Заметки на полях жЫзни. Аццкая бабушка.
Утро. Стандартная московская пробка до метро. Заскакиваю на ходу… на ползу… на стою… короче, в стоящую мёртво посреди дороги маршрутку в надежде уютненько там разместиться и в тишине и покое почитать книжечку, пока это корыто черепашьим шагом продвигается к пункту назначения.
Ага, не тут-то было.
В маршрутке меня встречает мерное бормотание бабушки, держащей на коленях мажорно-розовую внучку и объясняющей этой самой внучке основы мироустройства.
«О, Ксюшенька, посмотри, тётя вошла… Что надо сказать тёте? Тёте надо сказать: «Здравствуй, тётя». Ксюша, поздоровается с тётей, Ксюша хорошая девочка. Ксюша всегда здоровается с девочками, с мальчиками, и если тётя зашла, то и с ней надо тоже поздороваться…»
Расплатившись с водителем и состроив безучастной к происходящему Ксюше дежурную улыбку «ах-как-я-вас-всех-люблю-с-утра-в-понедельник», протискиваюсь на свободное место. По дороге не забываю записать бабуленции отдельного «добрячка» за «тётю» (шоб вы знали, 20-ти, 30-ти и даже 45-тилетним барышням гораздо приятнее слышать о своей персоне «девушка» - даже когда это определение катастрофически грешит против истины, или на худой конец, «женщина», но уж точно не «тётя». Потому что тётя - это либо сестра твоей матери/отца, либо некое аморфное существо с тяжёлым характером, орущее на тебя из-за прилавка советского гастронома. Третьего не дано. Ну да чёрт с ним. Понедельник же. Чего ещё от понедельника ожидать).
Тем временем бубнящая бабушка не умолкает: «Смотри, Ксюшенька, тётя идёт садиться, надо тётю пропустить, потому что Ксюшенька сидит - и тёте надо сесть. И тётя поедет как Ксюшенька, сидя в машинке. Как Ксюшенька едет? Хорошо Ксюшенька едет. Сидит у бабушки на коленках и едет в маршрутке. Вот такая Ксюша…».
Раскрываю книжку и пытаюсь погрузиться в чтение.
Хрен.
«Ой, Ксюшенька, бибика! (вот уж, действительно, невидаль: бибика в московской пробке) Ксюшеньку напугала бибика? Напугала бибика Ксюшеньку? Какая нехорошая бибика. Ну ничего, ведь бибика не сильно напугала Ксюшеньку? Не сильно бибика напугала Ксюшеньку. А и правда - что её бояться, бибику-то?...» (пардон, мадам, вы не родственница тому самому Кэпу?)
«А Ксюша у нас что делает? - продолжает вопрошать бабуленция. - Ксюша у нас смотрит в окошко. И тёти смотрят в окошко, и дяди. Все смотрят в окошко так же как Ксюша. Смотри, Ксюшенька: и дяди, и тёти - все смотрят в окошко…»
Начинаю нервничать, т.к. читать под этот монолог нет никакой возможности, но уговариваю себя, что бабка, в сущности, молодец: разговаривает с дитём, помогает ему познавать окружающий мир, чего большинство нынешних родителей не делают.
Меж тем девочка решает подать голос. Глядя на пешеходный светофор, изрекает: «Мякока!»
На что тут же получает донельзя исчерпывающий ответ: «Где морковка, Ксюшенька? Нет, это не морковка. Это человечек красненький. Что значит красненький человечек, Ксюшенька? Что надо стоять, а переходить нельзя. А вот человечек зелёненький. Что значит зелёненький человечек? …Ой, а вот он уже опять красненький. А красненький человечек, Ксюшенька, что значит?..»
Чую, что бабка входит в цикл, из которого не будет выхода, но тут ситуацию спасает девушка с соседнего сиденья, доставшая из сумки телефон.
«Ой, Ксюшенька! - возрадовалась бабулька. - Смотри, что это у тётеньки? Это у тётеньки телефон. Тётенька достала телефон, тётенька будет звонить. Тётенька позвонит по телефону, и ей там ответят, и тётенька будет разговаривать по телефону…»
На лице девушки-с-телефоном отражается сомнение - не уебать ли старушку нокией, как завещал ещё незабвенный Родион Раскольников. Но девушка сдерживается, видимо, подумав о том же, о чём и я: что в сущности, старушка занята благоугодным делом - воспитанием подрастающего поколения, и если её сейчас уебать, то кто же выведет это самое поколение из мрака невежества?
Не догадавшись, какая опасность только что миновала её, бабка продолжает монотонно бухтеть:
«Ксюшенька, а где сейчас мама? Мама сейчас дома, мама смотрит в окошко, так же как Ксюшенька. Только у Ксюшеньки окошко низко, а у мамы высоко. Мама на высоком этаже сидит, а Ксюшенька сидит в автобусе, Ксюшенька едет в автобусе, а мама осталась дома…»
Натужные покерфейсы пассажиров оплывают прямо на глазах словно восковые свечи. Оно и понятно: я вошла сюда пять минут назад, и уже получила бонус в виде начинающейся мигрени, а они, бедолаги, уже минут 10-15 слушают бабкины излияния и МОЛЧАТ, потому что проорать «Заткнись, сука!» - будет как минимум невежливо, а как максимум травмирует нежную психику розовощёкой Ксюши.
Китайская пытка, однако, не прекращается ни на миг. В дело идут заоконные пейзажи, каждый элемент которых обрисовывается с такой тщательностью, что Айвазовский бы обзавидовался.
«А вот смотри, Ксюшенька: речка. Пока мы не подъехали к речке, но скоро мы подъедем к речке, и Ксюша увидит речку. Ксюша увидит речку, речка наверно, замёрзла, потому что сейчас зима. Знаешь, что такое зима, Ксюшенька? Зима - это когда холодно, снежок и замерзает речка…»
…Чтоб вы понимали, с какой интенсивностью происходит процесс мозголожества, сообщу, что с момента моей посадки в маршрутку до момента пересечения речки мы проехали около 320 метров (только что измерила по Яндекс-карте). Триста двадцать грёбаных метров! А мозги тринадцати ни в чём не повинных пассажиров проёбаны навылет в трёхстах тринадцати местах. А ведь все они, и я вместе с ними, могли спокойно дождаться автобуса, ползущего в каких-нибудь ста шагах позади маршрутки… Но кто же знал??
Мужественно пытаюсь абстрагироваться от бабкиного голоса и всё-таки почитать свою постапокалиптическую книжку, где как раз началась глава о каннибалах. Ага, щаз! Разбежалась.
«А вот смотри, Ксюшенька…»
Заоконные пейзажи отличаются разнообразием. Речку проехали с горем пополам, зато теперь перед нами - забор! Грех не обсудить с ребёнком такую достопримечательность. А после забора - выезд с автостоянки, вообще отрыв башки и тема для шестнадцати диссертаций.
Пассажиры угрюмо молчат. Покерфейсы, не выдержав нагрузки, трансформировались в гримасы страдания и ненависти. Впереди ещё один светофор. На светофоре - ещё один красный как морковка человечек. И второй, сука, зелёный. Как огурец. Оба ехидно посмеиваются над нами: они-то снаружи, им-то бабушку не слышно.
Бросив чтение, размышляю о том, что, наверное, с точки зрения норм общественного поведения, не очень прилично выступать в замкнутом пространстве перед публикой, которая выступления не заказывала и, к тому же, лишена возможности сбежать из концертного зала. Но бабушку подобные сомненья не посещают, и сеанс вещания «радионяни» продолжается. Ребёнок, что характерно, молчит. Видимо, бабушкины сказки задолбали Ксюшеньку задолго до посадки в микроавтобус.
Голова, судя по всему, болит не только у меня. Женщина, сидящая, напротив, явственно грезит о таблетке анальгина и полном рожке патронов, который она в порыве пацифизма не использует по назначению, а с удовольствием затолкает кое-кому кое-куда (и глотка при этом не единственно возможный вариант).
И вдруг в гнетущей маршруточной тишине с раздаётся ангельское пение: бабка, на миг сменив пластинку, произносит сакраментальное: «Остановите на следующей!». И народ замирает, не веря счастью: до «следующей» - всего пара десятков метров, а значит, избавление близко! И разверзается дверь, и за целых две остановки до метро (!) выметается бабка, подхватив розовощёкую Ксюшу, и в едином порыве облегчённо выдыхают пассажиры. Боясь поверить своему счастью, они переглядываются с затаённой гордостью: «Ну что? Мы же ведь молодцы, да? Ведь вытерпели, не убили! Даже сукой не обозвали, хотя очень хотелось. Плюс 20 пунктов хорошей кармы каждому, согласны? Согла-а-асны!».
…Я это всё к чему, господа. Щас будет простая, но понятная мораль: не надо без умолку трепаться там, где все молчат. Даже если это не музей и не консерватория, а всего лишь маршрутка. Даже если вы бухтите из самых благих побуждений, подумайте о тех, кто находится рядом с вами. Хотят ли они всё это слышать? Надо ли им это слышать?
И, если вы беседуете «за жизнь» с маленьким ребёнком, подумайте сперва, чему вы его таким образом учите: познавать окружающий мир или не уважать окружающих людей, которым, может быть, просто хочется добраться до работы в тишине и покое.
Любите друг друга, господа, и думайте не только о себе.
Ага, не тут-то было.
В маршрутке меня встречает мерное бормотание бабушки, держащей на коленях мажорно-розовую внучку и объясняющей этой самой внучке основы мироустройства.
«О, Ксюшенька, посмотри, тётя вошла… Что надо сказать тёте? Тёте надо сказать: «Здравствуй, тётя». Ксюша, поздоровается с тётей, Ксюша хорошая девочка. Ксюша всегда здоровается с девочками, с мальчиками, и если тётя зашла, то и с ней надо тоже поздороваться…»
Расплатившись с водителем и состроив безучастной к происходящему Ксюше дежурную улыбку «ах-как-я-вас-всех-люблю-с-утра-в-понедельник», протискиваюсь на свободное место. По дороге не забываю записать бабуленции отдельного «добрячка» за «тётю» (шоб вы знали, 20-ти, 30-ти и даже 45-тилетним барышням гораздо приятнее слышать о своей персоне «девушка» - даже когда это определение катастрофически грешит против истины, или на худой конец, «женщина», но уж точно не «тётя». Потому что тётя - это либо сестра твоей матери/отца, либо некое аморфное существо с тяжёлым характером, орущее на тебя из-за прилавка советского гастронома. Третьего не дано. Ну да чёрт с ним. Понедельник же. Чего ещё от понедельника ожидать).
Тем временем бубнящая бабушка не умолкает: «Смотри, Ксюшенька, тётя идёт садиться, надо тётю пропустить, потому что Ксюшенька сидит - и тёте надо сесть. И тётя поедет как Ксюшенька, сидя в машинке. Как Ксюшенька едет? Хорошо Ксюшенька едет. Сидит у бабушки на коленках и едет в маршрутке. Вот такая Ксюша…».
Раскрываю книжку и пытаюсь погрузиться в чтение.
Хрен.
«Ой, Ксюшенька, бибика! (вот уж, действительно, невидаль: бибика в московской пробке) Ксюшеньку напугала бибика? Напугала бибика Ксюшеньку? Какая нехорошая бибика. Ну ничего, ведь бибика не сильно напугала Ксюшеньку? Не сильно бибика напугала Ксюшеньку. А и правда - что её бояться, бибику-то?...» (пардон, мадам, вы не родственница тому самому Кэпу?)
«А Ксюша у нас что делает? - продолжает вопрошать бабуленция. - Ксюша у нас смотрит в окошко. И тёти смотрят в окошко, и дяди. Все смотрят в окошко так же как Ксюша. Смотри, Ксюшенька: и дяди, и тёти - все смотрят в окошко…»
Начинаю нервничать, т.к. читать под этот монолог нет никакой возможности, но уговариваю себя, что бабка, в сущности, молодец: разговаривает с дитём, помогает ему познавать окружающий мир, чего большинство нынешних родителей не делают.
Меж тем девочка решает подать голос. Глядя на пешеходный светофор, изрекает: «Мякока!»
На что тут же получает донельзя исчерпывающий ответ: «Где морковка, Ксюшенька? Нет, это не морковка. Это человечек красненький. Что значит красненький человечек, Ксюшенька? Что надо стоять, а переходить нельзя. А вот человечек зелёненький. Что значит зелёненький человечек? …Ой, а вот он уже опять красненький. А красненький человечек, Ксюшенька, что значит?..»
Чую, что бабка входит в цикл, из которого не будет выхода, но тут ситуацию спасает девушка с соседнего сиденья, доставшая из сумки телефон.
«Ой, Ксюшенька! - возрадовалась бабулька. - Смотри, что это у тётеньки? Это у тётеньки телефон. Тётенька достала телефон, тётенька будет звонить. Тётенька позвонит по телефону, и ей там ответят, и тётенька будет разговаривать по телефону…»
На лице девушки-с-телефоном отражается сомнение - не уебать ли старушку нокией, как завещал ещё незабвенный Родион Раскольников. Но девушка сдерживается, видимо, подумав о том же, о чём и я: что в сущности, старушка занята благоугодным делом - воспитанием подрастающего поколения, и если её сейчас уебать, то кто же выведет это самое поколение из мрака невежества?
Не догадавшись, какая опасность только что миновала её, бабка продолжает монотонно бухтеть:
«Ксюшенька, а где сейчас мама? Мама сейчас дома, мама смотрит в окошко, так же как Ксюшенька. Только у Ксюшеньки окошко низко, а у мамы высоко. Мама на высоком этаже сидит, а Ксюшенька сидит в автобусе, Ксюшенька едет в автобусе, а мама осталась дома…»
Натужные покерфейсы пассажиров оплывают прямо на глазах словно восковые свечи. Оно и понятно: я вошла сюда пять минут назад, и уже получила бонус в виде начинающейся мигрени, а они, бедолаги, уже минут 10-15 слушают бабкины излияния и МОЛЧАТ, потому что проорать «Заткнись, сука!» - будет как минимум невежливо, а как максимум травмирует нежную психику розовощёкой Ксюши.
Китайская пытка, однако, не прекращается ни на миг. В дело идут заоконные пейзажи, каждый элемент которых обрисовывается с такой тщательностью, что Айвазовский бы обзавидовался.
«А вот смотри, Ксюшенька: речка. Пока мы не подъехали к речке, но скоро мы подъедем к речке, и Ксюша увидит речку. Ксюша увидит речку, речка наверно, замёрзла, потому что сейчас зима. Знаешь, что такое зима, Ксюшенька? Зима - это когда холодно, снежок и замерзает речка…»
…Чтоб вы понимали, с какой интенсивностью происходит процесс мозголожества, сообщу, что с момента моей посадки в маршрутку до момента пересечения речки мы проехали около 320 метров (только что измерила по Яндекс-карте). Триста двадцать грёбаных метров! А мозги тринадцати ни в чём не повинных пассажиров проёбаны навылет в трёхстах тринадцати местах. А ведь все они, и я вместе с ними, могли спокойно дождаться автобуса, ползущего в каких-нибудь ста шагах позади маршрутки… Но кто же знал??
Мужественно пытаюсь абстрагироваться от бабкиного голоса и всё-таки почитать свою постапокалиптическую книжку, где как раз началась глава о каннибалах. Ага, щаз! Разбежалась.
«А вот смотри, Ксюшенька…»
Заоконные пейзажи отличаются разнообразием. Речку проехали с горем пополам, зато теперь перед нами - забор! Грех не обсудить с ребёнком такую достопримечательность. А после забора - выезд с автостоянки, вообще отрыв башки и тема для шестнадцати диссертаций.
Пассажиры угрюмо молчат. Покерфейсы, не выдержав нагрузки, трансформировались в гримасы страдания и ненависти. Впереди ещё один светофор. На светофоре - ещё один красный как морковка человечек. И второй, сука, зелёный. Как огурец. Оба ехидно посмеиваются над нами: они-то снаружи, им-то бабушку не слышно.
Бросив чтение, размышляю о том, что, наверное, с точки зрения норм общественного поведения, не очень прилично выступать в замкнутом пространстве перед публикой, которая выступления не заказывала и, к тому же, лишена возможности сбежать из концертного зала. Но бабушку подобные сомненья не посещают, и сеанс вещания «радионяни» продолжается. Ребёнок, что характерно, молчит. Видимо, бабушкины сказки задолбали Ксюшеньку задолго до посадки в микроавтобус.
Голова, судя по всему, болит не только у меня. Женщина, сидящая, напротив, явственно грезит о таблетке анальгина и полном рожке патронов, который она в порыве пацифизма не использует по назначению, а с удовольствием затолкает кое-кому кое-куда (и глотка при этом не единственно возможный вариант).
И вдруг в гнетущей маршруточной тишине с раздаётся ангельское пение: бабка, на миг сменив пластинку, произносит сакраментальное: «Остановите на следующей!». И народ замирает, не веря счастью: до «следующей» - всего пара десятков метров, а значит, избавление близко! И разверзается дверь, и за целых две остановки до метро (!) выметается бабка, подхватив розовощёкую Ксюшу, и в едином порыве облегчённо выдыхают пассажиры. Боясь поверить своему счастью, они переглядываются с затаённой гордостью: «Ну что? Мы же ведь молодцы, да? Ведь вытерпели, не убили! Даже сукой не обозвали, хотя очень хотелось. Плюс 20 пунктов хорошей кармы каждому, согласны? Согла-а-асны!».
…Я это всё к чему, господа. Щас будет простая, но понятная мораль: не надо без умолку трепаться там, где все молчат. Даже если это не музей и не консерватория, а всего лишь маршрутка. Даже если вы бухтите из самых благих побуждений, подумайте о тех, кто находится рядом с вами. Хотят ли они всё это слышать? Надо ли им это слышать?
И, если вы беседуете «за жизнь» с маленьким ребёнком, подумайте сперва, чему вы его таким образом учите: познавать окружающий мир или не уважать окружающих людей, которым, может быть, просто хочется добраться до работы в тишине и покое.
Любите друг друга, господа, и думайте не только о себе.