with its steel hoops and straps. Under it, the small green boots. Not a hairbrush, not a bottle.
Перевод:
В отличие от многих, она не обозначала своего присутствия в комнате, не уставляла подзеркальник и комод женскими вещицами. На одном из стульев стоял, точно покосившаяся, подрагивающая клетка, её кринолин, со стальными полосками и крючками. Под тем же стулом помещались маленькие изумрудные ботинки. Ни щётки для волос, ни склянки с притираниями.
А последнюю цитату я приведу до конца: следите внимательно, за тем, что пропало, а что появилось...
Оригинал:
He put down his candle with a sigh, and undressed briskly, out of its light, in the shadows. She watched him. When he looked up, he caught her eye. She might have lain with her face turned away, but did not. When he took her in his arms, it was she who said, harshly, "Are you afraid?"
"Not in the least, now," he said. "My selkie, my white lady, Christabel."
Перевод:
Он поставил свою свечу на столик и, выступя за круг света, в потёмках, проворно разделся. Она продолжала смотреть на него. Он поймал её взгляд, едва к ней повернулся. Ей ничего бы не стоило лечь, глядеть в сторону, но она не пожелала этого сделать.
И когда он заключил её в объятья, она спросила, грубовато:
- Как, не страшно?
- Нет, теперь уж ни капельки. Моя заколдованная тюленька, моя белая госпожа, Кристабель…
Надеюсь, вы оценили. И "эдакой пищи - названий до тыщи" А про "тюленьку" я вообще молчу.
Кстати, досталось и другим именам. Американского коллекционера по фамилии Cropper перевели "Собрайл", что само по себе уже настолько противно, что и сказать нечего. Даже переводчики Пратчетта, давно уже подогревающие мой тайный мазохизм, перевели Cropper (там тоже есть персонаж с такой фамилией - а что, обычная совершенно фамилия, распространенная, переводу ни в коем случае не подлежит) не так омерзительно - Стригс. Правда, вызывает ассоциации с "Незнайкой на Луне", но я сегодня печалюсь все-таки не о переводах Пратчетта.
И последнее, личное. Огуречные сэндвичи, прославленные в английской литературе Оскаром Уайльдом, они посмели перевести "тартинки с огурцом". Мелочь, а меня добила.
И не могу не снять шляпу перед гениальностью друзей. selja26 , когда читала книгу в электронном виде, взяла и заменила "Падуб" на оригинал. Вот так просто. Мне бы и в голову не пришло. (Я, правда, в переводе и не читала, я только убивалась над ним, а для этого мне все падубы и тартинки нужны были на местах). Но вообще есть мне чему поучиться..
Сейчас я читаю "Everything is illuminated". Вот интересно, как его перевели.