(no subject)
Послевоенная жизнь неожиданно обнажила, если можно так выразиться, все прелести этого мира, давно уже незамечамые за их повседневностью: заливистые птичьи трели по утрам, какие-то шорохи, яркость разнообразных цветений. Несмотря на раннюю рань, когда я влекусь в условленное место, где меня подберёт школьный автобус, управляемый бывшим танкистом и участником славных побед над советским союзом Ицхаком, я встречаю одних и тех же персонажей, как-будто время зациклилось. Мало того, я встречаю их в одних и тех же местах и оторопь берёт от абсолютного совпадения этого всего с сюжетом культового фильма "День сурка"
Вот навстречу бежит сильно немолодая тётка в чём-то облегающе-спортивном; вот другая тётка выгуливает большого чёрного пса в отношение которого сэр Перчик никогда не упускает возможность устроить мощный расистский выпад, да и срёт пёс ровно в том же месте, в каком это делает и в другие дни, а тётка стоит в той же выжидательной позе с пакетиком наготове.
Вот из той же подворотни, хотя подворотней это никак нельзя назвать за полным отсутствием в этих краях дворов в нашем понимании, как чёрт из табакерки выскакивает местный сумасшедший - зимой и летом одним цветом в нательной белой майке и грязно-зелёных трениках: "Как дела, Морис (разрешите представиться, Морис - это я), а у пса твоего как дела? - и начинает нести такую ахинею, которую я бы и на русском сходу не понял, но ему определённо всё равно потому, что в середине разговора он уже не помнит, что вообще заговаривал со мной и уходит с бессмысленным взором как-будто и не останавливался.
Вот на одной и той же одноместной скамейке сидит тётка, одетая в яркое, всегда в одной и той же позе и одинаковым выражением лица. На руках её неизменная собачка породы Ши-тцу, широко здесь распространённой. Собачка одета в кофточку на пуговицах и газовую юбку. Как правило она обнимает тётку за шею и они милуются, с неудовольствием провожая мешающих этому их занятию редких прохожих.
Ну и наконец - кода. В который раз, заглядевшись на всё происходящее, я налетаю на узкой пешеходной дорожке одним боком на мусорный бак, выкаченный из "двора" дома, и отлетев, ударяюсь о припаркованную прямо тут же машину, обосранную всеми пролетавшими над ней птицами, после чего, произнёся один и тот же дежурный набор матерных терминов, покидаю наш квартал.
Вот навстречу бежит сильно немолодая тётка в чём-то облегающе-спортивном; вот другая тётка выгуливает большого чёрного пса в отношение которого сэр Перчик никогда не упускает возможность устроить мощный расистский выпад, да и срёт пёс ровно в том же месте, в каком это делает и в другие дни, а тётка стоит в той же выжидательной позе с пакетиком наготове.
Вот из той же подворотни, хотя подворотней это никак нельзя назвать за полным отсутствием в этих краях дворов в нашем понимании, как чёрт из табакерки выскакивает местный сумасшедший - зимой и летом одним цветом в нательной белой майке и грязно-зелёных трениках: "Как дела, Морис (разрешите представиться, Морис - это я), а у пса твоего как дела? - и начинает нести такую ахинею, которую я бы и на русском сходу не понял, но ему определённо всё равно потому, что в середине разговора он уже не помнит, что вообще заговаривал со мной и уходит с бессмысленным взором как-будто и не останавливался.
Вот на одной и той же одноместной скамейке сидит тётка, одетая в яркое, всегда в одной и той же позе и одинаковым выражением лица. На руках её неизменная собачка породы Ши-тцу, широко здесь распространённой. Собачка одета в кофточку на пуговицах и газовую юбку. Как правило она обнимает тётку за шею и они милуются, с неудовольствием провожая мешающих этому их занятию редких прохожих.
Ну и наконец - кода. В который раз, заглядевшись на всё происходящее, я налетаю на узкой пешеходной дорожке одним боком на мусорный бак, выкаченный из "двора" дома, и отлетев, ударяюсь о припаркованную прямо тут же машину, обосранную всеми пролетавшими над ней птицами, после чего, произнёся один и тот же дежурный набор матерных терминов, покидаю наш квартал.