ПАМЯТНИК «ДОСТОЕВСКОМУ»
Как случилось, что последний роман Достоевского, чуть пафосно, но и не без смысла, названный кем-то из мэтров «Библией нашего времени», остался непрочитанным на целые 130 лет, как такое вообще могло случиться, при том, что роман не хранился в глухом сейфе на дне ущелья, моря, в катакомбах-бункерах, а издавался, переводился на другие языки, раскупался, читался, перечитывался и объяснялся-толковался легионом толковщиков?
Вопрос катастрофический для Ликушина. Ликушин разводит руками, изображает в своём лице чистопородного бэйбу-идиота и тянет, бася: «Не зна-а-а-ю я-а-а, дя-а-ди-инька-а...»
Но вот как, положим, некий Гуссерль, отец-основатель феноменологии, объяснял феномен математизации науки - интересно объяснял...
Признанный, де, зачинатель математизации науки Галилео Галилей, зачав построение «эмпирической действительности», т.е. прилепив к небесам первую формулу, видел всё те же небеса, что веками и тысячелетиями видели миллионы людей до него; для самого Галилея «догалилеевские», нерационализированные, нематематизированные небеса оставались открытыми и отчётливо сознаваемыми, а вот после него, в дальнейшем развитии науки вся эта библейская многозвёздная и таящая тайну многозначимость была скрыта - не примитивными злодеями с железно-чорной занавеской, а высоколобыми и гуманными творцами знания, которые потрудились во благо человечества исчислить на небо покров из символов, математических значков, в виде которых человечество (наука прежде всего) и стало воспринимать и репрезентовать действительный мир.
То есть, глядя в небо, учёный человек «видел» (и «видит») по-шестерёночному расчисленные орбиты планет и светил, чертёж галактик, схемы туманностей, муляжи чорных дыр, макеты больших и малых взрывов, бесконечностей, разбеганий, E=MC² и набранную типографским шрифтом теорию струн...
Словом - формулы, формулы, формулы. Вместо неба. Вместо звёзд.
Вспомни, как ты сам раздражаешься на ошибки метеорологов в прогнозе погоды - тебя злит ошибка в формуле, нарушение священной и неприкосновенной ФОРМУЛЫ какой-то там природой-погодой тебя, дружок, бесит!
Так вот, и глыбоконаученные дамоспода «заведующие» Достоевским, однажды увидев первую из формул, описывающих универсум гениального романа, более ничего кроме формул и не желали и не могли видеть. К первой формуле присобачили вторую, ко второй третью, третью и первую уточнили четвёртой и десятой, десятую - сотой и стотысячной...
Они - частный случай текущей сквозь нас всеобщей машинеризации жизни и сознания. Их аппаратный мозг (наука - часть рационализирующего всё и вся аппарата) взламывается на Ликушине, из проржавевшей машинки с дребезгом начинают выскакивать пружинки и шестерёнки, Ликушин их бесит.
Как-то, в «Убийце» выставлял я сокрушонное причитаньице д.ф.н. Людмилы Сараскиной - как раз по этому поводу. Ну, не удалось г-же Сараскиной проникнуть во всю глубину происходящего, не смогла она охватить «мысленным взором» весь масштаб «научной проблемы», всю её метафизику, весь её фальшивый горизонт, но явление-то налицо, г-жа Сараскина его изнутри, собственно, в себе самой наблюдает.
... Итожу: когда ты теперь проходишь мимо памятника Достоевскому, то видишь не Достоевского в изображении от такого-то или сякого-то скульптора, а зришь лице тысячеликого и тысячерукого «русского критика», его собственнорылую формулу. Отвернись и почаще посматривай в небо, дружок, там - те же звёзды, что и в библейские времена. Говорят, смотрение на звёзды (не смешивать с дуракаваляньем на цветочных клумбах) приятно для глаза и души (не путать с извлечением «пользы»).