Лагерная жизнь
<Записки по памяти, искал год когда я это записал но не нашел. Мой сын вспомнит.>
Утро в загородном детском саду как обычно начиналось серым. По небу сквозили тяжелые набрякшие от влаги облака. Солнце давно уже забыло дорогу на эту землю.
Сознание постепенно пробуждалось у маленького Вани.
«Я здесь» - подумал он, «хорошо что не надо застегивать пуговицы на рубашке»
Дети спали в легкой одежде. В палате было сумрачно, холодно и влажно.
Отопление было давно и безнадежно сломано, на окнах висели уродливо раскрашенные занавески.
На голове у Вани была одета теплая шапочка, которую связала его любимая бабушка Маша. При воспоминании об этом в горле стало что-то сжиматься.
Резким рывком чья-то рука сорвала шапку. Слышно было как она шлепнулась на грязный пол. Это Федор - догадался не раскрывая глаз Ваня. «Придурок» - прокаркал радостно Федор.
Ваня резко повернулся и дернул за ножку старой полуразвалившейся кроватки на которой спал Федор.
Детского усилия было достаточно чтобы Федор со своим вонюче-зассанным матрасом грохнулся на пол.
Некоторое время можно было жить спокойно и Ваня опять закрыл глаза и погрузился в сладкие, горькие воспоминания о своем родном доме. «Все же там лучше» - подумалось ему.
«Дее-тии! Поодьееем!!» - прорезал воздух громкий вскрик воспитательницы.
В палате постепенно поднимался звон детских голосов. Дети убирали свои кроватки, одевались.
Ваня одел теплую куртку, потом подумал что кажется на улице тепло и стал натягивать на колготки короткие штанишки. В этой погодной размазне, не холодной и не жаркой, моросяще-дождливой и взрослому-то невозможно было предугодать что одеть утром этого дня...
Дети тоже одевались на целую рабочую смену. Переодеть, поправить, перестегнуть, завязать, переложить что-то у каждого из тридцати детей учительнице было не под силу. Она была одна.
Вода из кранов текла холодной и детям запретили умываться после того как пятеро оказались в изоляторе с высокой температурой. Размазанные по личику сопли, неумытые глаза стали уже привычны.
Ваня вспомнил как он дома по два раза на дню чистил зубы душистой пастой необычайно изумрудного цвета.
Учительница была молоденькой, своей семьей еще не обзавелась.
Переехала учительница из деревни в город подработать и матери в деревне помочь деньгами.
Из всей их семьи вдвоем они и остались.
А работа не сладкой оказалась совсем, хоть и говорили ей что вольготно ей будет с детишками, весело да и на свежем воздухе.
Только воздух не такой оказался как в ее деревне где она родилась. Хорошо что с раннего детства привыкла она на пустом месте жить. Из хворостинки да из соломинки - глядишь и слепила что-то. Вот так она с детьми и играет.
Вот правда Ваня да Алена у нее отрада. Уж и не знает чем они ей приглянулись а только смотрит она за ними как за молоденькими саженцами, смотрит чтобы не сломались они, не засохли. Да не всегда получается, глаз то одна пара.
В столовую шли построившись подвое, еще не совсем проснувшись, некоторые глубоко как только это дети умеют делать зевали взахлеб.
В столовой пахло водой.
На завтрак была как и каждое утро манная кашица, печенье, чай.
Есть все это в общем-то не хотелось.
Тетя Дуся, повар аккуратно разливала кашу по детским тарелочкам. «Кушать детки, кушайте. Каша вкусная, с сольцей и сахарком, полезная» - приговаривала она.
«Аленушка, чтой-то ты не спешишь? Подходи скорей, поторапливайся.»
За спиной у тети Дуси потрескивала вареная колбаса с картошкой.
Колбасный запах ударив в Аленкин носик вызвал у нее воспоминания - какие вкусные бутерброды с колбасой ей делала мама по утрам и та колбаса была настоящая - финская.
После завтрака стало веселей. Дети уже окончательно проснулись, начались короткие перебежки, прыжки; начиналась та круговерть от которой у молоденькой учительницы первое время все плыло и звенело в голове.
Ваня тихонько достал из нагрудного кармашка письмо которое ему написали папа и мама.
Он знал что у них тяжелая работа и поэтому они так редко пишут и поэтому он так мужественно переносил эту лагерную жизнь, он понимал что это его Ванина работа.
Ваня только-только научился читать. Он старательно складывал слоги и читал: «Ва-а, Ва, н-н-ия, ня, Ва-ния….»
Ваня стоял в дальнем углу столовой, лицом в темный угол чтобы никто не видел что он делает.
Он был настолько увлечен что не заметил как сзади подкрался Федор и выхватив у него письмо быстро скомкав выбросил с порога столовой в грязную лужу.
Федор был удовлетворен и начал бить себя короткой ручкой по увесистому заду.
У Вани слезы навернулись на глаза, от того что он прочитал в письме, от того что этого письма у него уже больше никогда не будет, от того что слезы сами начали капать а он еще маленький и не научился еще до-крови закусывать губу чтобы не плакать.
Он отвернулся в угол и беспомощно и тихо пыхтел и всхлипывал.
Федор понял что зрелища не будет и убежал по своим делам.
Аленка видела это, она подошла к Ване и начала его утешать. Потом позвала тетю Дусю и все ей рассказала. Пожилая женщина заохала, пошла на улицу, вытащила из лужи промокший и грязный комочек, разгладила его, почистила, просушила на своей кухне и отдала Ване.
Потом она уже вернулась к своей, уже пригоревшей колбасе и похрустывая ей и картошкой погрузилась в раздумья.
«Опять сегодня привезут манку» - думала она. «И что же такое из нее сделать бы? Котлеты делала, зразы делала а детишек побаловать хочется. Нет, не буду делать котлетки, руки на всех лепить отсохнут. Вон их три группы, человек сто поди наберется. Опять кашу завтра сварю. Да и себе домой надо забрать. Вон Савка-то младшенькой, совсем истощал. Не ест ничего. Уж чего только не приношу ему.»
Утро в загородном детском саду как обычно начиналось серым. По небу сквозили тяжелые набрякшие от влаги облака. Солнце давно уже забыло дорогу на эту землю.
Сознание постепенно пробуждалось у маленького Вани.
«Я здесь» - подумал он, «хорошо что не надо застегивать пуговицы на рубашке»
Дети спали в легкой одежде. В палате было сумрачно, холодно и влажно.
Отопление было давно и безнадежно сломано, на окнах висели уродливо раскрашенные занавески.
На голове у Вани была одета теплая шапочка, которую связала его любимая бабушка Маша. При воспоминании об этом в горле стало что-то сжиматься.
Резким рывком чья-то рука сорвала шапку. Слышно было как она шлепнулась на грязный пол. Это Федор - догадался не раскрывая глаз Ваня. «Придурок» - прокаркал радостно Федор.
Ваня резко повернулся и дернул за ножку старой полуразвалившейся кроватки на которой спал Федор.
Детского усилия было достаточно чтобы Федор со своим вонюче-зассанным матрасом грохнулся на пол.
Некоторое время можно было жить спокойно и Ваня опять закрыл глаза и погрузился в сладкие, горькие воспоминания о своем родном доме. «Все же там лучше» - подумалось ему.
«Дее-тии! Поодьееем!!» - прорезал воздух громкий вскрик воспитательницы.
В палате постепенно поднимался звон детских голосов. Дети убирали свои кроватки, одевались.
Ваня одел теплую куртку, потом подумал что кажется на улице тепло и стал натягивать на колготки короткие штанишки. В этой погодной размазне, не холодной и не жаркой, моросяще-дождливой и взрослому-то невозможно было предугодать что одеть утром этого дня...
Дети тоже одевались на целую рабочую смену. Переодеть, поправить, перестегнуть, завязать, переложить что-то у каждого из тридцати детей учительнице было не под силу. Она была одна.
Вода из кранов текла холодной и детям запретили умываться после того как пятеро оказались в изоляторе с высокой температурой. Размазанные по личику сопли, неумытые глаза стали уже привычны.
Ваня вспомнил как он дома по два раза на дню чистил зубы душистой пастой необычайно изумрудного цвета.
Учительница была молоденькой, своей семьей еще не обзавелась.
Переехала учительница из деревни в город подработать и матери в деревне помочь деньгами.
Из всей их семьи вдвоем они и остались.
А работа не сладкой оказалась совсем, хоть и говорили ей что вольготно ей будет с детишками, весело да и на свежем воздухе.
Только воздух не такой оказался как в ее деревне где она родилась. Хорошо что с раннего детства привыкла она на пустом месте жить. Из хворостинки да из соломинки - глядишь и слепила что-то. Вот так она с детьми и играет.
Вот правда Ваня да Алена у нее отрада. Уж и не знает чем они ей приглянулись а только смотрит она за ними как за молоденькими саженцами, смотрит чтобы не сломались они, не засохли. Да не всегда получается, глаз то одна пара.
В столовую шли построившись подвое, еще не совсем проснувшись, некоторые глубоко как только это дети умеют делать зевали взахлеб.
В столовой пахло водой.
На завтрак была как и каждое утро манная кашица, печенье, чай.
Есть все это в общем-то не хотелось.
Тетя Дуся, повар аккуратно разливала кашу по детским тарелочкам. «Кушать детки, кушайте. Каша вкусная, с сольцей и сахарком, полезная» - приговаривала она.
«Аленушка, чтой-то ты не спешишь? Подходи скорей, поторапливайся.»
За спиной у тети Дуси потрескивала вареная колбаса с картошкой.
Колбасный запах ударив в Аленкин носик вызвал у нее воспоминания - какие вкусные бутерброды с колбасой ей делала мама по утрам и та колбаса была настоящая - финская.
После завтрака стало веселей. Дети уже окончательно проснулись, начались короткие перебежки, прыжки; начиналась та круговерть от которой у молоденькой учительницы первое время все плыло и звенело в голове.
Ваня тихонько достал из нагрудного кармашка письмо которое ему написали папа и мама.
Он знал что у них тяжелая работа и поэтому они так редко пишут и поэтому он так мужественно переносил эту лагерную жизнь, он понимал что это его Ванина работа.
Ваня только-только научился читать. Он старательно складывал слоги и читал: «Ва-а, Ва, н-н-ия, ня, Ва-ния….»
Ваня стоял в дальнем углу столовой, лицом в темный угол чтобы никто не видел что он делает.
Он был настолько увлечен что не заметил как сзади подкрался Федор и выхватив у него письмо быстро скомкав выбросил с порога столовой в грязную лужу.
Федор был удовлетворен и начал бить себя короткой ручкой по увесистому заду.
У Вани слезы навернулись на глаза, от того что он прочитал в письме, от того что этого письма у него уже больше никогда не будет, от того что слезы сами начали капать а он еще маленький и не научился еще до-крови закусывать губу чтобы не плакать.
Он отвернулся в угол и беспомощно и тихо пыхтел и всхлипывал.
Федор понял что зрелища не будет и убежал по своим делам.
Аленка видела это, она подошла к Ване и начала его утешать. Потом позвала тетю Дусю и все ей рассказала. Пожилая женщина заохала, пошла на улицу, вытащила из лужи промокший и грязный комочек, разгладила его, почистила, просушила на своей кухне и отдала Ване.
Потом она уже вернулась к своей, уже пригоревшей колбасе и похрустывая ей и картошкой погрузилась в раздумья.
«Опять сегодня привезут манку» - думала она. «И что же такое из нее сделать бы? Котлеты делала, зразы делала а детишек побаловать хочется. Нет, не буду делать котлетки, руки на всех лепить отсохнут. Вон их три группы, человек сто поди наберется. Опять кашу завтра сварю. Да и себе домой надо забрать. Вон Савка-то младшенькой, совсем истощал. Не ест ничего. Уж чего только не приношу ему.»