«ДОН ЖУАН». МОЦАРТ - ФРИЧ
«ДОН ЖУАН»
Вольфганг Амадей Моцарт
Комическая опера, Берлин
Постановка и сценография - Герберт Фрич
С чувством гордости хочется отметить, что в эти горячие зимние деньки и берлинский дом Комической оперы не плетется в хвосте событий. Во-первых, театром в афише красным цветом обозначена премьера нового «Жуана» на месте скоропостижно снятого балета (с приходом нового руководителя балетной труппы Начо Дуато). Во-вторых, совсем недорого изготовлен и повешен в рекреации портрет вождя режиссера Герберта Фрича почти в натуральную величину. В-третьих, перед каждым спектаклем с несознательной частью публики проводится разъяснительная беседа на тему «Моцарт - наше все» рядом с его бюстом слоновой кости, увитым елочками. И, наконец, данный текст сам за себя говорит.
Конечно, может быть, этого мало, но, откровенно говоря, никто не ожидал, что будет такая шумиха, а кого-то случившееся просто выбесит. Но, собственно, чего я спешу, когда дело требует особой деликатности?..
Вредные обстоятельства таковы. Не прошло и трех дней после кончины снятия, как 11 января появился у Комической оперы новый спектакль под названием «Дон Жуан». Только теперь не балет из Глюка, а опера на Моцарта. В ролях самые все. И режиссер - тот еще ценитель смешного. С оперой-то он не очень, но с комическим давно «на ты». Словом, как и ожидалось руководством вышеуказанного заведения, шло всё дуплетом в десятку. Только вот, едрёшкин кот, не вышло, как ожидалось. Обман был обнаружен вдруг. И расскажу какой.
Известно, что Дож Жуан, как сын буржуазной литературы, был тот еще сукин сын, согласный за всякой юбкой ухлестывать. Вот в другом каком-нибудь правильном театре, скажем, на Рюшененштрассе или Гламуренпуренплаце, в «Дон Жуане» на сцену нормально вывели бы уверенного в себе юношу, и тот начни плести свои паутины по всяким углам от нераспознанности, так сказать, ихних талантов. А в берлинской Комической опере опять чёрти что!
Первое, что сильно удивляет, так это повышенная ускоренность! Ощущение, будто все до единого исполнителя, и вышедшие на сцену по улице Беринштрассе, 55 певцы и сидящие по тому же адресу в оркестровой яме музыканты, узнали, что опаздывают на поезд, отчего, не скрывая нужды, спешно ринулись ускорять темп к финалу, чтобы поспешить уронить занавес. И, надо отметить, у них это не сразу получилось.
А все потому, что неправильно начиналось, - с пустой сцены. Сначала какая-то подозрительная троица (Жуан, Лепорелло и Донна Анна) бьют много-много посуды. Мимоходом появляется Командор, как бы уже умерщвлённый. И кто кому кто, не имеет значения. И лишь спустя целую паузу после этой мутной пантомимы начинается музыкальная увертюра. Сцену празднично украшают пыльными тряпками, и на нее валит хор, принявший эстафету посуду бить дальше. Нет, конечно, посуда бьется к счастью. Но эти-то куда, не в муниципальном же хозяйстве?!
С трудом уняв в себе проснувшиеся чувства собственника, далее публика стала решать следующий ребус: зачем Сеня сбрил усы, зачем убили мужа донны Анны - Командора (отличный, кстати, российский бас Алексей Антонов), который на сцене вдруг ослеп. Его герой долго размахивает мечом в сторону Жуана (Гюнтер Папендель), и чисто случайно попадает в электрическую сеть, отчего его под напряжением бьет, как угря на сковородке. Жуан пытается ему помочь, но одному трудно. И если бы не Лепорелло (Йенс Ларсен), неизвестно, продолжился ли спектакль дальше, или прямо тут бы занавес и дали. В довершение злоключений Командор сам себя закаляет мечом, зажав свой клинок под мышкой и упав ничком. Неутешная донна Анна (Эрика Рус) из пыщущей здоровьем девы, возроптавшей небу о несправедливости, превращается в террористку в трауре.
А дело, между прочим, было в Севилье. Место решено одним большим намеком - наплывающими на пол и задник полотнами гипюра, типа, занавески из опочивальни старой испанской матроны. Под стать оформлению сцены и костюмы - гипюром прикрытый сплошной безвкусный цветной шум (художник - Виктория Бер). Словно фарфоровые болванчики, хор по любому поводу одобрительно покачивал головами, и нетерпеливо притоптывал ножками. При том, что мальчики и девочки выглядели чистенькими и нарядненькими, только у девочек к головкам были прикреплены гигантские траурные бантики. А что? В Испании даже и поминки - праздник.
И в эту вакханалию вздрагивающих рюшек-складок-бантиков, трясущихся коленок, пружинистых походок неожиданно снова ворвалась эта славная парочка - Жу + Ле. Алле! Ступая словно толстая пружинистая кукла из страшных сказок, вошел Лепорелло (точно Черт из табакерки в мешковатом черном сатиновом костюме и красных перчатках), а за ним явился и белокурый бестия Жуан - в иссинем костюме тореро с ярко накрашенными губами, в жабо и сапогах цвета фукси.
А вот это вы зря подумали! Никакие они не геи. Парочка, конечно, не как обычно, типа, Кихота-Санчо в виде высоколобого героя и рядом губошлепого пузана, а смешнее. Подросший во все стороны слуга-великан и худосочный, суетный коротышка-дон. При этом сексуальная активность у Жуана была прямо таки отчаянная. Однако и ее часто не хватало. Отчего все свои крепости он брал, как говорится, вторым счастьем, наглостью, порой не без помощи плотного защитника-слуги.
Вот кстати пример. На первом же сельском празднике у Жуана случился казус с рапирой, оказавшейся чистой игрой рук у него между ног, проиллюстрировав рост и падение либидо шалуна.
Click to viewТакие шутейные первые полчаса действия могли показаться кому-то милыми, а кому-то даже и забавными. А затем, как в анекдоте, чем дальше в лес, тем толще партизаны. В смысле, ничего святого, хоть мертвых выноси.
Все женские персонажи оперы решены модно, в стиле «священных шлюх». Сначала они тщетно борются с собой, а потом млеют и пасуют перед бешеным напором и яркой оберткой, позволяя без особого труда завоевать их гипюрово-паутинный мир. Да, девки-то нынче пошли не те, что ране. Так надеялся, что хоть одна из них стыд переживет и под крутинами волнистыми скажет решительное «нет». Ан, нет. Не вышло. Так всей оравою подавленной по сцене до конца и шастали, замирали на какое-то время под музыку, а потом опять овечьим стадом заплывали. И никакой вам ни сексуальной, ни классовой борьбы!
Первая жертва либидо дона Жуана - Церлина (Альма Шаде) вся в белом с гофрированным кокошником на криво рисованном челе, будто сошедшая с торта невеста, широко раскрывающая ротик красный, жеманно кренила туловищем в глубокий мостик перед всяким гостем фиесты. Ее ухажер, добряк в коротких штанишках Мазетто (Филипп Мейерхофер) быстро вышел из строя сексуального соперничества. Видимо, из-за того, что Мазетто был весь в белом, скорый конец его противостояния вопросов не вызвал, как, впрочем, и поведение Церлины, которая поначалу являла миру неприкосновенность, но скоро начинала все выше задирать юбки и подтягивать сзади белые рейтузы. Ну, чисто дитя.
Худосочный дон Оттавио (Адриан Штрёпер) в охристом костюме тоже синюшному тореро Жуану конкуренцию не составил. Аляповатый внешний вид и инфернальная сущность Оттавио упорно мешали ему искать мужественность в себе, к концу ее так и не удалось найти. Благодаря чему этот оранжевый пасхальный кролик только подчеркивал мачизм разошедшегося не на шутку Жуана перед новыми объектами егошного нездорового влечения.
Далее на сцене снова стало людно, и в безумном параде нафталиновой моды толпы сочувствующих мужчин и женщин камлали жуанкиной любви. Так бы, как эти, все с несправедливостью боролись, мир бы стал чище и светлее! Только и тут жирный кукиш всем нашим надеждам!
Вдруг средь этого мрака рутины и похоти зажглась и погасла одна звездулинка. Уставшая от одиночества, в канареечно желтом платье с размазанным вокруг заплаканных глаз макияже то была дона Эльвира (Николь Шевалье). Цены бы ей не было, будь она в армии. И пальцем ведь убьет, такая в ней зиждилась сила! Сначала плохо пришлось Лепорелло, которого чаще обзывали то «лепрой Фрола», то «моцареллой», за что тот сдал адреса, пароли и явки своего хозяина. А потом плохо стало и Жуанчику. С ним произошла совершенно некрасивая история. Думал, не рассказывать, но что уж там скрывать. Эта Эльвира показала себя во всей красе: ударила его по лицу, или, правильней сказать, по морде, сделала ему истерику в общем месте и накатила скандал. Так что он еле-еле на коленках выполз вон, к сердцу новой любодейки.
К финалу тучи стали сгущаться, и все стало более не смешно. Оркестр осуществлял восхождение по писаной партитуре с трудом. После пары сольных номеров, хор опять заторопился. Каждый его участник по-своему решал режиссерскую задачу - «вздрогнул, дернулся, вскочил и прыгнул».
И тут она, другая хахальница, не заставила себя ждать, ибо была с придурью из прошлого. С нее-то все и началось. Не женщина, а мечта красноармейца Сухова! Пышная дама в лиловом платье с рыжими волосами - это Донна Анна (Эрика Рус), кажется, вздумавшая сыграть мыльный стереотип самой Испании: «и мстя ее была страшна, а дева - неутешна».
Не любви хотела она (хотя может быть и хотела, про то в спектакле ни полслова), а отмщенья. Собравшись дружным женским коллективом, при помощи апельсинового кролика Оттавио они пошли на злое - нанесли Жуану удар, несовместимый с жизнью селадона: сорвали с его кумпола кудрявую шевелюру, обнажив под париком совершенно лысую наружность головы.
Я когда увидел этот стриптиз чести, сразу подумал, что не согласный. Да, он лысый. Да, не герой, не понимает, что к чему, и не видит смысла продолжать борьбу. И что его теперь, значит, публично унижать за это можно? Он в таком виде вообще стал похож на обезьянку ручную, что без шарманщика Лепорелло на публике стыдилась показаться. О «жизни после» не могло быть и речи.
Тут, как нельзя кстати, появился и бывший муж дона Анны, жертва неудачного захоронения Командор. Уже по-свойски вышел на сцену этот зомби со сломанной рукой и в странном, натянутом на пол-лица гипюровом чепце, чтобы забрать Жуана с собой. Манерно встав в позу статуи Свободы, указательным пальцем решительно ткнул в небо, а остальной частью тела указал вниз. После чего Жуан сделал, что и принято в каждом приличном оркестре в непонятной ситуации - исчез в чреве оркестровой ямы. Но медленно, как и полагается благородному дону. Его рука продолжала помахивать кому-то в зал, пока не скрылась из вида. Я так и не понял, кому?
От тяжких дум отвлекла потеря потерь. У Моцарта после спуска в ад шел финальный квинтет на бис. А тут его не оказалось. Очень кстати жаль. Занятная была вещица. Но что теперь вспоминать?!
Вообще, между нами говоря, в другой раз даже как-то удивляешься, почему к композиторам бывает такое отношение. К певцам, например, я не скажу, чтобы где-то плохо относились, но уж настолько с ними не носятся, как с авторами музыки. А тоже, как говорится, таланты. И за душу хватают. И эмоциональность. И пятое-десятое...
А тут к слову. При повышенном плане по количеству гэгов и постановочных приемов, которые работники сцены в спектакле Фрича взялись ещё и перевыполнить, петь всем было некогда. Рифма часто не складывалась. Текст в переводе с итальянского на немецкий Сабрины Цвах бил в ухо речитативами. Ну, правда, букв было многовато, как и мелких актерских шуточек Фрича с языковыми полу-срамными каламбурами. И все это производило впечатление краткого изложения, да еще в ускоренно пародийном тоне. Вызывая вопросы - и зачем все это за бюджетный счет? А я вам отвечу - зачем!
С чем у Фрича всегда легко, так это с разоблачением подозрений. Хочешь узнать о нем что-то, спроси прямо у него. Накануне, на чистом голубом глазу он рассказал, что жанр оперы для него слишком условен, оперную многовековую традицию считает музеем, и подобно Моцарту, вдохновившемуся прародителем комической оперы - средневековым фарсом, Фрич ставил именно фарс. Вот, оказывается, что! Вот, значит, какая неожиданность и риск.
Другой и заявил бы нечто подобное, но где-нибудь в пыльном репетиционной углу! А этот прямо в объектив телекамер. Да еще потом и по телевизору повторил! Чем, понятно, довел особо впечатлительную часть публики до слез. Те на премьере кричали: «Браво! Браво!» А другие: «Боос! Боос!» Словом, кто их поймет, что им вообще надо?!
Знать, комическая опера - искуссный леденец, слишком недоступная сласть для народа. А настоящий, вышедший из глубин народного праздника фарс с дикими, почти животными жестами и гримасами - жанр в доску наш, хоть и циничный, непристойный и грубый. В нем тонет и растворяется, словно в кислоте, все наносное, включая и любой серьез.
Моцарт, конечно, ценил серьез. А Фрич вот решил не ценить. И кто за это его осудит?! А?! Скажу даже грубее, Фрич не просто так, а по делу не замечал, игнорировал, закрывал глаза и отвлекался. Да на что нам вообще сдался этот буржуазно-мещанский Моцарт?! Ну, не интересна демократичному залу ни эта светская культура, ни эстетский музыкальный театр. Зал истосковался по народному зрелищу!!! Не найдя в нотах никаких преступлений и наказаний, как истый новатор Фрич освободил произведение не только от старого текста, но и частично от музыки Моцарта, а, заодно, и от жанра. В традиционную коробку оперной сцены с берлинских улиц Фрич впустил сквозняк ярмарочно-площадного фарса, из-за которого когда-то инквизиция отлучала актеров от церкви и сжигала некоторых на костре.
А теперь интендант театра Барри Коска к концу сезона добьется 100% заполняемости зрительного зала! А болезные знатоки оперы пусть идут в аптеку и слушают пластинки!
ТРЕЙЛЕР
Телерепортаж ARD см. в новом окне
«ДОН ЖУАН»
Музыка - Вольганг Амадей Моцарт
Либретто - Лоренцо да Понте
Немецкая версия - Сабрина Цвах
Музыкальное руководство - Хенрик Нанаси, Кристина Поска
Постановка и сценография - Герберт Фрич
Костюмы - Виктория Бер
Драматургия - Джоан стена, Сабрина Цвах
Хоры - Дэвид Кавелиус
Свет - Франк Эвин
Лица и исполнители:
Дон Жуан - Гюнтер Папанделл, Том Эрик Ли
Донна Анна - Адела Захария, Эрика Рус
Дон Оттавио - Адриан Штрёпер, Стефан Цифолелли
Командор - Алексей Антонов, Ханс-Петер Шайдеггер
Донна Эльвира - Николь Шевалье, Каролина Гумос
Лепорелло - Йенс Ларсен, Стефан Севених
Мазетто - Филипп Мейер Хофер, Богдан Талос
Церлина - Аннели Софи Мюллер, Анна Брул, Алма Шаде
Премьера - 28 декабря 2014 года
Продолжительность - 3 часа 16 минут с антрактом
Официальная страница спектакля
P.S.
1.
О балете "Дон Жуан" на сцене Комической оперы Берлина читайте мою рецензию тут.
2.
Теле-диспут театроведов о премьере