Приквел к "Сокровищу". Часть 1.
Написалась следующая часть приключений Йинры. По хронологии она предыдущая - на 50 лет раньше. По ходу, это будет трилогия, третья часть уже в процессе написания. Не исключено, что все три текста будут правиться (первый уже исправлен после написания второго, можно перечитать, чтобы въехать).
Итак...
Натюрморт с надеждой
На Рафаиле первое солнце садится на юго-западе, а второе - на юго-востоке, и если долго смотреть за ними, покажется, будто они накрест рассекают небо: из правого верхнего и из левого верхнего угла.
Раз-раз…
На Рафаиле днем жарко, а ночью холодно, и ошалелые ветра разворачиваются с закатом резко, как лезвие ножа.
Два-два…
С гор раздается треск и грохот: ночь стискивает в кулаке неравномерно остывающие мозаичные скалы. Хрупкая разношерстная порода стреляет камнями на многие сотни шагов, а порою, ухнув, расходится пополам - а в середине, как яичный желток - еще теплый тягучий камень, фелимит, который зовут звездным янтарем.
И все твари, которым не повезло жить здесь, кратким вечером прячутся быстрее воды в песок, а самые медлительные застывают как убитые. Они воскреснут только утром, а пока что по-настоящему мертвы - в который раз.
И так снова и снова, тысячи лет подряд шевелятся, растут неспокойные горы, их объедает ветер, их счищают ночи и дни, уносят многоцветным песком, который пожирают дымные лавовые океаны, переваривают и вновь высовывают на поверхность все более причудливыми минералами, коим нет и не будет повторения, как лицам в огромной вселенной.
Три…
С громким вздохом расселась треугольная скала неподалеку, устало падая в саму себя.
Руки уже не слушались, холодало на глазах, ветер скоро должен был развернуться и со всей силы ударить остывающей колючей пылью.
Йинра не могла остановиться.
Раз-раз, два-два, три, возврат, переход - и так снова и снова, все медленнее и тяжелее, несмотря на крайнее напряжение. Старое доброе упражнение с ножом, с которого все начиналось.
Если даже это не получается, зачем тогда все остальное?
А это остальное режет похлеще ножа.
Темнота в безводной, тощей атмосфере спускалась быстро - здесь тебе не Фамарь, никакого ночного солнца, даже лун нет. И самосохранение покалывало в затылок: улетай, а лучше спрячься, потому что не дойдешь до корабля, как холод станет смертельным.
Но она не могла остановиться: раз-раз, два-два, три, возврат, переход - уже не видя не то что рук - границы неба и земли. Воздух стягивал голую кожу до треска, кровь ощутимо и мерзко тянулась по жилам, готовясь их порвать.
Самая гадкая и болезненная смерть - от холода. Это земляне от него засыпают, а юджи…
____
- Сколько? Восемьдесят? Ой, да ладно! - ухмыльнулся держатель борделя, всеми пятью глазами прищурившись на хмурую низкорослую орионку.
- Могу я-карту показать, - буркнула та, не поднимая взгляда. То́ро придержал ее за руку, вызывая напряжение на себя.
- Я поручусь, Хег. Уж меня-то ты знаешь.
Хозяин скривился и все так же добродушно-настойчиво протянул пальцы за картой.
- А еще я знаю, как юджи в восемьдесят лет выглядят. Ей от силы двадцать, а несовершеннолетним у меня нельзя.
Он поднес карту к самой морде, минуты две обсматривал ее с разных сторон и пыхтел. Потом низко присвистнул и вернул удостоверение орионке.
- Надо же, кто к нам пожаловал! Вы уж извините, госпожа Йин-ра, я Вас по-другому представлял.
- Ваши проблемы, - процедила Йинра, пряча я-карту в кошель.
Торо остался еще о чем-то договариваться, а Ольга уже поднялась по лестнице в маленькую гостиную, утянув за собой смущенную и злую девушку. Внутри было нежарко, как для юджи, к тому же вся мебель, стены и прочее были оформлены в красно-оранжевых тонах, как на похороны. На полу россыпью валялись шелковые подушки разных размеров. Обе наемницы уселись на низенький диван, напоминавший гору тех же подушек. Ольга тут же скинула сапоги и забралась на него с ногами. Йинра лишь косилась по сторонам: ей здесь нравилось все меньше.
- А ничего поприличнее нет?
- Скажешь тоже - приличнее. Это лучшее заведение галактики.
- Бедная галактика, - фыркнула орионка.
- Ну, протупил Хе́гмух. Он привык нас в этом зале встречать. А Торо не сказал ему, кто ты.
Ольга распустила волосы и постучала по столику слева. Слуга-землянин тут же принес какой-то желтый коктейль с торчащими пучками травы.
- Будешь что-нибудь? - Поинтересовалась она.
Йинра помотала головой и укуталась в плащ. В это время появился сияющий Торо.
- Девчата, нам повезло. Оли, если ты хотела как лучше - так оно и вышло. М’ват свободен и очень интересуется новой гостьей. Мало того, сегодня на месте и Алон, и твой любимый Эфрам - выбирай, кого хочешь. А я пойду на своих посмотрю - глядишь, обломится.
Ольга потянулась и сложила руки перед лицом, спрятав нос между кулачками.
- Мур! - потом так же жеманно свернулась на диване клубком. Ей принесли стеклянную стопочку с багровой вязкой жидкостью, а на блюдечке - лимон в синем ликере. Она торопливо выпила, столь же спешно закусив, будто боясь обжечься, потом прочла приложенную записку и расплылась в улыбке.
- Чуть тебе не предложила, - проговорила она, сглатывая. - Это мне Эфрам прислал частичку себя, так что я сегодня к нему.
«Кровь, что ли?» - удивилась Йинра. Ну, да - судя по имени, Ольга идет к орионцу, у него в комнате жарко.
Вообще, предложить гостю-землянину свою кровь - знак уважения. Что-то родное здесь все-таки есть. Пожалуй, хозяин не так плох: знает, что на базе наемников балаган из всех рас, так и постарался под каждого подстроиться. Торо себе тоже, видать, облюбовал какую-то парочку му’акк - этим совсем худо, они трехполы, так что повезло ему.
Но как ни пыталась она принять умудренный образ мыслей, на лице отражалось настолько иное, что Ольга не выдержала и расхохоталась:
- Да расслабься ты! Тебе меньше всех волноваться надо, тобой М’ват займется.
«Странное какое-то имя для юджи», - подумала Йинра. Ольга поднялась с дивана, как ленивое, но грациозное животное:
- Пойдем вместе, если ты боишься.
- Ничего я не боюсь, я здесь любого положить могу, - Пробурчала орионка, резко вставая вслед за нею.
- Ну, вот и положишь, - хихикнула та, ныряя в кисейные лабиринты коридора.
Опять лестницы, площадки, небольшие уютные комнаты по дороге. Свет на стенах мягко переходил из красного в нормальный голубой, спереди веяло все большим теплом. Среди ставших ажурными занавесей проглядывали глянцевые камни и полированные шкуры гронга, из которых юджи делают зеркала. Йинра привычно просматривала в них не свое отражение, а обстановку за спиной. Тут Ольга остановилась и махнула рукой вдаль:
- Тебе туда, до конца.
И скрылась между цветных нитей, унизанных костяными бусинами с юджианскими письменами - видимо, это были стихи. Йинра читала на родном языке из рук вон плохо: стоило ей пойти в школу, как началась война, а потом вся эта хрень с матерью. Зато резво выучилась читать-писать на инге: мало ли, что заказчик подсунет в контракте.
В конце коридора было совсем светло и приятно. По стенам висели трогательные картинки: то какая-то целующаяся пара, то три пушистых детеныша йо́мэ греются на солнышке.
«У нас тоже когда-то были такие. Интересно, как они? Небось, уже с половину меня».
Йинра отмахнулась от навязчивых мыслей и принялась по складам разбирать фразы рядом с картинками.
- Та-мха-ль у-вэ-о-кн-ат… - шепотом произносила она, ведя пальцем сверху вниз. Она так боялась нарушить тишину, что совершенно не слышала других звуков, кроме собственного голоса.
- Разделить пополам печаль и радость, чтобы в них, словно в скалах, янтарную жилу найти, - Закончил за нее мягкий, мелодичный голос.
Он показался ей завораживающе уютным и при этом упругим, словно дорогая ткань. Но именно это мгновенное приятие насторожило ее - Йинра развернулась всем телом к незваному гостю.
Перед ней стоял юджи - молодой, гибкий, изящный. Пожалуй, назвать его высоким было трудно - это ей не хватало роста даже до многих землян, а в нем было всего-то метра два с ладонью. Необычным был разве что цвет волос - литой красный, который землянам кажется багровым. Распахнутые глаза его, с таким же алым огоньком, буквально сияли любопытной радостью.
- Я ушам своим не поверил, клянусь! - Продолжал он по-орионски. - Откуда ты здесь, детка?
- Сам ты детка, - Оборвала его Йинра. - Я клиент. А ты тот самый М’ват, про которого мне все уши прожужжали?
- Тот самый, иных не имеется, - Улыбнулся жиголо. - Уже думал сам спускаться, раз такие люди.
Сказано это было без всякой издевки: за последние тридцать лет ее имя стало гарантией качества работы. Юную орионку уважали и боялись еще и за нелюдимый характер, совсем не свойственный ее расе. Ходили разные слухи, куда она девает свои немаленькие гонорары - вплоть до покупки отдельной планеты, поскольку кроме оружия да транспорта видимых потрат она не имела. Даже номер в гостинице снимала самый дешевый, оплатив на год вперед - что уж там до развлечений. И визит в «ласковый дом», как здесь называли бордели высшего класса, был тем более удивителен.
- Добро пожаловать, значит! - М’ват красивым жестом отодвинул ряд бахромы над дверью, приглашая Йинру внутрь. Та подозрительно глянула на него, но все-таки вошла.
Перед ней оказалась уютная небольшая комната, утопающая в глубоком синем свете и пушистых одеялах из йомовой шерсти. Два окна под потолком были тонированы в темно-голубой, чтобы полуденное солнце было похоже на орионское. Вокруг двух зеркал внутри рамы ползал текучий светлячок, какими обычно украшают окна на зимних праздниках, а из дальнего угла доносились тонкие, щекочущие ароматы каменных масел.
Почувствовать себя хозяйкой наподобие Ольги все не получалось. Уж больно ее тревожила своеобразная слабость, с каждым вдохом и выдохом входившая в мускулы. Пожалуй, она погорячилась, когда говорила, что уложит здесь каждого.
К облегчению Йинры, он отошел к зеркалам и стал прихорашиваться. Она медленно разулась и села на пол, наблюдая за парнем. Он расплетал прическу, рассыпая по туалетному столику цветы и нити украшений. Блестящий поток волос, будто свежая кровь, спускался по плечам, распадаясь на отдельные струйки. У наемницы захватило дух, как от встречного ветра.
«Эй, он же обслуга тебе, отдыхай и наслаждайся!» - проворковал в голове голос приятельницы.
А вот этого Йинра как раз не умела.
И М’ват это уловил сразу, отчего и не стал сомневаться в личности этой странной девочки.
- Делай, что хочешь. Здесь все можно, даже вообще ничего не делать.
Он впервые боролся с искушением поторопить события. Обычно его обаяния хватало на то, чтобы все происходило наоборот, независимо от степени интереса к клиентке. А неинтересных он мог себе позволить не брать. У него бывали невинные девушки, которые прилетали издалека - оставить себе добрую память о первом мужчине. У него были пресыщенные красавицы-кау, купившие за деньги любые мыслимые удовольствия. Были бесшабашные наемницы, внутри покалеченные и разочарованные. Да кого только не было, и каждой он смог дать то, чего она искала. А те, что шли к нему, искали не плоти - того духа понимания, что так легко принять за любовь, но, в отличие от любви, ни к чему никого не обязывающего. Того, который мог дать им только он - да разве еще только душеносцы.
М’ват не был чистым орионцем - его отец относился к той части душеносцев-иридов, которые не брезговали общением с прочими расами. От него в наследство и досталась эта чуткость, непреодолимая притягательность и легкое презрение к постоянству. Жиголо он подрабатывал из любви к искусству, стремясь каждую любопытную ему женщину сделать счастливее.
А эта девочка ему была ох как любопытна и не слишком-то счастлива, если только не считать счастьем привычку довольствоваться малым.
- Хочешь, я тебя причешу? - игриво промолвил он.
- Ага, - Выдохнула она, рассеянно следя за его движениями.
«Готова», - довольно подумал он, усаживаясь рядом с ней.
Он сразу отметил, что наемница достаточно красива, причем как-то необычно даже для юджи, но совершенно неухожена. Все, на что ее хватало - грубоватая опрятность, свойственная скорее солдатам землян, чем орионским воинам. Кинжал на поясе - единственное украшение; ножны крепкие, добротные, но без единой бусины. Ни кольца, ни браслета, ни серег, лишь несколько крупных татуировок траурного оранжевого цвета - на щеках, плечах и спине - составлявших причудливую композицию Победителя демонов. Татуировок давних, не меньше шестидесяти лет. Значит, времен войны в Системе. Сирота? Ну, да - а почему бы еще подросток подался в наемники вместо того, чтобы жениться да учиться?
- А ты откуда? - спросил он, осторожно отделяя очередной спутанный локон. - Не с Эсфири часом?
- Не, Фамарь, - нетвердо ответила она. - А ты?
- Бен-Амин. Мама с сестрой там остались.
Он дотянулся до столика и потер в руках ароматный орешек, а потом стал пропускать сквозь пальцы ее волосы. Она глубоко выдохнула.
- Что ты делаешь? - голос ее совсем не слушался.
- Ничего особенного, - ответил он, дожидаясь, пока она окончательно перестанет сопротивляться. Он наклонился над ней, так что сначала коснулся ее шеи волосами и лишь потом - губами.
Она поддалась - нетерпеливо, надрывно, как бывает у юджи в запоздалый первый раз. Кожа ее стала совсем бархатной, в теле не осталось никаких сил, а глаза светились эйфорической синевой. Он касался ее все смелее, не встречая никаких препятствий.
И в следующий момент обнаружил, что ему больно дышать. Он видел только потолок и не мог ни говорить, ни шевелиться. С трудом переведя взгляд, М’ват понял, что в грудь ему с чудовищной силой впилась маленькая рука девушки-наемницы, будто намотав на пальцы кости с мясом.
- Отпусти, - прохрипел он, почти теряя сознание.
Йинра, похоже, сама испугалась того, что сделала. Она вздрогнула, вынула пальцы из его ребер и подложила ему под голову первую попавшуюся подушку.
- Черт, прости, - глухо произнесла она, ловкими, четкими движениями ставя на место запавшие под ребра ткани, и боль отпускала его, а воздух возвращался в легкие. Она пыталась что-то еще говорить - очевидно, извиняться - а потом беззвучно опала на пол, словно сломавшись изнутри.
Итак...
Натюрморт с надеждой
На Рафаиле первое солнце садится на юго-западе, а второе - на юго-востоке, и если долго смотреть за ними, покажется, будто они накрест рассекают небо: из правого верхнего и из левого верхнего угла.
Раз-раз…
На Рафаиле днем жарко, а ночью холодно, и ошалелые ветра разворачиваются с закатом резко, как лезвие ножа.
Два-два…
С гор раздается треск и грохот: ночь стискивает в кулаке неравномерно остывающие мозаичные скалы. Хрупкая разношерстная порода стреляет камнями на многие сотни шагов, а порою, ухнув, расходится пополам - а в середине, как яичный желток - еще теплый тягучий камень, фелимит, который зовут звездным янтарем.
И все твари, которым не повезло жить здесь, кратким вечером прячутся быстрее воды в песок, а самые медлительные застывают как убитые. Они воскреснут только утром, а пока что по-настоящему мертвы - в который раз.
И так снова и снова, тысячи лет подряд шевелятся, растут неспокойные горы, их объедает ветер, их счищают ночи и дни, уносят многоцветным песком, который пожирают дымные лавовые океаны, переваривают и вновь высовывают на поверхность все более причудливыми минералами, коим нет и не будет повторения, как лицам в огромной вселенной.
Три…
С громким вздохом расселась треугольная скала неподалеку, устало падая в саму себя.
Руки уже не слушались, холодало на глазах, ветер скоро должен был развернуться и со всей силы ударить остывающей колючей пылью.
Йинра не могла остановиться.
Раз-раз, два-два, три, возврат, переход - и так снова и снова, все медленнее и тяжелее, несмотря на крайнее напряжение. Старое доброе упражнение с ножом, с которого все начиналось.
Если даже это не получается, зачем тогда все остальное?
А это остальное режет похлеще ножа.
Темнота в безводной, тощей атмосфере спускалась быстро - здесь тебе не Фамарь, никакого ночного солнца, даже лун нет. И самосохранение покалывало в затылок: улетай, а лучше спрячься, потому что не дойдешь до корабля, как холод станет смертельным.
Но она не могла остановиться: раз-раз, два-два, три, возврат, переход - уже не видя не то что рук - границы неба и земли. Воздух стягивал голую кожу до треска, кровь ощутимо и мерзко тянулась по жилам, готовясь их порвать.
Самая гадкая и болезненная смерть - от холода. Это земляне от него засыпают, а юджи…
____
- Сколько? Восемьдесят? Ой, да ладно! - ухмыльнулся держатель борделя, всеми пятью глазами прищурившись на хмурую низкорослую орионку.
- Могу я-карту показать, - буркнула та, не поднимая взгляда. То́ро придержал ее за руку, вызывая напряжение на себя.
- Я поручусь, Хег. Уж меня-то ты знаешь.
Хозяин скривился и все так же добродушно-настойчиво протянул пальцы за картой.
- А еще я знаю, как юджи в восемьдесят лет выглядят. Ей от силы двадцать, а несовершеннолетним у меня нельзя.
Он поднес карту к самой морде, минуты две обсматривал ее с разных сторон и пыхтел. Потом низко присвистнул и вернул удостоверение орионке.
- Надо же, кто к нам пожаловал! Вы уж извините, госпожа Йин-ра, я Вас по-другому представлял.
- Ваши проблемы, - процедила Йинра, пряча я-карту в кошель.
Торо остался еще о чем-то договариваться, а Ольга уже поднялась по лестнице в маленькую гостиную, утянув за собой смущенную и злую девушку. Внутри было нежарко, как для юджи, к тому же вся мебель, стены и прочее были оформлены в красно-оранжевых тонах, как на похороны. На полу россыпью валялись шелковые подушки разных размеров. Обе наемницы уселись на низенький диван, напоминавший гору тех же подушек. Ольга тут же скинула сапоги и забралась на него с ногами. Йинра лишь косилась по сторонам: ей здесь нравилось все меньше.
- А ничего поприличнее нет?
- Скажешь тоже - приличнее. Это лучшее заведение галактики.
- Бедная галактика, - фыркнула орионка.
- Ну, протупил Хе́гмух. Он привык нас в этом зале встречать. А Торо не сказал ему, кто ты.
Ольга распустила волосы и постучала по столику слева. Слуга-землянин тут же принес какой-то желтый коктейль с торчащими пучками травы.
- Будешь что-нибудь? - Поинтересовалась она.
Йинра помотала головой и укуталась в плащ. В это время появился сияющий Торо.
- Девчата, нам повезло. Оли, если ты хотела как лучше - так оно и вышло. М’ват свободен и очень интересуется новой гостьей. Мало того, сегодня на месте и Алон, и твой любимый Эфрам - выбирай, кого хочешь. А я пойду на своих посмотрю - глядишь, обломится.
Ольга потянулась и сложила руки перед лицом, спрятав нос между кулачками.
- Мур! - потом так же жеманно свернулась на диване клубком. Ей принесли стеклянную стопочку с багровой вязкой жидкостью, а на блюдечке - лимон в синем ликере. Она торопливо выпила, столь же спешно закусив, будто боясь обжечься, потом прочла приложенную записку и расплылась в улыбке.
- Чуть тебе не предложила, - проговорила она, сглатывая. - Это мне Эфрам прислал частичку себя, так что я сегодня к нему.
«Кровь, что ли?» - удивилась Йинра. Ну, да - судя по имени, Ольга идет к орионцу, у него в комнате жарко.
Вообще, предложить гостю-землянину свою кровь - знак уважения. Что-то родное здесь все-таки есть. Пожалуй, хозяин не так плох: знает, что на базе наемников балаган из всех рас, так и постарался под каждого подстроиться. Торо себе тоже, видать, облюбовал какую-то парочку му’акк - этим совсем худо, они трехполы, так что повезло ему.
Но как ни пыталась она принять умудренный образ мыслей, на лице отражалось настолько иное, что Ольга не выдержала и расхохоталась:
- Да расслабься ты! Тебе меньше всех волноваться надо, тобой М’ват займется.
«Странное какое-то имя для юджи», - подумала Йинра. Ольга поднялась с дивана, как ленивое, но грациозное животное:
- Пойдем вместе, если ты боишься.
- Ничего я не боюсь, я здесь любого положить могу, - Пробурчала орионка, резко вставая вслед за нею.
- Ну, вот и положишь, - хихикнула та, ныряя в кисейные лабиринты коридора.
Опять лестницы, площадки, небольшие уютные комнаты по дороге. Свет на стенах мягко переходил из красного в нормальный голубой, спереди веяло все большим теплом. Среди ставших ажурными занавесей проглядывали глянцевые камни и полированные шкуры гронга, из которых юджи делают зеркала. Йинра привычно просматривала в них не свое отражение, а обстановку за спиной. Тут Ольга остановилась и махнула рукой вдаль:
- Тебе туда, до конца.
И скрылась между цветных нитей, унизанных костяными бусинами с юджианскими письменами - видимо, это были стихи. Йинра читала на родном языке из рук вон плохо: стоило ей пойти в школу, как началась война, а потом вся эта хрень с матерью. Зато резво выучилась читать-писать на инге: мало ли, что заказчик подсунет в контракте.
В конце коридора было совсем светло и приятно. По стенам висели трогательные картинки: то какая-то целующаяся пара, то три пушистых детеныша йо́мэ греются на солнышке.
«У нас тоже когда-то были такие. Интересно, как они? Небось, уже с половину меня».
Йинра отмахнулась от навязчивых мыслей и принялась по складам разбирать фразы рядом с картинками.
- Та-мха-ль у-вэ-о-кн-ат… - шепотом произносила она, ведя пальцем сверху вниз. Она так боялась нарушить тишину, что совершенно не слышала других звуков, кроме собственного голоса.
- Разделить пополам печаль и радость, чтобы в них, словно в скалах, янтарную жилу найти, - Закончил за нее мягкий, мелодичный голос.
Он показался ей завораживающе уютным и при этом упругим, словно дорогая ткань. Но именно это мгновенное приятие насторожило ее - Йинра развернулась всем телом к незваному гостю.
Перед ней стоял юджи - молодой, гибкий, изящный. Пожалуй, назвать его высоким было трудно - это ей не хватало роста даже до многих землян, а в нем было всего-то метра два с ладонью. Необычным был разве что цвет волос - литой красный, который землянам кажется багровым. Распахнутые глаза его, с таким же алым огоньком, буквально сияли любопытной радостью.
- Я ушам своим не поверил, клянусь! - Продолжал он по-орионски. - Откуда ты здесь, детка?
- Сам ты детка, - Оборвала его Йинра. - Я клиент. А ты тот самый М’ват, про которого мне все уши прожужжали?
- Тот самый, иных не имеется, - Улыбнулся жиголо. - Уже думал сам спускаться, раз такие люди.
Сказано это было без всякой издевки: за последние тридцать лет ее имя стало гарантией качества работы. Юную орионку уважали и боялись еще и за нелюдимый характер, совсем не свойственный ее расе. Ходили разные слухи, куда она девает свои немаленькие гонорары - вплоть до покупки отдельной планеты, поскольку кроме оружия да транспорта видимых потрат она не имела. Даже номер в гостинице снимала самый дешевый, оплатив на год вперед - что уж там до развлечений. И визит в «ласковый дом», как здесь называли бордели высшего класса, был тем более удивителен.
- Добро пожаловать, значит! - М’ват красивым жестом отодвинул ряд бахромы над дверью, приглашая Йинру внутрь. Та подозрительно глянула на него, но все-таки вошла.
Перед ней оказалась уютная небольшая комната, утопающая в глубоком синем свете и пушистых одеялах из йомовой шерсти. Два окна под потолком были тонированы в темно-голубой, чтобы полуденное солнце было похоже на орионское. Вокруг двух зеркал внутри рамы ползал текучий светлячок, какими обычно украшают окна на зимних праздниках, а из дальнего угла доносились тонкие, щекочущие ароматы каменных масел.
Почувствовать себя хозяйкой наподобие Ольги все не получалось. Уж больно ее тревожила своеобразная слабость, с каждым вдохом и выдохом входившая в мускулы. Пожалуй, она погорячилась, когда говорила, что уложит здесь каждого.
К облегчению Йинры, он отошел к зеркалам и стал прихорашиваться. Она медленно разулась и села на пол, наблюдая за парнем. Он расплетал прическу, рассыпая по туалетному столику цветы и нити украшений. Блестящий поток волос, будто свежая кровь, спускался по плечам, распадаясь на отдельные струйки. У наемницы захватило дух, как от встречного ветра.
«Эй, он же обслуга тебе, отдыхай и наслаждайся!» - проворковал в голове голос приятельницы.
А вот этого Йинра как раз не умела.
И М’ват это уловил сразу, отчего и не стал сомневаться в личности этой странной девочки.
- Делай, что хочешь. Здесь все можно, даже вообще ничего не делать.
Он впервые боролся с искушением поторопить события. Обычно его обаяния хватало на то, чтобы все происходило наоборот, независимо от степени интереса к клиентке. А неинтересных он мог себе позволить не брать. У него бывали невинные девушки, которые прилетали издалека - оставить себе добрую память о первом мужчине. У него были пресыщенные красавицы-кау, купившие за деньги любые мыслимые удовольствия. Были бесшабашные наемницы, внутри покалеченные и разочарованные. Да кого только не было, и каждой он смог дать то, чего она искала. А те, что шли к нему, искали не плоти - того духа понимания, что так легко принять за любовь, но, в отличие от любви, ни к чему никого не обязывающего. Того, который мог дать им только он - да разве еще только душеносцы.
М’ват не был чистым орионцем - его отец относился к той части душеносцев-иридов, которые не брезговали общением с прочими расами. От него в наследство и досталась эта чуткость, непреодолимая притягательность и легкое презрение к постоянству. Жиголо он подрабатывал из любви к искусству, стремясь каждую любопытную ему женщину сделать счастливее.
А эта девочка ему была ох как любопытна и не слишком-то счастлива, если только не считать счастьем привычку довольствоваться малым.
- Хочешь, я тебя причешу? - игриво промолвил он.
- Ага, - Выдохнула она, рассеянно следя за его движениями.
«Готова», - довольно подумал он, усаживаясь рядом с ней.
Он сразу отметил, что наемница достаточно красива, причем как-то необычно даже для юджи, но совершенно неухожена. Все, на что ее хватало - грубоватая опрятность, свойственная скорее солдатам землян, чем орионским воинам. Кинжал на поясе - единственное украшение; ножны крепкие, добротные, но без единой бусины. Ни кольца, ни браслета, ни серег, лишь несколько крупных татуировок траурного оранжевого цвета - на щеках, плечах и спине - составлявших причудливую композицию Победителя демонов. Татуировок давних, не меньше шестидесяти лет. Значит, времен войны в Системе. Сирота? Ну, да - а почему бы еще подросток подался в наемники вместо того, чтобы жениться да учиться?
- А ты откуда? - спросил он, осторожно отделяя очередной спутанный локон. - Не с Эсфири часом?
- Не, Фамарь, - нетвердо ответила она. - А ты?
- Бен-Амин. Мама с сестрой там остались.
Он дотянулся до столика и потер в руках ароматный орешек, а потом стал пропускать сквозь пальцы ее волосы. Она глубоко выдохнула.
- Что ты делаешь? - голос ее совсем не слушался.
- Ничего особенного, - ответил он, дожидаясь, пока она окончательно перестанет сопротивляться. Он наклонился над ней, так что сначала коснулся ее шеи волосами и лишь потом - губами.
Она поддалась - нетерпеливо, надрывно, как бывает у юджи в запоздалый первый раз. Кожа ее стала совсем бархатной, в теле не осталось никаких сил, а глаза светились эйфорической синевой. Он касался ее все смелее, не встречая никаких препятствий.
И в следующий момент обнаружил, что ему больно дышать. Он видел только потолок и не мог ни говорить, ни шевелиться. С трудом переведя взгляд, М’ват понял, что в грудь ему с чудовищной силой впилась маленькая рука девушки-наемницы, будто намотав на пальцы кости с мясом.
- Отпусти, - прохрипел он, почти теряя сознание.
Йинра, похоже, сама испугалась того, что сделала. Она вздрогнула, вынула пальцы из его ребер и подложила ему под голову первую попавшуюся подушку.
- Черт, прости, - глухо произнесла она, ловкими, четкими движениями ставя на место запавшие под ребра ткани, и боль отпускала его, а воздух возвращался в легкие. Она пыталась что-то еще говорить - очевидно, извиняться - а потом беззвучно опала на пол, словно сломавшись изнутри.