«КОНАРМИЯ». БАБЕЛЬ - ДИДЕНКО
«КОНАРМИЯ»
По мотивам романа Исаака Бабеля
Школа-студия МХТ, курс Дмитрия Брусникина
Постановка - Максим Диденко
Неординарный пример альянса театра физического и бедного, иносказательно вопиющего о кровоточащих ранах духа.
Есть такие эпохи, когда звуки марша, сапоги и копыта выбивают стон даже из каменного сердца. Огонь азарта не греет, а адски жжет. Со звериной жестокостью уничтожают в себе мельчайшие ростки человечности новые солдаты. Засохшая кровь противника и брата замешивается в палитру, из которой новых художников рать багрянит транспаранты и задники агитплощадок.
Роман Исаака Бабеля «Конармия» - документальное свидетельство такой эпохи. И спустя девяносто лет бабелевская публицистика, пропитанная ужасом и восхищением мощью большевизма, заслуженно поражает поэзией, не лирикой, не трагичным предощущением и не абсурдом, нет, скорей, знакомой сегодняшней интеллигенции поэзией бессилия. Всю жизнь воспевавший миф об умеющем постоять за себя еврее, очкарик-полиглот Исаак Бабель, выпускник Киевского коммерческого института, студент юрфака Петроградского психоневрологического института, обвиненный в распространении порнографии, кощунстве и покушении на низвержение самодержавия, воспринял революцию 1917 года как спасение. После «хождения в люди» под новым именем Кирилла Васильевича Лютого был зачислен в 1-ю Конную Армию под руководством Буденного, где стал не только военным корреспондентом Юг-Роста, но и бойцом, политработником, вел ежедневные записи, впоследствии (1926) объединенные в роман «Конармия». После ухода из армии, Бабель работал сотрудником типографии и репортером, перебрался в Москву, много путешествовал, и, несмотря на заслуги в «сжимании кулака новой силы», был расстрелян советской властью в 1940-м. Его судьба - сюжет библейского масштаба в разорванной атеизмом вселенской памяти.
И эту масштабность бабелевского сюжета режиссеру Максиму Диденко и его команде удается передать в спектакле. Успешность перевода литературы на язык балета-оратории подтверждается сразу несколькими «попаданиями». Всепоглощающее стихийное начало обеспечено честностью затрат молодых студентов. Как будто мистически, не сразу проявляются на заднике буквы названий административных южных центров, куда двигалась красная армия, словно символы черной метки - предвестницы неотвратимых перемен в размеренном укладе жизни. Бесстрашие большевиков, «осознающих величие идеи», нашло адекватное отражение в представленной на сцене бесконечной череде смертей и звериной жестокости бандитов. Перегруженный метафорами текст романа оправдывает насыщенность мета-языка сценического действия. Как очередное доказательство тезиса А. Арто: чем буквальнее на сцене натурализм, тем он символичней.
Исполнители сразу поражают студийным духом, сплотившим их в единую массу визуальной метафоры, смешавшей сценическую мебель с телами в потоке, очерчивающей зловещий круг будущего Вавилона (Бабель на иврите Вавилон), создавшей мерцающую реальность персонажей - оборотней, красноармейцев, «зверья с принципами», бойцов, музыкантов, усачей, крестьян и крестьянок, страстотерпиц и нянек армейского уклада. На их пузырящемся фоне рассказчик Гедали Лютов-Бабель (Василий Михайлов) - былинка еврейского эпоса в галактиках этносов, песчинка литературы со дна постдраматического искусства, соломинка психологической школы в океане арт-менеджмента.
Можно было бы упрекнуть команду в продуманном расчете, если бы не щемящая траурная интонация и строгое предостережение о тщете жертв гражданской войны - в рваной драматургии, ломаной и дикой пластике, тревожной электронной музыке, редких бытовых атрибутах, во всем. Актом устрашения звучит первый же гимн «запаху вчерашней крови и убитых лошадей», после чего хор устраивает почти оккультный водный замес опилок, крупы, пудры, бутылок, тазов, тел и рваных книг.
На сцене кровь смешалась с молоком, архаика спуталась с ренессансом, барокко, декадансом, соц-, поп-артом и китчем, мигая пьяным глазом живописных образов из разных эпох.
В этой бесконечной панихиде самый часто возникающий образ - группа лиц, оплакивающих смерть и кутающих в ткани мертвое тело, как в традиционных для религиозной живописи сюжетах «Pieta», «Снятие с креста», «Оплакивание Христа» и «Положение во гроб». Ходящие по сцене нарочито боком, словно персонажи египетских фресок, Иисус и Дева Мария, сошли с картин адептов гламурного китча ХХ века французов Пьера и Жиля. Красноармеец у вздыбленной лавки пачкает тело сухой охрой и застывает в мученической позе святого Себастьяна с картин Боттичелли, Тициана, Мессина, Рени, Коро и других. Богородица превращается то в Родину-мать с плакатов И. Тоидзе, В. Корецкого и Д. Шмаринова, то в скульптуру Е. Вучетича, Н. Никитина и И. Ханова, то в Образ революции с полотна Делакруа «Свобода на баррикадах». Антитезой действию, жуткой метафорой пропаганды стало древко красного стяга во рту девицы. Превращенный в коня Христос (Гладстон Махиб), увозящий убиенную казаками за обман бабу (мешок крупы не младенец). Голожопые красноармейцы с картин Петрова-Водкина, устроившие в танце Матисса групповое изнасилование медсестры. Апофеоз эстетизации траура в спектакле - аллюзии на Жака Луи Давида, образ убитого вождя с картины «Смерть Марата» и мертвых детей с полотна «Ликторы приносят Бруту тела его сыновей» - утекающие на тот свет тела. Эта тихая и медленная сцена захоронения убитых (то ли казаков, то ли иноверцев, то ли мучеников Алапаевской шахты) в квадратную яму небытия утробно зловеща. Как и финальная баллада, спетая в гробовой тишине хором лиц, собравшимся снова за столами.
«Революция - скажем ей «да», но разве субботе скажем мы «нет»?» - спрашивал политрука Лютого житомирский лавочник Гедали.
Между этими двумя полюсами - революционной разрухи и еврейского уюта - и разворачивается трагедия неофитства, не отягощенного знанием, топящего любую сущность в миллионе имитаций, рядящего в одежды одного религиозного культа обряды другого - жертвоприношений сатане и размен души на материю. Все с искренней верой в правоту, с увещеваниями, будто деяния во благо!
- В чем сила, брат?
- Сегодня в руках тех, кто первым поднял топор на брата!
Из интервью с М.Диденко:
«Искусство может быть для зрителя, а может быть элитарным, скажем так. Мне кажется, причина, в каком-то смысле, раскола, что художник замыкается в какой-то знаковой системе, которая ясна только какому-то узкому ряду зрителей, и пренебрегает взглядом простого человека. <...> То есть, мне кажется, просто на территории театра, в том числе, существует такой раскол, который я бы хотел преодолеть, и это мой как бы манифест - преодоление этого раскола. И мне кажется, это реально, и что нет искусства для быдла, и искусства для действительно хороших людей. Нет искусства для хороших людей и искусства для плохих людей. Мне кажется, должно быть и нужно искать искусство для всех, иначе просто гражданская война».
ВИДЕО ролик петербургских гастролей
«КОНАРМИЯ»
курс школы-студия МХТ (2011-2015)
Руководитель курса - актер МХТ им. Чехова, режиссер, профессор, заслуженный артист России, заслуженный деятель искусств РФ Дмитрий Брусникин.
Педагоги курса режиссеры - Юрий Квятковский, Марина Брусникина, Алена Хованская, Сергей Щедрин, Михаил Мокеев, Алексей Розин, Максим Диденко, Наталья Ворожбит и др.
Постановка - Максим Диденко
Музыка - Иван Кушнир
Сценография - Павел Семченко
Художник по свету - Антон Астахов
Хореография - Ирина Галушкина, Максим Диденко, Илья Оши
Костюмы - Анис Кронидова.
Исполнители:
Василий Буткевич, Марина Васильева, Анастасия Великородная, Ольга Воробьева, Марина Иванова, Сергей Карабань, Алиса Кретова, Мария Крылова, Алексей Любимов, Алексей Мартынов, Гладстон Махиб, Юрий Межевич, Василий Михайлов, Алина Насибуллина, Михаил Плутахин, Петр Скворцов, Игорь Титов
СПРАВКА
«Конармия» - сборник рассказов Исаака Бабеля, объединенных темой гражданской войны. Рассказы основаны на дневнике, который автор вел на службе в 1-й Конной армии, под командованием Семена Буденного во время Советско-польской войны 1920 года. Конная армия движется по территории России в сторону Польши, чтобы захватить столицу - Варшаву.