ЛАРС АЙДИНГЕР: МЕЖДУ ОТЦОМ И ПСИХОПАТОМ
Интервью с исполнителем главной роли в постановке Томаса Остермайера «Ричард III» Шекспира в берлинском театре Шаубюне.
Как играть зло? Актер Ларс Айдингер рассказал о своей следующей большой театральной роли Ричарда III, его образе «хорошего парня» с несоответствием сценической и повседневной жизни.
Ларс Айдингер, 39 лет.
- Вы уже достигли состояния, что люди идут не из-за пьесы в театр, а чтобы увидеть вас. Или, чтобы, как другу, на следующий день после выступления отправить приятную смс-ку: «Гамлет Ларса Айдингера был крутым». Это хорошо?
- Конечно. Существует, конечно, и актер, который бы сказал, нет, я бы не хотел оказаться на переднем плане, я хочу спрятаться за ролью. Но мое понимание работы иное. Я всегда буду актером. Думаю, это честно. Я считаю полной ложью, когда говорят "я сливаюсь с характером", "я иду к этому персонажу"... Для меня важно, что я, как актер, узнаваем, и мой персонаж управляется будто бы кукловодом, и я верю, что такая игра тотально очаровывает.
- Так вы в Ричарде III используете другой подход, не такой, как в Гамлете?
- Вовсе нет. Я всегда применяю такой подход. Согласно с требования роли я всегда отыскиваю этого персонажа в себя, и отслеживаю все зло и беспощадность в себе самом. Я не стараюсь сближаться с персонажем, а я всегда пытаюсь обнаружить персонажа в себе.
- Ричард - один из самых зловещих характеров из вообще существующих в театральном репертуаре. Это человек, способный уничтожить всех противников без угрызения совести. Как играть зло? Я видела только одну репетицию, но, если попробывать описать, что я в вас увидела: как вы играете точно не зло.
- Я думаю, что это может быть даже ошибочное мнение, что фигура Ричарда глубоко зловеща. Его мотивы сравнительно ясны и понятны. У него есть физические недостатки, ради своей правоты он обманывает преобладающее большинство, и ощущает себя отбросом. Так как я не работаю по-Станиславскому и мобилизую личное переживание из моей жизни, чтобы проникнуть и правдоподобно сыграть образ. Я могу мотивировать все в логике роли.
- Известно, что каждый актер, играющий Ричарда, отталкивается от собственного уродства. Герд Фосс, прихрамывая, разворачивался по спирали от центра тела наружу, у Кевина Спейси были горб и боли в коленях, он также играл своего рода паукообразное существо на костылях, и, в конце концов, Лоуренс Оливье, уродующий образ доблестного Принца в парике...
- Причем, киноверсию Лоуренса Оливье я уже видел ранее в Интернете, и я был просто очарован его исполнением, его слишком короткой ногой. Потому что вы не поймете, как он это делает. Вы видите, что одна его нога короче другой, но вам не видно, как он этого добивается, что мне показалось просто гениальным. Однако нет никакого смысла идти по маршруту, уже существующему, необходим новый, никогда ранее не виданный подход. Тогда это как концепт, который откроет в роли что-то еще.
- Ваш король Ричард и горбат, и косолап, и хил, и кренится верхней частью тела вперед. Сначала вы придумывали ему, как играющий Ричарда актер: как можно обезобразиться?
- По крайней мере, поиск средств - не было длительным процессом. Если вернуться назад, моим образцом для подражания на самом деле была гиена, и если бы не ее слаборазвитые задние ноги, то, по крайней мере, из-за мощности челюсти, она, да, была бы законным царем зверей. Нахожу это интересным. В конце концов, позднее я попытался показать ее перед зеркалом в гостиничном номере в обнаженном виде и нашел, что выходит в равной степени убедительно. Ведь мы увидим в ней, одинокой на дороге, довольно много людей, испытывающих трудности передвижения. Потом я стал за ней наблюдать, пробовал повторить, кое-что я даже снял на телефон и сохранил в качестве модели.
- Следовательно, вы к этому пришли не на репетициях.
- Да, у меня всегда подробно все происходит в моей голове. Но, испытав подобное впервые, я был очень смущен тогда, что мне необходимо показываться перед моими коллегами. Я думал так, на первой репетиции все смотрели на меня, как бы спрашивая, как и вы сейчас, как Ларс будет играть Ричарда? Потому я захромать и не осмелился. Я пошел нормально. И на репетиции я заговорил с Томасом (Остермайером) и обманул его, будто все действительно придумал, а потом сказал, супер, а давай сделаем все же не так. На следующий день я себе доверился. И, конечно, наполненный радостью, сыграл калеку. Если мне предстоит когда-либо играть калеку, я также буду смаковать удовольствие.
- Вы всегда выглядите таким приятным. Нормальным. Или основательным. В том смысле, что вам не приходится ни о чем беспокоиться. Таким невозмутимым - вы понимаете, что я имею в виду? Неужели ради общей, романтизированной, исторической галиматьи следует думать, что все великие актеры должны быть насколько возможно ужасными?
- Я не знаю, восприму ваши слова как комплимент, потому что считаю вполне естественным, что страшные и замучанные выглядят сразу привлекательнее, чем те, кто ведет себя уравновешенно и славно.
- Располагающе, я имела в виду. Настолько вы счастливы, в любой роли, играете ли вы попавшего в «полицию» транссексуала или безумца на сцене.
- Да, да, я уже понял. И я совершенно счастлив, что мне, как актеру, удается играть такой диапазон ролей. Другие в этом гораздо ограниченней, должны всегда играть любовный интерес или что-то, типа, того...
- ...или актрисам, ведь не так много великих шекспировских заглавных ролей на выбор...
- Да, верно. И да, я могу сыграть все - от отца семейства до психопата, Ричарда, Гамлета, все. Или Криса из "Много шума из ничего". А следом так называемый "прототип поколения", но я уже сейчас играю нечто совершенно иное, посколько я слишком привилегирован. На самом деле так вышло еще в театральном училище, где все всегда говорили, что Ларс, кажущийся всегда таким милым, не может разозлиться на сцене. Это безумно меня раздражало, потому что, конечно, плохие парни всегда интереснее. Я уверен, что если вы спросите актера, кого бы он предпочел сыграть - Карла и Франца Моора, те ответят, что Франца. И естественно, роль Франца гораздо привлекательнее... кстати, интересно, что у Шиллер сцены списаны один в один из Ричарда III, целые абзацы были украдены из него. Досадно, но в театральной школе я играл Франца Моора. Такую выбрал роль. Так мне тогда удалось убедить всех, что я могу быть злым, в конце концов. Я хотел доказать, что зло не означает потирать руки и выглядеть мрачными. Зло есть отмена каких-то ограничений и соглашений между людьми, каких-то сомнений и угрызений совести. И немного произвола. Это самое зло и есть. Не придется даже гневаться.
- В "Ричарде III" так много монологов. Играть монологи тяжелее или легче, чем в диалоге с кем-то?
- Сильнее.
- Мне как-то сказал один актер, что, если он не знает, как сделать текст интересным, он произносит его, будто читает в первый раз в жизни, не решаясь отойти от стены. Тогда это звучало как-то загадочно, но современно. Есть ли у вас подобные трюки?
- Про себя могу сказать, что я на сто процентов завишу от аудитории. Это приводит меня к тому, что я не могу готовиться к прослушиванию, хотя на самом деле мне не все равно, потому что я не могу прочитать вслух текст дома. Я не могу говорить текст без сидящего напротив человека. Мне слишком сложно без этого пережить стыд. Что случается только в конкретной ситуации. Я никогда не устраиваю репетиции у себя дома, где я могу думать только о себе. И от этого есть трудности с монологом. Потому что монолог - это, да, в лучшем случае - диалог с аудиторией.
- Говорить так, как герой зрителям?
- Да, точно. Я всегда стараюсь говарить с кем-то адресно. И когда на репетиции нет зрителей, у меня возникает проблема. Я стараюсь избегать прямого взгляда, чтобы не посмотреть на режиссера, потому что я могу считать, о чем он думает. На спектакле я в постоянном поиске того, кому можно что-то рассказать. Есть актеры, которые находят абстрактного зрителя - я же всегда специально разыскиваю конкретно его. Это заставляет меня выкладываться полностью, чтобы у меня возникло ощущение, будто связь случилась. И если я не могу добиться этой связи, то у меня складывается ощущение, будто на меня просто кто-то смотрит, и я начинаю беспокоиться об этом. Конечно, есть зрители, которые вызывают тягостное чувство, и актер не может смотреть на такого, что мне очень понятно, т.к., конечно, это фатально, когда вы рассказываете кому-то историю, а текст так диффузно обтекает его и проходит мимо.
- Я когда-то брала интервью у Хоакина Феникса, и он сказал мне, что у него была роль, которую он должен был сыграть, и которую он нашел, когда понял, его персонаж чистил зубы под душем. Случалось ли нечто подобное с вами? Ведь вы строите роль через внешние детали?
- У меня через костюмы. Поэтому я всегда отчаяиваюсь, если нужна какая-либо обувь. А что может быть еще хуже, если вам не дают носить вашу личную обувь? Я чувствую себя и действую как-то очень телесно, почти пританцовывая. Гамлет для меня, как постоянное движение, которое длится всего два с половиной часа, но это единый, цельный поток. Поэтому я невероятно зависим, например, от обуви. Или "Демоны". Я нашел образ роли в темно-синем свитере и без него я даже не могу играть. Только в этом свитере. Ведь каждый знает, что, допустим, наряжаясь в смокинг, вы переживаете совершенно другое ощущение тела.
- Работая над новой ролью, Тильда Суинтон спрашивает себя сначала, как должно выглядеть ее тело? И только потом разрабатывает все остальное.
- Мне интересно, где в теле расположен центр персонажа, сидит в груди или в бедрах, что различается очень сильно. Еще я много думаю над тем, как персонаж должен говорить. Если бы мы записывали мой голос в разных ролях, которые я играю, думаю, вы поразились бы тем, как по-разному звучит речь. Не боясь показаться поверхностным, скажу, что я регулирую точку резонатора голоса. У Гамлет, безусловно, она находится гораздо выше, чем у Ричарда.
- "Гамлет" - безусловный успех Шаубюне. Вы только что сыграли 233-раз и всегда с аншлагом. В каком настроении вы уходите со сцены?
- Да, люди всегда спрашивают меня, где находится точка, позволяющая мобилизовать постоянно столько энергии? Это уже стало самоцелью. Я не забочусь о том, чтобы люди хорошо провели вечер. Это скорей побочный эффект. Но я делаю это, потому что замечаю, что мне удается многое вскрыть, и, это может прозвучать довольно глупо, но я попросту становлюсь больше. Эта экспрессия исходящая изнутри и идущая к другому человеку гораздо больше меня. В быту я ощущаю себя гораздо более ограниченным, переживающим большие комплексы и страхи и делающим ещё массу всякого такого, отчего я чувствую себя смешным иностранцем. Считаю, с подобным сталкивался каждый. А поскольку я выхожу на сцену ради того, чтобы открыться, значит, я должен почувствовать, ах, вот он я. И у меня потом всегда возникает щущение, что я сияю и горю, чего не было раньше. Конечно, это не может длиться бесконечно.
- Потому что таков настоящий Ларс Айдингер?
- Разница слишком велика. Сцена дает ощущение могущества, поэтому многие люди, восхищаясь виртуозностью и выражением эмоций, готовы пасть к вашим ногам, после чего я спускаюсь сюда, и уже в кафе чувствую, что люди избегают мой взгляд, потому что считают, что лучше оставить его в покое, или, ну, скажем, думают, что он пришел сюда в кафе ради наших комплиментов. А потом я вспоминаю, да так вдруг осязаемо, что любовь людей, которым раньше удавалось меня прогнозировать, теперь ушла. И теперь вы идете домой и выглядите печальным клоуном. Я считаю, с этим не так-то легко справиться.
- Как правило, классическому произведению всегда задаешь вопрос - что мы хотим сказать "Ричардом III"? Зачем сегодня в Шаубюне смотреть "Ричарда III"? Ради Ричарда III или, чтобы увидеть актера Ларса Айдингера?
- Итак, лишь в первый раз в шекспировских пьесах можно почувствовать относительную безопасность, потому что они имеют зловещий вселенский характер. Ведь людей будет что-то беспокоить до тех пор, пока они существуют. Думаю, что однажды настанет момент, когда эти пьесы всем покажутся устаревшими, и вот тогда человечество действительно кое-что выиграет. Если мы говорим об этом, значит, проблемы уже решены, а мы еще не понимаем, что это реально здорово. Поскольку, конечно, на протяжении многих веков мы из трагедии делали нашу постоянную тему. И в данном, конкретном случае, я считаю, спектакль будет интересно смотреть тем, кто выступает против несправедливости общества. Хотя я не скажу, что Ричард хороший характер, но у всех нас есть желание бунтовать. Даже если мы не осознаем, в нас это есть. Потому что мы думаем, что все так сложно, и нельзя больше провести четкую границу между добром и злом, правильным и неправильным. А потом вдруг в вас просыпается этот персонаж, способный что-либо изменить. Разве вы сможете сидеть и смотреть, как интеллект ему помогает низвергнуть мир. И как кто-то вредительствует, пока вы смотрите и говорите о том, что одному ничего не сделать. А сами делаете то же самое. Я нахожу это ошибочным.
Трейлер спектакля
Click to viewВ субботу, 7 февраля - премьера на сцене берлинского Шаубюне постановки Томаса Остермайера "Ричарда III" Уильяма Шекспира.
Источник: F.A.S.
02/04/2015. Интервью записала Йоханна Адорьян
Автор: Йоханна Адорьян, родившаяся в 1971 году, берлинский редактор фельетонов издания Frankfurter Allgemeinen Sonntagszeitung.
Фото - Арно Деклэр