Заметки российского бродяги. Прикамская одиссея. Прелюдия. Эпизод первый
ПРЕЛЮДИЯ.
Вообще-то, я люблю писать разные путевые заметки, но вот с этими у меня получился полный затык. Ей-ей, долгое время я вообще не понимал с какого бока к этому всему подобраться за малостью, если вообще не отсутствием восторженных впечатлений, но и вниманием не удостоить этот трип было бы тоже неправильным, если вообще не преступным. Всё ж таки, это тот мир и та тьма, которая породила много чудовищ, включая и меня самого. Поэтому приступаю, скрепя сердце, без надежды на какой-нибудь хоть в малой части положительный результат.
ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ
Привычный в последнее время мир кончается внезапно, лишь только вы приближаетесь по студёным рукавам-коридорам аэропорта к границам этой территории, которую невозможно ни умом не понять, ни аршином общим измерить. Как по мановению волшебной палочки куда-то исчезают шумливые, как все южные народы, соседи. Суровые, как будто вырубленые из гранита, лица сотрудников паспортного погранконтроля смотрят на вас металлическим взлядом, просверливающим насквозь.
Публика внутри аэропорта вполне себе соответствует общему настроенческому оттенку. Облачена она в одежды серо-чёрных тонов где яркие краски выглядят случайными, появившимися невесть откуда островками. Землистого оттенка лиц становится значительно больше в очередях на регистрацию направлений с названиями, памятными с детства: Сургут, Тюмень, Норильск, Сыктывкар и прочим малорадостным сочетанием букв. Таблички, как и полагается международному аэропорту, нынче уже на трёх языках: русском, английском и.... китайском.
На внутренний рейс шмон значимо тотальней, нежели на нашем беспечном лимпоповском аэровокзале, где обходятся, казалось бы, абсурдными вопросами, но благодаря им на борт не проскользнёт даже мышь, не прошедшая оштамповку. Здесь же, несмотря на то, что после прохода через рамку тебя ощупывают за все места специально обученные этому тётеньки, в полётах случается всякое.
В ероплане внутренних авиалиний, который хушь и благородного западного происхождения, всё равно ощущается какой-то атмосферный холод и неуют, несмотря на все соответствующие стандартам параметры его физических характеристик. Что даёт именно такое ощущение - ума не приложу: может быть личные мои тараканы, роящиеся в той желеообразной субстанции, которая в более юные времена наполняла мою черепную коробку под гордым названием мозг, а может быть всё те же тёмные тона одежд, совершенно иная пластика, именуемая языком тела, пассажиров, заполняющих салон. Венчало же весь этот мрачный колорит, если вообще колорит может быть мрачным, абсолютно азиатское лицо стюардессы, как будто бы неотличимо скопированное с одного из лиц статуй острова Пасхи, если между этими лицами вообще есть какая-то разница.
А вот и последняя посадка в этом направлении. Под крылом замелькали знакомые, неохватные глазом и погружённые во тьму пространства, укрытые саваном чуть народившегося снега с проблесками фонарных столбов над обледеневшими трассами, фары редких машин, огоньки посадочной полосы, подобные бликующим свечкам новогодней ёлки, наряженной каким-то шутником в одиночестве посреди тёмного леса, незнакомые контуры вновь отстроенного аэровокзала и тоже отчего-то без малейших признаков внутренней жизни в его чреве и крупными пятью буквами на его стеклянной стене, вобравшими в себя почти всю мою жизнь - ПЕРМЬ.