Шесть ударов. Вещи
Шесть с половиной месяцев спустя домой вернулись вещи. Нож №2, который безучастно валялся на кухонном столе в тот злополучный вечер. Странно, что не забрали все остальные ножи, что были в доме.
Ножа №1 больше нет, он был приговорен к уничтожению.
Пара носков, трусы, спортивные штаны.. Футболка с шестью дырками. Правда, сейчас в ней видно дырок больше тридцати. Похоже, будто стреляли из дробовика. Разок сзади и разок спереди.
Сорочка, которую прихватил с вешалки и накинул на спину потерпевший, когда его вели в машину скорой. Я называю его потерпевшим, не ощущая тождества. Я - вот он, совсем другой, а вовсе не тот. Мне-не-тому с некоторых пор неловко перед соседями, ходить на двух ногах в магазин, бегать по парку, ездить на велосипеде. Резонней было бы застыть в сентябре, как муха в янтаре, прилипшим к больничной простыни.
Спустя полгода события вспоминаются, как кадры полузабытого кино. Прихватив с вешалки сорочку, накидывая ее на плечи, я прохожу мимо двух парней в форме, застывших у входной двери, и говорю им в шлемы с приподнятыми забралами: «Ребята, найдите ему психолога..» Уже тогда ощущая, что говорю в никуда.
Вещи выглядят реквизитом. Сорочка, снятая с вешалки осенью, весной стала картонная, негнущаяся, как и остальные шмотки. В ней тоже дырки. Странно, что не прихватили чего-нибудь еще из шкафа. Там тоже можно было наделать много дырок. Провести анализы. Биологические, генетические, молекулярные. Зачем-то они забрали даже одежду матери, в которой она приехала на место происшествия спустя час.
Дырки есть в каждой вещи. Рядом с дырками приклеены метки с цифрами. Цифр очень много. Сразу видно, как профессионально и качественно двигалась работа. Дорогостояще. Безупречно. На евроуровне. За нее выставлен счет родителям в тысячу евро.
Вероятно, было очень важно доказать, что это кровь потерпевшего, а не ослика, который гулял неподалеку. Вероятно, все произошедшее было не слишком очевидно для тех, кто приехал спустя пять минут после финала. Надо было проделать титаническую работу, которая позднее весомым кирпичом ляжет в формулу «все собранные доказательства, а также их совокупность, свидетельствуют..» Чем больше «доказательств», тем они весомее, вероятно, даже если каждое из них не свидетельствует ни о чем вообще.. Трусы.. носки..нож№2.. Можно сломать соломинку, но не сломаешь соломенный веник.
Злополучная футболка, если взять ее в руку, жесткая и хрустит под пальцами. Ткань уже не похожа на ткань, а напоминает бутафорский картон.
А кровь на ней не похожа на кровь. Она потеряла цвет. Потеряла влагу, тепло, насыщенность и свой сакральный смысл. Время сделало из нее бледно-коричневую засохшую акварель, которой заляпали холст. Вот нечто такое же бутафорское, неподлинное, время сделало и из всего происшествия.
Вещи, которые трогали много рук, из которых вырезали клочки, протирали ватками, просвечивали микроскопами - потеряли смысл вещей. Стали декорациями какой-то пьесы абсурда. Я не понимаю, зачем мне их отдали, и что мне с ними делать.
«Я, такой-то такой, получил обратно, претензий по сохранности не имею»
За спиной захлопываются двери, словно шторки в окошке театра-батлейки. Я остаюсь на ступеньках крыльца с четырьмя бутафорскими коробками в двух руках. Светит апрельское солнце.
Не бутафорским выглядит только шестилетний срок заключения, вынесенный глупому, упрямому ребенку, который едва вылупился в этой жизни, который думал, что все еще можно играть и переиграть, который еще не научился по-взрослому выражать мысли и строить планы, но и не стряхнул с себя детские манеры выражать обиды, действовать руками быстрее, чем головой. Который не приобрел опыт и убеждения, но все еще держится за фантазии и надежды, доверяет словам и посулам. Что он знал об этих людях, каждый из которых поимел в нем свой интерес, об этих жерновах, что перемелют его в муку?..
Дяди и тети, в форме и без, с твердыми лицами (а «когда надо» - то и с мягкими), с пробирками и микроскопами, компьютерами и железной хваткой, налаженной риторикой и обильной практикой, тенденциями и амбициями, служебным положением и служебным рвением - они не видят в нем ребенка. Они оперируют правилами и инструкциями, пунктами и параграфами, тенденциями и целесообразностью, да и вовсе поднятым кверху пальцем: закон есть закон.