Письма о "прогрессе". Письмо второе
…В прошлый раз мы остановились на позитивистском сознании, ставшем к середине 19-го века главенствующей формой главенствующей в обществе идеологии.
Но откуда этот позитивизм появился? Обычное (псевдо-марксистское, вульгарно-социологическое и само, по сути, позитивистское) объяснение, всё сводящее к «производительным силам» (так же как известная психологическая теория всё сводит к подсознательному - здесь прямая параллель марксизма и фрейдизма) - так вот, такое обычное, поверхностное объяснение выводит позитивистский техницизм из развития самой техники. Дескать, развитие машинного производства, совершенствование машин породило адекватное себе сознание.
Но это, как ты понимаешь, объяснение для недалёких умов, ищущих лёгких истин.
Элементарное возражение разбивает такой «социологический» ответ: а разве сами эти машины и основанное на них производство возникли без участия сознания? Более того, разве это сознание не предшествовало чисто хронологически развитию машинерии?
Разумеется, предшествовало. Вообще, о примате машин над сознанием можно было бы говорить только в том случае, если бы эти машины появились из ниоткуда, свалились бы с неба как подарок землянам от инопланетян: тогда - да, возможно было бы говорить об их определяющем влиянии на общественное сознание.
Но машины не с неба свалились, а были созданы людьми целенаправленно, то есть - под руководством разума, сознания.
Потому и корни позитивизма как формы сознания надо искать в истории самого сознания, а не в металлических махинах.
Позитивизм возник как реакция на рационализм 18-го века, выросший из эпохи великих революций Нового времени - и сам ставший почвой для величайшей из этих великих - Французской революции. Рационализм утверждал абсолютные, диктаторские (сейчас бы сказали - тоталитарные) права Разума - Разума, который хоть и объективен, хоть и надындивидуален, хоть и бесконечно выше ума каждого отдельного взятого человека, но которому причастен каждый человек. Якобинская диктатура стала первым в истории политическим воплощением рационализма. Даже культ Верховного Существа, которым Робеспьер сотоварищи в свои последние месяцы пытались заменить леворадикальный культ Разума - и тот, по сути, был не религиозно-христианским, но пантеистически-философским культом.
Но поражение Французской революции, которое, кстати, на самом деле было оформлено не казнью Робеспьера, а изгнанием Наполеона на остров св. Елены - это поражение означало не реставрацию «старого режима», но легитимацию того специфически буржуазного содержания революции, которое оная несла в своём чреве изначально.
А содержание это находилось в очевидном конфликте с идеологией самой революции: базисный для буржуазного общества индивидуализм был признан «Декларацией прав человека и гражданина» - но абсолютно противоречил революционному рационализму: Разум принципиально надындивидуален. Это противоречие парадоксально, но имеет своё разумное объяснение: люди всегда действуют с некоторым сознанием - но сознанием ложным. Якобинцы считали себя продолжателями дела античных республиканцев, революционеры 19-го века считали себя якобинцами - список образов ложного сознания можно продолжать очень долго. Но за ложным сознанием (которое всегда продукт субъективного разума) всегда скрывается его истинное, объективное содержание. Потому в итоге субъективные - а следовательно, ложные - устремления людей всегда игнорируются объективным ходом истории - но вот объективная суть этих устремлений как раз раскрывается. "Они не сознают этого, но они делают это" ©
Потому в 1815 году легитимацию получила именно буржуазная компонента революционной идеологии. Рационализм стал изгоем в становящемся мире товарно-денежных отношений, крупной индустрии и кризисов перепроизводства. Буржуа никогда не страдал недостатком самомнения - поэтому какой-то верховный, надчеловеческий учитель и судья был совершенно не нужен. Собственно, политический либерализм расцветает именно из этого бутона ненависти буржуа к объективному Разуму.
К тому же, успехи химии и физики в сочетании с развитием производства породили своеобразный техницистский экстаз, самоуверенность в том, что не Вселенная позволяет человеку пользоваться своими законами и бесконечными кладовыми - но что сам человек может навязывать Вселенной свои целеустремления, брать силой то, что не отдаётся добровольно.
И именно здесь происходит важное превращение: всемогущее средство (машины + частные науки)из средства становятся целью. Следствие разумной деятельности человека становится причиной этой деятельности. Прогресс уже понимается не как развитие человека, как рост его разума и совершенства, а как развитие отчуждённых от человека сил - машин и основанного на них производства.
И в этом пункте в ловушку позитивизма попадались даже самые проницательные противники буржуазного общества - о чём я и упомянул в предыдущем письме. Взять того же Маркса: в его работах конца 1840-х годов позитивизм главенствует. Слова из «Нищеты философии» про водяную мельницу «дающую нам общество с феодалом» и мельницу паровую, гарантирующую-де общество с капиталистом во главе - эти слова есть образец позитивистской социологии а-ля Огюст Конт. Машина определяет общество, развитие машины определяет развитие человека. Поразительно, но факт: самый радикальный критик буржуазного общества, проницательно (правда, благодаря Гегелю) увидевший тенденции де-гуманизации и нищету идеологических потуг позитивизма - этот неистовый критик сам оказался в плену у позитивзма. Из которого полностью он так никогда и не освободился…
Но вернёмся к становлению самого позитивизма. Успехи частных наук, их частные открытия фетишизируются, их ограниченная методология превозносится и перенимается «позитивными философами» - то есть, становится господствующей идеологией. Отсюда уже было рукой подать до понимания человеческого общества, как некоего биологического существа, к сведению всего духовного мира до уровня физиологических отправлений. И если голова управляет телом, то общественную голову - крупных промышленников и банкиров - позитивизм превозносит как истинных руководителей общества. Замечу, что именно из такой методологии спустя некоторое время появятся «капитаны индустрии» фашистской Италии. Но об этом позже.
В итоге позитивизм разрушил рационализм - но и сам оказался жертвой тех общественных сил, развитие которых боготворил. Хаотичность мира Капитала (вспомним Маркса: «диктатура на отдельной фабрике - анархия в целом общественном производстве»), совершенное несоответствие субъективных целей и итоговых, объективных результатов быстро подорвала наивную позитивистскую веру в «безграничный прогресс». Уже первые кризисы перепроизводства начали убеждать граждан буржуазного общества в совершенной неспособности индивида познать законы, управляющие этим абсолютно анархичным (каким оно кажется на поверхности) обществом. Возникло сомнение в принципиальном существовании этих законов. Знаменитая адамсмитовская "невидимая рука рынка" стала пониматься уже совершенно негативно - как залог и объяснение необъяснимого движения буржуазного общества.
Поэтому на позитивизме дело не остановилось: он породил реакцию на самого себя. Но эта реакция уже, понятное дело, не была рационализмом с его диктатом надчеловеческого, объективного Разума.
И здесь я вновь вынужден прерваться - до следующего письма…
Но откуда этот позитивизм появился? Обычное (псевдо-марксистское, вульгарно-социологическое и само, по сути, позитивистское) объяснение, всё сводящее к «производительным силам» (так же как известная психологическая теория всё сводит к подсознательному - здесь прямая параллель марксизма и фрейдизма) - так вот, такое обычное, поверхностное объяснение выводит позитивистский техницизм из развития самой техники. Дескать, развитие машинного производства, совершенствование машин породило адекватное себе сознание.
Но это, как ты понимаешь, объяснение для недалёких умов, ищущих лёгких истин.
Элементарное возражение разбивает такой «социологический» ответ: а разве сами эти машины и основанное на них производство возникли без участия сознания? Более того, разве это сознание не предшествовало чисто хронологически развитию машинерии?
Разумеется, предшествовало. Вообще, о примате машин над сознанием можно было бы говорить только в том случае, если бы эти машины появились из ниоткуда, свалились бы с неба как подарок землянам от инопланетян: тогда - да, возможно было бы говорить об их определяющем влиянии на общественное сознание.
Но машины не с неба свалились, а были созданы людьми целенаправленно, то есть - под руководством разума, сознания.
Потому и корни позитивизма как формы сознания надо искать в истории самого сознания, а не в металлических махинах.
Позитивизм возник как реакция на рационализм 18-го века, выросший из эпохи великих революций Нового времени - и сам ставший почвой для величайшей из этих великих - Французской революции. Рационализм утверждал абсолютные, диктаторские (сейчас бы сказали - тоталитарные) права Разума - Разума, который хоть и объективен, хоть и надындивидуален, хоть и бесконечно выше ума каждого отдельного взятого человека, но которому причастен каждый человек. Якобинская диктатура стала первым в истории политическим воплощением рационализма. Даже культ Верховного Существа, которым Робеспьер сотоварищи в свои последние месяцы пытались заменить леворадикальный культ Разума - и тот, по сути, был не религиозно-христианским, но пантеистически-философским культом.
Но поражение Французской революции, которое, кстати, на самом деле было оформлено не казнью Робеспьера, а изгнанием Наполеона на остров св. Елены - это поражение означало не реставрацию «старого режима», но легитимацию того специфически буржуазного содержания революции, которое оная несла в своём чреве изначально.
А содержание это находилось в очевидном конфликте с идеологией самой революции: базисный для буржуазного общества индивидуализм был признан «Декларацией прав человека и гражданина» - но абсолютно противоречил революционному рационализму: Разум принципиально надындивидуален. Это противоречие парадоксально, но имеет своё разумное объяснение: люди всегда действуют с некоторым сознанием - но сознанием ложным. Якобинцы считали себя продолжателями дела античных республиканцев, революционеры 19-го века считали себя якобинцами - список образов ложного сознания можно продолжать очень долго. Но за ложным сознанием (которое всегда продукт субъективного разума) всегда скрывается его истинное, объективное содержание. Потому в итоге субъективные - а следовательно, ложные - устремления людей всегда игнорируются объективным ходом истории - но вот объективная суть этих устремлений как раз раскрывается. "Они не сознают этого, но они делают это" ©
Потому в 1815 году легитимацию получила именно буржуазная компонента революционной идеологии. Рационализм стал изгоем в становящемся мире товарно-денежных отношений, крупной индустрии и кризисов перепроизводства. Буржуа никогда не страдал недостатком самомнения - поэтому какой-то верховный, надчеловеческий учитель и судья был совершенно не нужен. Собственно, политический либерализм расцветает именно из этого бутона ненависти буржуа к объективному Разуму.
К тому же, успехи химии и физики в сочетании с развитием производства породили своеобразный техницистский экстаз, самоуверенность в том, что не Вселенная позволяет человеку пользоваться своими законами и бесконечными кладовыми - но что сам человек может навязывать Вселенной свои целеустремления, брать силой то, что не отдаётся добровольно.
И именно здесь происходит важное превращение: всемогущее средство (машины + частные науки)из средства становятся целью. Следствие разумной деятельности человека становится причиной этой деятельности. Прогресс уже понимается не как развитие человека, как рост его разума и совершенства, а как развитие отчуждённых от человека сил - машин и основанного на них производства.
И в этом пункте в ловушку позитивизма попадались даже самые проницательные противники буржуазного общества - о чём я и упомянул в предыдущем письме. Взять того же Маркса: в его работах конца 1840-х годов позитивизм главенствует. Слова из «Нищеты философии» про водяную мельницу «дающую нам общество с феодалом» и мельницу паровую, гарантирующую-де общество с капиталистом во главе - эти слова есть образец позитивистской социологии а-ля Огюст Конт. Машина определяет общество, развитие машины определяет развитие человека. Поразительно, но факт: самый радикальный критик буржуазного общества, проницательно (правда, благодаря Гегелю) увидевший тенденции де-гуманизации и нищету идеологических потуг позитивизма - этот неистовый критик сам оказался в плену у позитивзма. Из которого полностью он так никогда и не освободился…
Но вернёмся к становлению самого позитивизма. Успехи частных наук, их частные открытия фетишизируются, их ограниченная методология превозносится и перенимается «позитивными философами» - то есть, становится господствующей идеологией. Отсюда уже было рукой подать до понимания человеческого общества, как некоего биологического существа, к сведению всего духовного мира до уровня физиологических отправлений. И если голова управляет телом, то общественную голову - крупных промышленников и банкиров - позитивизм превозносит как истинных руководителей общества. Замечу, что именно из такой методологии спустя некоторое время появятся «капитаны индустрии» фашистской Италии. Но об этом позже.
В итоге позитивизм разрушил рационализм - но и сам оказался жертвой тех общественных сил, развитие которых боготворил. Хаотичность мира Капитала (вспомним Маркса: «диктатура на отдельной фабрике - анархия в целом общественном производстве»), совершенное несоответствие субъективных целей и итоговых, объективных результатов быстро подорвала наивную позитивистскую веру в «безграничный прогресс». Уже первые кризисы перепроизводства начали убеждать граждан буржуазного общества в совершенной неспособности индивида познать законы, управляющие этим абсолютно анархичным (каким оно кажется на поверхности) обществом. Возникло сомнение в принципиальном существовании этих законов. Знаменитая адамсмитовская "невидимая рука рынка" стала пониматься уже совершенно негативно - как залог и объяснение необъяснимого движения буржуазного общества.
Поэтому на позитивизме дело не остановилось: он породил реакцию на самого себя. Но эта реакция уже, понятное дело, не была рационализмом с его диктатом надчеловеческого, объективного Разума.
И здесь я вновь вынужден прерваться - до следующего письма…