Продолжение отклика на спектакль «Победа. Реквием»
*
Вторую часть спектакля играют внизу, на земле, на сцене. На верхнем этаже декорации остаются только музыканты и ограждение берега перестает играть. Но геометрически четкое соотношение горизонтали и вертикали сохраняется. У спектакля появляется новая горизонтальная линия и новая вертикаль. Горизонтальная линия - длинный стол под белой скатертью. Он выдвинут вперед к авансцене. За столом восемь стульев, восемь девушек в белых платьях, восемь невест. Вот вертикаль - человек. Девушки высокие, потом на стол забираются и становятся еще выше, ростом до неба (парят на небесах словно ангелы).
Главных героев войны, героев победы за столом нет, их проводили («до свидания, мальчики, Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими, не жалейте ни пуль, ни гранат и себя не щадите вы... И все-таки постарайтесь вернуться назад»), их ждут, и сами «остаются высокими». Потом вынесут еще восемь стульев и поставят рядом со своими, парами. Стулья останутся пустыми, а на столе появятся стопки, потом сапоги («ну куда от них денешься») - черная вертикаль. Потом скатерть уберут, под скатертью черная земля и горизонтальная линия тоже станет черной. Но невесты останутся в белом до самого конца спектакля, навсегда.
Для полноты представления женского мира обязательно нужен мужской голос (противоположный полюс, для контраста). В песенном спектакле мужской голос принципиально не-песенный, это не стихи и даже не литература, а отрывки из писем с фронта. Мужской голос звучит за кадром (из-за сцены, из другой не-песенной, не-литературной, не-женской реальности). Отрывки короткие, их совсем немного, но вполне достаточно, чтобы во-первых, почувствовать разницу (между песенной возвышенной и отвлеченной правдой и непосредственной правдой войны), а во-вторых понять - за что сражались советские люди, почему они победили и как они победили. Мужской голос это голос верхнего мира.
В спектакле составленным из советских песен есть и еще несколько включений посторонних, не-советских. Они тоже, как и мужской голос, задают внешнюю по отношению к основному телу спектакля точку опоры, точку заземления.
В спектакле звучит песня на идиш и частушки.
Идиш звучит так сильно не по-русски, что даже вздрагиваешь, идиш звучит похоже на немецкий, но это же не немецкий. Эффект очень сильный, ход вразрез.
Частушки под гармошку в реквиеме - парадоксальный ход, и он как раз не резко включается - выходит девушка с гармошкой, приплясывает - вроде, комическая разрядка. Но частушки подобраны специальным образом, выбраны именно такие, что с обрывом из смеха в боль. Все о том же, о том же, о военном-женском («о том, что никто не придет назад»).
Белые девичьи лица на черно-белых фотографиях. Лица дергаются, как будто фотографии сгорают. И встык к ним следующая мизансцена. Бабы в белых платочках (не отдельно сидящие за столом невесты, а деревенские посиделки, тесные, плечом к плечу). Белая тема развивается, проходит еще одну ступень и потом еще одну.
Одиннадцать девушек - трое аккомпанируют (скрипка, флейта, виолончель), восемь поют. Это сквозная светлая линия спектакля («И луч сиял на белом плече»). Атрибут девушек-невест - зеркальце, от восьми зеркал по залу разлетаются лучи.
И время от времени на сцене появляется двенадцатый участник, в черном, эта линия проведена пунктиром. Это Причастный Тайнам, как в стихотворении Блока, только здесь «причастен тайнам» не ребенок, а старуха. И она не плачет, голос совершенно сухой и жесткий, хриплый. Елена Камбурова появляется словно тоже «из верхнего мира» и существует она на сцене отдельно, словно в иной реальности (у пространства спектакля три измерения, а она в четвертом). В какой-то момент кажется, что она из сегодняшнего времени, постаревшая Варя из песни, одна из тех невест военных лет, но в остальных пунктирных эпизодах она вне времени и поет из-за предела.
Текст первой же песни, что она исполняет, звучит из-за предела
Спите себе, братцы, все придет опять.
Новые родятся командиры,
Новые солдаты будут получать
Вечные казенные квартиры.
Спите себе, братцы, все вернется вновь,
Все должно в природе повториться,
И слова, и пули, и любовь, и кровь,
Времени не будет помириться.
А рядом, как иллюстрация к этим словам, песня «Последний камень» («Севастополь, крымская земля, камень-гранит - он русскою кровью омыт»). Все пришло опять, все повторяется.
В финале горизонтальная черная линия, линия земли распадается и геометрия пространства обретает полноту - у спектакля появляется и третья ось, перпендикулярная горизонтали и вертикали, ось, направленная со сцены в зал. Длинный стол составлен из восьми столов, их разворачивают на 90 градусов. На столах земля и теперь они образуют ряд из восьми черных прямоугольников. Белая горизонтальная линия восстанавливается наверху. Девушки в белом снова поднимаются на второй этаж. От песен послевоенных спектакль возвращается/возвышается к песням военных лет - «Соловьи, не тревожьте солдат». Заключительная просветленная песня реквиема звучит с высокого берега, только теперь под ним не мрак и чернота, а ряд из восьми могил и в каждой тоненький, бесплотный словно дым, белый цветок.
=====
Я бы водил на это спектакль абитуриентов театральных ВУЗов и начинающих театралов, чтобы продемонстрировать, что режиссура это очень просто, чтобы продемонстрировать, что такое режиссура, что такое концепция и как ее делают видимой.
Тут азбука режиссуры и арифметика режиссуры. Самые наглядные азбучные приемы, простейшие театральные метафоры (на такие могут решиться разве что Некрошюс или Лепаж).
И смысловой план простой и ясный, как таблица умножения - дважды два четыре.
Удивительно, что такую ясность продемонстрировал режиссер не русский и не советский. Многие наши режиссеры даже не задаются вопросом про дважды два. А те, кто задается, в лучшем случае ответят «ну как бы, где-то около четырех, только не подумайте, ни в коем случае не четыре ровно».
А Иван Поповски говорит- четыре. И никаких оговорок. Ясность советских песен о войне - всего корпуса, от Исаковского до Окуджавы и Высоцкого, утерянную или даже перевернутую в постсоветские времена, он восстанавливает.
Не все можно обьяснить тем, что большое видно с расстояния. Тут что-то еще. И в спектакле есть песня, которая открывает правду - песня из фильма Петра Фоменко «На всю оставшуюся жизнь» - жест ученика в адрес учителя. И белый цвет, белая тема реквиема тоже идет от Фоменко, от «Одной абсолютно счастливой деревни».
Вторую часть спектакля играют внизу, на земле, на сцене. На верхнем этаже декорации остаются только музыканты и ограждение берега перестает играть. Но геометрически четкое соотношение горизонтали и вертикали сохраняется. У спектакля появляется новая горизонтальная линия и новая вертикаль. Горизонтальная линия - длинный стол под белой скатертью. Он выдвинут вперед к авансцене. За столом восемь стульев, восемь девушек в белых платьях, восемь невест. Вот вертикаль - человек. Девушки высокие, потом на стол забираются и становятся еще выше, ростом до неба (парят на небесах словно ангелы).
Главных героев войны, героев победы за столом нет, их проводили («до свидания, мальчики, Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими, не жалейте ни пуль, ни гранат и себя не щадите вы... И все-таки постарайтесь вернуться назад»), их ждут, и сами «остаются высокими». Потом вынесут еще восемь стульев и поставят рядом со своими, парами. Стулья останутся пустыми, а на столе появятся стопки, потом сапоги («ну куда от них денешься») - черная вертикаль. Потом скатерть уберут, под скатертью черная земля и горизонтальная линия тоже станет черной. Но невесты останутся в белом до самого конца спектакля, навсегда.
Для полноты представления женского мира обязательно нужен мужской голос (противоположный полюс, для контраста). В песенном спектакле мужской голос принципиально не-песенный, это не стихи и даже не литература, а отрывки из писем с фронта. Мужской голос звучит за кадром (из-за сцены, из другой не-песенной, не-литературной, не-женской реальности). Отрывки короткие, их совсем немного, но вполне достаточно, чтобы во-первых, почувствовать разницу (между песенной возвышенной и отвлеченной правдой и непосредственной правдой войны), а во-вторых понять - за что сражались советские люди, почему они победили и как они победили. Мужской голос это голос верхнего мира.
В спектакле составленным из советских песен есть и еще несколько включений посторонних, не-советских. Они тоже, как и мужской голос, задают внешнюю по отношению к основному телу спектакля точку опоры, точку заземления.
В спектакле звучит песня на идиш и частушки.
Идиш звучит так сильно не по-русски, что даже вздрагиваешь, идиш звучит похоже на немецкий, но это же не немецкий. Эффект очень сильный, ход вразрез.
Частушки под гармошку в реквиеме - парадоксальный ход, и он как раз не резко включается - выходит девушка с гармошкой, приплясывает - вроде, комическая разрядка. Но частушки подобраны специальным образом, выбраны именно такие, что с обрывом из смеха в боль. Все о том же, о том же, о военном-женском («о том, что никто не придет назад»).
Белые девичьи лица на черно-белых фотографиях. Лица дергаются, как будто фотографии сгорают. И встык к ним следующая мизансцена. Бабы в белых платочках (не отдельно сидящие за столом невесты, а деревенские посиделки, тесные, плечом к плечу). Белая тема развивается, проходит еще одну ступень и потом еще одну.
Одиннадцать девушек - трое аккомпанируют (скрипка, флейта, виолончель), восемь поют. Это сквозная светлая линия спектакля («И луч сиял на белом плече»). Атрибут девушек-невест - зеркальце, от восьми зеркал по залу разлетаются лучи.
И время от времени на сцене появляется двенадцатый участник, в черном, эта линия проведена пунктиром. Это Причастный Тайнам, как в стихотворении Блока, только здесь «причастен тайнам» не ребенок, а старуха. И она не плачет, голос совершенно сухой и жесткий, хриплый. Елена Камбурова появляется словно тоже «из верхнего мира» и существует она на сцене отдельно, словно в иной реальности (у пространства спектакля три измерения, а она в четвертом). В какой-то момент кажется, что она из сегодняшнего времени, постаревшая Варя из песни, одна из тех невест военных лет, но в остальных пунктирных эпизодах она вне времени и поет из-за предела.
Текст первой же песни, что она исполняет, звучит из-за предела
Спите себе, братцы, все придет опять.
Новые родятся командиры,
Новые солдаты будут получать
Вечные казенные квартиры.
Спите себе, братцы, все вернется вновь,
Все должно в природе повториться,
И слова, и пули, и любовь, и кровь,
Времени не будет помириться.
А рядом, как иллюстрация к этим словам, песня «Последний камень» («Севастополь, крымская земля, камень-гранит - он русскою кровью омыт»). Все пришло опять, все повторяется.
В финале горизонтальная черная линия, линия земли распадается и геометрия пространства обретает полноту - у спектакля появляется и третья ось, перпендикулярная горизонтали и вертикали, ось, направленная со сцены в зал. Длинный стол составлен из восьми столов, их разворачивают на 90 градусов. На столах земля и теперь они образуют ряд из восьми черных прямоугольников. Белая горизонтальная линия восстанавливается наверху. Девушки в белом снова поднимаются на второй этаж. От песен послевоенных спектакль возвращается/возвышается к песням военных лет - «Соловьи, не тревожьте солдат». Заключительная просветленная песня реквиема звучит с высокого берега, только теперь под ним не мрак и чернота, а ряд из восьми могил и в каждой тоненький, бесплотный словно дым, белый цветок.
=====
Я бы водил на это спектакль абитуриентов театральных ВУЗов и начинающих театралов, чтобы продемонстрировать, что режиссура это очень просто, чтобы продемонстрировать, что такое режиссура, что такое концепция и как ее делают видимой.
Тут азбука режиссуры и арифметика режиссуры. Самые наглядные азбучные приемы, простейшие театральные метафоры (на такие могут решиться разве что Некрошюс или Лепаж).
И смысловой план простой и ясный, как таблица умножения - дважды два четыре.
Удивительно, что такую ясность продемонстрировал режиссер не русский и не советский. Многие наши режиссеры даже не задаются вопросом про дважды два. А те, кто задается, в лучшем случае ответят «ну как бы, где-то около четырех, только не подумайте, ни в коем случае не четыре ровно».
А Иван Поповски говорит- четыре. И никаких оговорок. Ясность советских песен о войне - всего корпуса, от Исаковского до Окуджавы и Высоцкого, утерянную или даже перевернутую в постсоветские времена, он восстанавливает.
Не все можно обьяснить тем, что большое видно с расстояния. Тут что-то еще. И в спектакле есть песня, которая открывает правду - песня из фильма Петра Фоменко «На всю оставшуюся жизнь» - жест ученика в адрес учителя. И белый цвет, белая тема реквиема тоже идет от Фоменко, от «Одной абсолютно счастливой деревни».