К вопросу о либерализме и демократии - 2
После рекомендаций сразу нескольких уважаемых людей я с интересом прочитал книгу Григория Голосова "Политические режимы и трансформации: Россия в сравнительной перспективе" (М., 2024). После прочтения вводной и половины следующей главы первое впечатление было, по-правде, близким к разочарованию: общетеоретическое и методологическое обоснование - никакое. Верёвка - вервие простое. Демократия - хорошо, авторитаризм - плохо. Потом сразу стало интереснее, но мировоззренческую слабость автора книги я для себя отметил. Не в том дело, что мировоззрение не совпадает с моим, а в том, что в 2024 году автор всё ещё не определился, кто он: демократ или либерал? По-моему, всё же либерал, хотя и отказаться от демократии, которую сводит к регулярной смене власти, тоже не в силах. Сегодня это обычно, и нам важнее другое: раз не определился, то, скорее всего, и не видит в этом противоречия. И эта слабость характерна для всей российской "оппозиции": либерализм и демократию она готова принимать лишь в одной связке, в то время как в условиях современного мира они непримиримо противостоят друг другу. Имело смысл указать, говоря о ближайших перспективах российской политики, что своё место в ней раньше других займут те, кто быстрее других определится в этой дихотомии. Правда, имело смысл так же отметить, что либералы в существующей политической системе уже устроились, так что в полной мере вакантны только места демократов.
Значение сериала "Предатели" в том, что, - хотели того его авторы или нет, - он запустил в российской "оппозиции" размежевание между либерализмом и демократией. Его слабость в том, что ФБК не готов идти в этом размежевании до конца. Мне о том, что основной фронт противоборства в современной российской политике - здесь, стало окончательно ясно во время протестов марта 2017 года, кстати, тоже организованных ФБК. До этого мне представлялось, что можно как-то обойти это противоречие по линии прямой организации рабочей борьбы. Позже (в том числе и в результате некоторого собственного практического опыта) стало ясно, что нет: противоречие, уходящее корнями к петровским реформам, обречено снова и снова проявлять себя на каждом переломном этапе российской истории, пока не будет разрешено. Собственно, попытка обойти противоречие между либерализмом и демократией по этой линии уже была - в октябре 1917 года. Но тогда это противоречие было, наоборот, слишком очевидным, чтобы задумываться о его возможных трансформациях.
Ленин о нём много писал, особенно, когда анализировал опыт Первой русской революции. Но меня, признаюсь, обратить внимание на это противоречие подвиг Михаил Лифшиц, для которого тема тоже была одной из основных рабочих, и в архиве которого имеется запись:
Демократия и либерализм
(осложнения). Романтизм, реакционная демократия
Два полюса:
а) подло в стране феод[альных] нравов [?] нападать на буржуазию
б) подло поддерживать либеральную буржуазию, идущую на сговор с феод[ализмом]
Вывод: нужно различать между либерализмом и демократией, между двумя путями развития капитализма
[Лифшиц М.А. Проблема Достоевского (Разговор с чёртом). М., 2013. С.17. Курсив Михаила Лифшица.]
И уже с этой точки я вернулся к Ленину и перечитал то, что писал об этом он. Открытых врагов революции - правых, т.е. помещиков и тем более монархически настроенных крестьян, Ленин по многим параметрам ставил выше, чем её предателей-либералов. Многие помнят его замечание про "тёмный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий" [т.24, с.18], увиденный в русском черносотенстве. С другой стороны, слабой чертой демократов того времени (энесов, эсеров) он видел их "социалистические" иллюзии, без которых те были бы гораздо демократичнее и тем ценнее для революции в своём действительном, а не мнимом ими самими качестве. Этот момент особенно надо отметить, потому что нотки подобных иллюзий прозвучали и у Марии Певчих, когда она защищала свой сериал от заклятых друзей-либералов после его выхода. Не хочу пересматривать (даже в ускоренном режиме это займёт много времени), но что-то про приватизацию заводов рабочими там пару раз точно было. Это тем более наивно, что сами рабочие изжили такие иллюзии ещё в начале 1990-х, хотя в перестройку они - да, встречались часто.
Особенно ярко это проявилось в движении советов трудовых коллективов (СТК), созданных на предприятиях в соответствие с Законом СССР от 30.06.1987 г. "О государственном предприятии (объединении)". Де-юре этот закон необычайно расширял права трудового коллектива (одни выборы директора чего стоили!), но де-факто лишь укреплял власть существующей администрации, расширяя её социальную базу. Ну, а кого ещё рабочие могут выбрать директором, кроме директора? Какие могут быть другие кандидатуры? У кого ещё есть необходимые авторитет, опыт, связи в главке и министерстве?.. Конечно, могли быть и исключения, но правилом было то, что общее собрание работников предприятия - по закону высший орган власти на предприятии - рядовыми работниками использовался как возможность пообщаться с начальством, задать ему свои вопросы, предъявить претензии, что вообще-то тоже в условиях, когда вопросов и претензий хватало, представлялось не лишним и заставляло администрацию тщательно готовиться к таким собраниям, но по сути ни на выполнение госзаказа (так теперь стали называть план), ни на получение прибыли всё это повлиять не могло. Что же касается СТК, представлявшего коллектив между собраниями, то его реальная роль на предприятии была и того меньше. И только в одном вопросе СТК сыграли решающую роль в масштабе страны. Причём, заметим: как и в случае с шахтёрским движением, эта роль была не экономическая, а политическая. А именно: в России СТК сыграли решающую роль для перевода предприятий из союзной юрисдикции в российскую, тем самым несомненно укрепив власть Ельцина. Сами директора такого перевода добиться бы не могли, но рабочие - в "рабоче-крестьянском государстве" - имели особо весомый голос. При этом требования перевода предприятий в российскую юрисдикцию сразу включали в себя требования их скорейшей приватизации - внимание! - в пользу работников.
Трудовые коллективы многих промышленных предприятий полагали, что приватизация заводов должна произойти именно в пользу работников. В 1990 г. по инициативе СТК ВАЗа и Кировского завода был создан Союз трудовых коллективов, главной целью которого было "добиться законодательного закрепления права коллектива определять форму существования предприятий в условиях рынка и не допускать захвата предприятий в собственность административными и управленческими структурами"[1]. Слова о захвате номенклатурой части бывшей госсобственности имели под собой основания, так как до начала официальной приватизации в 1992 г. активно шла приватизация скрытая, [151/152] путём создания внутри союзных министерств и ведомств акционерных обществ и концернов.
Союз трудовых коллективов объединял трудящихся более 500 промышленных, транспортных, торговых, обслуживающих предприятий Азербайджана, Армении, Белоруссии, Латвии, Литвы, Молдовы, России, Таджикистана и Украины. Создатели СТК выступали за развитие самоуправления трудовых коллективов в противовес диктату "номенклатурной администрации".[1] Как и многие рабочие организации начала 1990-х гг., СТК имел ярко выраженную политическую повестку. Передача собственности в пользу работников предприятия рассматривалась как "главное средство борьбы против тоталитарной системы в целях преодоления отчуждения трудящихся от власти и собственности".[2] В борьбе с центральными властями руководители СТК явно рассчитывали на поддержку республиканской номенклатуры. Именно поэтому в качестве одного из первоочередных требований организации стал перевод предприятий из союзного подчинения в республиканское.[3] Сегодня удивительно читать резолюции совета представителей СТК, авторы которого видели в Горбачёве главного противника рабочего самоуправления, а в Ельцине - основную надежду на возрождение России и трудовой демократии.[4] Документы той эпохи служат ярким примером манипуляции коллективистскими идеями в интересах капиталистической реставрации. [Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М., 2021. С.151-152]
Как видим, противоречие между либеральным и демократическим путями развития капитализма в полной мере проявилось уже в 1990 году, - как только всем стала очевидна капиталистическая перспектива дальнейшего развития. Не потому что такая перспектива была навязана, а потому что на основе товарного хозяйства, если только искусственно не тормозить его развитие, может развиваться только капитализм. Отдалённо повторялась межреволюционная повестка начала века, когда боролись между собой различные программы передачи крестьянам помещичьей земли, только теперь речь шла не о сельском хозяйстве, а о промышленности, и если тогда "чёрный передел" имел отправной точкой национализацию помещичьей земли, то теперь - приватизацию госпредприятий. "Помещиками" в новой ситуации выступала номенклатура, а "крестьянами" - рабочие коллективы. Скрытая приватизация ясно обозначила предпочтительный для "либеральных помещиков" путь развития капитализма, направляемый "сверху", и их заинтересованность в торможении демократической приватизации "снизу".
Эпизод августа 1991-го столько раз освещался, что я решил опустить его вовсе. Замечу мимоходом только, что рабочие забастовки и здесь сыграли решающее значение. Это признавал и сам Ельцин: в 2001 году в телефильме по случаю десятилетия путча он вспоминал, как он и регионалы уже внутренне готовились к арестам, когда неожиданно для них начали приходить известия о вспыхнувших забастовках протеста против ГКЧП на шахтах и металлургических комбинатах, и именно это придало им необходимый импульс к сопротивлению. Меня в этом рассказе особенно поразило то, что сам Ельцин со товарищи поддержки со стороны рабочих совсем не ждали. Это много говорит о них как "демократах": народ в них верил, они в народ - нет.
А что до демократов (не "демократов"), то они, как и в начале ХХ века, находились в плену у левацкой иллюзии, только другой: тогда демократы (энесы и эсеры), отстаивая лучшие условия для развития в России капитализма, сами были уверены и уверяли других, что борются за социализм на базе крестьянской общины; демократы конца ХХ века верили в возможность капитализма на базе передачи предприятий в собственность трудовых коллективов. Эта иллюзия сделала их идеальным объектом кидалова со стороны "демократов" - республиканской номенклатуры, которое произошло в 1992 году в виде ваучерной приватизации. На ней хорошо наварились лишь те, кто к её началу уже имел немало - криминальные и номенклатурные кланы, незадолго перед тем как раз нашедшие друг друга.
Так левацкая иллюзия демократов развеялась. Но оставалась ещё другая иллюзия: это мы привели Ельцина к власти, мы защитили его во время августовского путча 1991 года, и, если он не оправдает нашего доверия, мы также просто заменим его на кого-то другого. Единственными настоящими демократами в России 1990-х были рабочие. Но, отказавшись от классового сознания, воспринимавшегося как коммунистическая обманка, они тем самым отказались и от самостоятельной политики и собственной партии. И когда пришло время заменять Ельцина на кого-то другого, оказалось, что никого другого-то и нет. На парламентских выборах 1993 года больше других набрали так называемые "либерал-демократы" - партия, специально созданная спецслужбами ещё СССР в том числе для таких случаев (никаких документальных подтверждений у меня, разумеется, нет, но сопоставление фактов из истории этой партии и биографии её лидера делает такое предположение очень правдоподобным). В целом же голоса раздробились, а, учитывая новую конституцию, президентская власть Ельцина только укрепилась.
"Чёрный октябрь" 1993-го тоже опускаю. Ельцина на этот раз рабочие не поддержали, но и его противников тоже. Шла разборка между номенклатурными кланами, - и всем это было ясно. К сожалению, некоторое число альтернативно мыслящих граждан сумело в неё ввязаться и в ней пострадать, но, к счастью, за пределы Садового кольца "восстание" не распространилось.
Ещё пару слов о демократических иллюзиях 90-х. Речь не о том, что демократия - иллюзия. Не иллюзия. И само собой - демократия предпочтительнее авторитаризма. Но речь о том, что демократия не устраняет социальных противоречий и классового господства. Наоборот, она помогает держать социальные противоречия под контролем и таким образом укрепляет классовое господство. Не всегда его можно укрепить таким образом, и поэтому не всегда господствующий класс предпочитает развивать демократию. Но в постсоветской России классообразование в 90-е только началось (причём уже при Путине оно было искусственно прервано), и поэтому в 1990-1991 годах ещё были возможны иллюзии народного капитализма и народного президента.
Наконец, была и ещё одна иллюзия. В политическом словаре 90-х "демократы" и "коммунисты" были главными антиподами. Их противостояние составляло главную интригу всей политической жизни: "демократы" боролись с "коммунистами", а "коммунисты" - с "демократами". При этом меньше всего это была борьба идей, а значит, и сторонников идей. Ведь ясно же, что люди, занятые идейной борьбой, и сами производят идеи. Но наши 90-е не дали истории общественной мысли ни одной новой идеи, ни одного мыслителя, - ни "демократа", ни "коммуниста", - а между тем борьба разворачивалась нешуточная. Как же так? А всё дело в том, что эта борьба не была на самом деле борьбой демократии и коммунизма. Бюрократическая номенклатура, в которую уже к 1930-м годам выродился большевистский партийный режим, привычно ассоциировалась с пролетарской коммунистической революцией, - номенклатура сама же и насаждала этот миф, - но победа над "коммунистами", выразившаяся в "запрете" КПСС (по указу Ельцина 6 ноября 1991 года), была на самом деле победой над той частью этой номенклатуры, которая желала сохранить ассоциативную связь с коммунизмом ради устоявшейся и зарекомендовавшей себя бюрократической практики. Выгодополучателями этой победы были другие номенклатурные кланы, которые видели для себя выгоду в том, чтобы эту связь разорвать. Победили "демократы", но не демократия. Впрочем, и проиграли "коммунисты", но не коммунизм.
Судьба этой иллюзии сложнее, даже сейчас я не скажу, что все россияне от неё свободны: многие верят в демократичность 1990-х, ещё больше верят в антагонизм демократии и коммунизма (это уже и не только россиян касается). Иллюзии, конечно, возникают не на пустом месте, но от этого не перестают быть иллюзиями. Вторая серия "Предателей" в деталях осветила сговор российской либеральной буржуазии с "семьёй" (это ли не "феодальные нравы"!) против демократии в 1996 году. Именно на иллюзии противостояния демократии и коммунизма сыграли заговорщики. Именно под лозунгом недопущения "коммунистического реванша" - ради захвата общественной собственности - они бросили демократию под ноги.
Доказывать, что свойственный советской партноменклатуре бюрократический абсолютизм - это именно "феодальные нравы", я не буду. Дискуссия об абсолютизме в советской исторической науке шла со второй половины 1920-х годов, временами утихая, чтобы потом вспыхнуть с новой силой. Последняя вспышка относится к 1968-1972 годам, после чего дискуссию по сути замяли: остановились на трюизме, что существование разных точек зрения - это нормально. Не потому ли, что участникам дискуссии приоткрылась истинная причина жгучей актуальности вопроса об абсолютизме? Спорили в основном о том, относить ли явление абсолютизма к ещё феодальной эпохе или уже капиталистической, и те, кто видел в абсолютизме явление позднего феодализма, были несомненно убедительнее (хотя стремление сдвинуть абсолютизм ближе к современности тоже понятно). Но нам всё же не обойти вопрос: как могли сохраниться в России "феодальные нравы" до наших дней, при том что с помещичьим землевладением мы покончили больше ста лет назад самым радикальным образом?
Но к ответу на этот вопрос мы подойдём своим чередом, и подходить придётся издалека, постепенно углубляясь в проблему. А пока начну с того, что процитирую из книги Григория Голосова:
Разумеется, любой исторический опыт поддаётся учёту лишь на основе правильного понимания целей основных игроков и стратегий, которые были обусловлены этими целями. С этой точки зрения особенно важно то, что по своему исходному замыслу перестройка отнюдь не должна была привести к демократизации. Первоначальные цели преобразований, намеченные Михаилом Горбачёвым после его прихода к власти и закреплённые в решениях XXVII съезда КПСС весной 1986 года, были связаны с признанием неэффективности сложившейся на тот момент системы управления экономикой, в результате чего [целей? признания? неэффективности?] СССР столкнулся с проблемами при реализации внешнеполитических целей [каких? главной внешнеполитической целью СССР после достижения в 1961 году ядерного паритета была остановка гонки вооружения, которую его экономика тянула с большим трудом, но с логикой абзаца она не вяжется]. Эти проблемы должны были устранить, с одной стороны, "ускорение" экономического развития, а с другой стороны, создание более эффективного управленческого аппарата. Именно этот второй момент - улучшение административно-управленческой практики - и получил тогда название "перестройка". [С. 61. Подчёркивание и замечания в квадратных скобках мои. - lenivtsyn.]
Думаю, неслучайно, что при вообще-то безупречном стиле книги этот абзац - тяжеловесный и корявый. В результате чего СССР столкнулся с проблемами при реализации внешнеполитических целей? То ли - неэффективности системы управления экономикой (думаю, автор хотел сказать именно это, но ведь можно понять и по-другому). То ли - признания этой неэффективности. То ли - связи первоначальных целей преобразований с признанием неэффективности. Возможно, было бы яснее, если бы автор раскрыл, о каких проблемах он говорит, и при реализации каких внешнеполитических целей они возникли, но он этого не сделал. А предпоследнее в отрывке предложение я прочитал стопицот раз, прежде чем понял, что подлежащее в нём не "проблемы", а "ускорение" и "создание более эффективного управленческого аппарата". У меня такое бывает, когда я, недостаточно прояснив для себя какой-то момент в изложении своих мыслей и оставаясь недовольным написанным, правлю, правлю, правлю... После десятой или двадцатой правки текст начинает выглядеть примерно так же путано.
Но я, конечно, не для того цитировал, чтобы придраться к одному неудачному и совсем не характерному для книги абзацу, а просто невозможно понять постсоветские 90-е без понимания событий, происходивших в СССР во второй половине 80-х, итогом и отголоском которых они были. СССР был столь значительным явлением мировой истории, что абстрагироваться от него, пытаться рассматривать российские 90-е не как ближайшее следствие крушения СССР, просто нелепо. Но мы видим, что даже у самых ясных умов понимание истории этого крушения корявое. Об этом нужно было бы написать отдельный пост, я уже не говорю - историческое исследование. Не сомневаюсь, что историки со временем сюда доберутся, но пока что результаты их работы в этом направлении неочевидны. А чтобы не казаться голословным и сказать что-нибудь по существу, разберу утверждение, которое я подчеркнул в процитированном выше отрывке.
Что стоит за словами "первоначальные цели преобразований, намеченные Михаилом Горбачёвым после его прихода к власти"? Приход к власти - это мартовский пленум 1985 года ЦК КПСС, который назначил Горбачёва генеральным секретарём. И уже апрельскому пленуму того же года суждено было стать эпохальным. Главный вопрос его повестки - созыв очередного партийного съезда, и итоговый документ тоже посвящён ему. Но съезд этот, хоть и очередной, - совсем не рядовой: на нём предстояло принять новую редакцию программы партии, поправки в её устав, а главное - новаторский программный документ под названием "Основные направления экономического и социального развития СССР на 1986-1990 годы и на период до 2000 года". Разве не смешно думать, что этот пакет документов начали готовить только после того, как Горбачёв оказался на посту генсека? Или что его могли готовить в тайне от Политбюро? Нет, первоначальные цели преобразований были намечены не Михаилом Горбачёвым, и уж конечно не после его прихода к власти. Они были коллективной разработкой, на подготовку которой было затрачено много времени и усилий большого числа людей. При её реализации в какой-то момент что-то пошло не так, после чего страна оказалась в 90-х. И как же можно поручиться за достоверность всякого суждения о 90-х без понимания причин вызвавших эту "аварию", безотносительно того, радоваться ей или огорчаться?
Сразу же за "корявым" абзацем Григорий Голосов пишет:
Таким образом, первоначальные цели преобразований были направлены не на демонтаж партийного режима, а на его укрепление и совершенствование. Собственно говоря, именно на это и получил свой мандат Горбачёв, когда престарелое большинство членов Политбюро согласилось передать ему высшую власть. К 1985 году СССР был стабильной, полностью консолидированной автократией, в которой сколько-нибудь заметная оппозиция отсутствовала, а институты "советского народовластия" носили совершенно фиктивный характер. Институциональным костяком режима была КПСС, во главе которой стоял Горбачёв. [С. 61.]
То есть в представлении автора "демонтаж партийного режима" - личная заслуга Горбачёва. В этом представлении он не одинок (правда, другие эту заслугу ставят Горбачёву в вину), но так ли было на самом деле? Из лекций Екатерины Михайловны Шульман мы знаем, что единственная цель автократии - она сама (автократия, конечно, а не ЕМШ). Власть ради власти. Но если в СССР автократии ничего не угрожало, то зачем ей понадобилось "укрепление и совершенствование"? Тем более старичкам, как правило совсем не склонным к переменам? Но если даже престарелому большинству Политбюро необходимость перемен была очевидна, то значит, что-то их власти - стабильной и полностью консолидированной - ой-ой-ой как угрожало!
Вот только, кто бы мог скрываться за этим что-то? Ясно, что не отсутствующая оппозиция и не фиктивные институты "советского народовластия". Неужели сам народ?..
У автора получается, что Горбачёв подменил цели преобразований: получил от Политбюро высшую власть для укрепления и совершенствования партийного режима, а сам... начал авторитарную демократизацию. Да - авторитарную. Но - демократизацию. Ага, лидер режима. Как сказала бы несравненная Екатерина Михайловна: Автократ Автократович. Сам. Возжелал. Демократии. То, что для реализации такого каприза ему требовалось даже больше власти, чем обычно, не было проблемой, - на то он и Автократ:
Первые шаги перестройки были связаны с чисткой партийного аппарата в высшем и среднем (региональном) эшелонах, что объективно вело к усилению контроля Горбачёва над партией без изменения её политической роли. Надо констатировать, что именно на этом этапе Горбачёв достиг наибольших успехов, создав для себя значительные гарантии против опасности внутрипартийной оппозиции вроде той, которая в 1964 году отстранила от власти Никиту Хрущёва. [Там же, с. 62.]
Но нашему Автократу Автократовичу власти всё было мало, и он решил опереться на институты, которые... "носили совершенно фиктивный характер".
Неправда ли, всё очень логично? А главное - реалистично. Внук председателя колхоза, со школы начавший продвигаться по партийной линии, всю жизнь строивший партийную карьеру (и, надо отметить, строивший блестяще: в 40 лет он уже член ЦК), достиг наконец самой вершины, максимально на ней укрепился и... пустился во все тяжкие. Ну, такой просто был человек.
Конечно, автократы тоже люди. (Книга Голосова интересна ещё и потому, что там этому моменту уделяется достаточно внимания.) И они могут быть самыми разными, и добрыми в том числе, каким несомненно был сенегальский диктатор Леопольд Сенгор. Но ведь и Сенгор начал "имитировать демократию" лишь тогда, когда начала падать его популярность, а не просто по доброте. Почему же в СССР было не так? Не потому ли, что если признать причиной "авторитарной демократизации" советского партийного режима падение его популярности, то тем самым придётся признать его изначальную популярность? И, по всей видимости, немалую, если учесть, что, несмотря на голод, войны и репрессии, он продержался на ней больше 70 лет.
Только если преодолеть антикоммунизм, антисоветизм и демофобию, начинают сходиться концы с концами во взглядах на нашу историю - минувшую и всё ещё продолжающуюся. Потому что Путин - представитель самого могущественного после крушения КПСС номенклатурного клана - ловко сыграл на неизжитой иллюзии, стал тем "коммунистическим реваншем", тем выбором без выбора для народа и всё ещё продолжает его дурачить. И невозможно его переиграть, оставаясь в плену у этой иллюзии, потому что сам он от неё свободен. И даже когда он уйдёт в мир иной, останется могущественный номенклатурный клан, вся сила которого в умении создавать иллюзии и играть на них. Но вернёмся ко временам начала перестройки.
Доклад молодого генсека на апрельском пленуме выглядел так, как выглядел бы доклад и любого другого из его соратников, попавшего на его место и не успевшего ещё как следует обжиться. "Удои с дисциплиною, корма и вновь корма!" Не обойдена ни одна значимая тема того времени - от "продовольственной программы" и борьбы за качество до налаживания отношений с Китаем, поддержки Никарагуа и критики США. В том числе в докладе говорится о "задаче ускорения экономического развития" и "концепции перестройки хозяйственного механизма". О них докладчик говорит, как об "активной работе партии, начиная с 1983 года". "Сейчас нам стала яснее концепция перестройки...". Другими словами, Горбачёв на апрельском пленуме 1985 года заявляет о себе как продолжателе дела Юрия Андропова, при котором "стратегия ускорения" и "перестройка", а так же "гласность" и "социалистическая демократизация", вошли в словарь высшего партийного руководства. Теперь подготовительный этап подошёл к концу, и настало время запустить лозунги в массы. Однако нам имеет смысл задержаться на подготовительном этапе.
То, что народу запомнилось как "горбачёвские реформы", долго подготавливалось рядом организационных и кадровых решений, среди которых были и перевод Горбачёва в 1978 году в Москву и введение его в 1980 году в Политбюро. То, что за этим стоял Андропов, рассказывал в интервью Гордону сам Горбачёв. Параллельно собиранию кадров будущей команды реформаторов глава КГБ готовил чистку высшего руководства от тех, кто мог бы им помешать. И уже через две недели после смерти Брежнева решением Политбюро была создана группа, тогда ещё секретная, по подготовке реформ. Вот как обо всём этом говорится в посвящённой Андропову статье в Википедии:
Андропов начал «чистку» партийного и государственного аппарата, включая органы госбезопасности. За пятнадцать месяцев его правления было заменено 18 министров СССР, переизбрано 37 первых секретарей обкомов КПСС. Андропов стал собирать команду деятелей-сподвижников. Он ввёл в высшее руководство региональных руководителей М. С. Горбачёва, Е. К. Лигачёва, В. И. Воротникова, Н. И. Рыжкова, В. М. Чебрикова, Г. А. Алиева, Г. В. Романова и других.
В начале 1983 года Андропов поручил Горбачёву и Рыжкову приступить к подготовке экономической реформы. В ЦК КПСС был создан специальный экономический отдел под руководством Рыжкова. К разработке партийно-государственного курса были привлечены видные учёные академики А. Г. Аганбегян, Г. А. Арбатов, Т. И. Заславская, О. Т. Богомолов, доктора экономических наук Л. И. Абалкин, Н. Я. Петраков и другие[84].
«Считаю, - говорил впоследствии Николай Рыжков, - что истоки перестройки относятся к началу 83-го года, к тому времени, когда Андропов поручил нам - группе ответственных работников ЦК КПСС, в том числе мне и Горбачеву, подготовить принципиальные предложения по экономической реформе»[85].
«Я разделяю мнение Н. И. Рыжкова и некоторых других о том, что основные, принципиальные положения перестройки были подготовлены ещё в 1983 и 1984 годах по инициативе Ю. В. Андропова», - отмечал Михаил Ненашев[86].
«Ещё за два года до столь разрекламированного апрельского (1985) Пленума ЦК КПСС, - вспоминал Анатолий Лукьянов, - Ю. Андропов пришел к выводу о необходимости разработать программу перестройки управления промышленностью, а затем и всем народным хозяйством. Тогда к этой работе (а она проходила у меня на глазах) были привлечены М. Горбачёв, Н. Рыжков, В. Долгих… Ряд видных представителей науки и производства»[87].
Экономист Татьяна Корягина, которая работала тогда в Научно-исследовательском экономическом институте при Госплане СССР, рассказывала: «Спустя две недели после смерти Брежнева по решению Политбюро была создана рабочая группа, целью которой стала теоретическая разработка экономической реформы… Работали мы при Межведомственном совете по изучению опыта стран-членов СЭВ, причём трудиться приходилось под грифом „секретно“»[88]. Главной задачей этой реформы было создание частного сектора в экономике. Более того, по словам Корягиной, «тогда был заложен курс на акционирование, частную собственность, определены раскрепощение цен, переход к рыночной экономике смешанного типа»[89].
Николай Рыжков вспоминал: «Именно в начале 83-го эти „крамольные мысли“ стали обретать плоть, оказавшись в основе долгосрочной программы кардинальной перестройки управления народным хозяйством. Андропова интересовали проблемы хозяйственного расчета и самостоятельности предприятий, концессий и кооперативов, совместных предприятий и акционерных обществ»[90].
Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), который в мае 1983 года возглавил Александр Яковлев, направил в ЦК КПСС записку о целесообразности создания в СССР предприятий с участием иностранного капитала, а в Госплан СССР - записку о надвигающемся экономическом кризисе и углубляющемся отставании СССР от развитых западных стран.
Экономист Станислав Меньшиков вспоминал, что с приходом к власти Андропова «было принято решение о новой редакции Программы КПСС», а группу по её подготовке возглавил директор ИМЭМО Яковлев[91].
Над проектом реформ работало множество людей. Вот что вспоминал профессор Тартуского университета М. Л. Бронштейн: «В конце 1983 г. мне довелось лично познакомиться с Михаилом Горбачёвым. По поручению Андропова тот собрал для обмена мнениями группу учёных-рыночников»[92]. Рыжков вспоминал, что Андропов опубликовал в журнале «Коммунист» (№ 3, 1983) программную статью «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР», в которой изложил видение перспектив развития социализма и общественной собственности в СССР. Краеугольным камнем статьи было положение об экономии, о рачительном использовании материальных, финансовых, трудовых ресурсов. И именно в статье звучит идея об ускорении «прогресса производительных сил»[93].
Андропов обозначил свой реформаторский курс с важнейшего заявления на Пленуме ЦК КПСС 15 июня 1983 года: необходимо познать по-настоящему страну и общество, дать грамотную, научную диагностику сложнейших явлений, которые на протяжении десятилетий переживал Советский Союз. «Стратегия партии в совершенствовании развитого социализма должна опираться на прочный марксистско-ленинский теоретический фундамент. Между тем, если говорить откровенно, мы ещё до сих пор не изучили в должной степени общество, в котором живём и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок»[94]. Андропов, в частности, говорил о расширении социалистической демократии и гласности[95].
[Можно посмотреть целый диафильм по итогам июньского 1983 года пленума ЦК КПСС.]
Все, кто интересуется советской историей, наверняка слышали о том, как сам глава КГБ Юрий Андропов однажды признался: "мы" не знаем общества, в котором живем. Всякий раз это признание подаётся так, что складывается впечатление неофициальной доверительной беседы (во всяком случае, сам я долгое время был уверен, что это было сказано в личном общении), а между тем признание прозвучало на Пленуме ЦК в докладе генерального секретаря, который на следующий день можно было прочитать в газете "Правда" и других центральных газетах (например, кто желает, может прочитать его в "Советской культуре" - вторая полоса, четвёртый столбец, 15-я строка сверху и далее). Честность Андропова делает его в моих глазах более привлекательным, чем других руководителей, поэтому в некоторое его оправдание скажу, что причиной непонимания партократами современного общества были не личные качества, а отсталая классовая природа.
Вряд ли для кого-то в ЦК могло быть секретом, что Горбачёв - человек Андропова, и на пост генсека Политбюро его выдвигало, несомненно, именно в этом качестве. На Апрельском пленуме он отрабатывал доверенную ему Политбюро повестку. А то, что между Андроповым и Горбачёвым генсеком побывал ещё Черненко, объясняется, по-моему, не столько борьбой группировок внутри Политбюро, сколько неподготовленностью ещё на тот момент пакета реформ и необходимостью продолжать подготовительную работу. Во всяком случае, начинания Андропова при Черненко не были свёрнуты. Продолжался "широкомасштабный экономический эксперимент", работа по подготовке комплексной программы экономических реформ шла полным ходом, даже уголовные дела, начатые Андроповым, были доведены до конца, за исключением "бриллиантового дела" Галины Брежневой, с отцом которой Черненко связывала многолетняя личная дружба.
(Продолжение следует)
Значение сериала "Предатели" в том, что, - хотели того его авторы или нет, - он запустил в российской "оппозиции" размежевание между либерализмом и демократией. Его слабость в том, что ФБК не готов идти в этом размежевании до конца. Мне о том, что основной фронт противоборства в современной российской политике - здесь, стало окончательно ясно во время протестов марта 2017 года, кстати, тоже организованных ФБК. До этого мне представлялось, что можно как-то обойти это противоречие по линии прямой организации рабочей борьбы. Позже (в том числе и в результате некоторого собственного практического опыта) стало ясно, что нет: противоречие, уходящее корнями к петровским реформам, обречено снова и снова проявлять себя на каждом переломном этапе российской истории, пока не будет разрешено. Собственно, попытка обойти противоречие между либерализмом и демократией по этой линии уже была - в октябре 1917 года. Но тогда это противоречие было, наоборот, слишком очевидным, чтобы задумываться о его возможных трансформациях.
Ленин о нём много писал, особенно, когда анализировал опыт Первой русской революции. Но меня, признаюсь, обратить внимание на это противоречие подвиг Михаил Лифшиц, для которого тема тоже была одной из основных рабочих, и в архиве которого имеется запись:
Демократия и либерализм
(осложнения). Романтизм, реакционная демократия
Два полюса:
а) подло в стране феод[альных] нравов [?] нападать на буржуазию
б) подло поддерживать либеральную буржуазию, идущую на сговор с феод[ализмом]
Вывод: нужно различать между либерализмом и демократией, между двумя путями развития капитализма
[Лифшиц М.А. Проблема Достоевского (Разговор с чёртом). М., 2013. С.17. Курсив Михаила Лифшица.]
И уже с этой точки я вернулся к Ленину и перечитал то, что писал об этом он. Открытых врагов революции - правых, т.е. помещиков и тем более монархически настроенных крестьян, Ленин по многим параметрам ставил выше, чем её предателей-либералов. Многие помнят его замечание про "тёмный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий" [т.24, с.18], увиденный в русском черносотенстве. С другой стороны, слабой чертой демократов того времени (энесов, эсеров) он видел их "социалистические" иллюзии, без которых те были бы гораздо демократичнее и тем ценнее для революции в своём действительном, а не мнимом ими самими качестве. Этот момент особенно надо отметить, потому что нотки подобных иллюзий прозвучали и у Марии Певчих, когда она защищала свой сериал от заклятых друзей-либералов после его выхода. Не хочу пересматривать (даже в ускоренном режиме это займёт много времени), но что-то про приватизацию заводов рабочими там пару раз точно было. Это тем более наивно, что сами рабочие изжили такие иллюзии ещё в начале 1990-х, хотя в перестройку они - да, встречались часто.
Особенно ярко это проявилось в движении советов трудовых коллективов (СТК), созданных на предприятиях в соответствие с Законом СССР от 30.06.1987 г. "О государственном предприятии (объединении)". Де-юре этот закон необычайно расширял права трудового коллектива (одни выборы директора чего стоили!), но де-факто лишь укреплял власть существующей администрации, расширяя её социальную базу. Ну, а кого ещё рабочие могут выбрать директором, кроме директора? Какие могут быть другие кандидатуры? У кого ещё есть необходимые авторитет, опыт, связи в главке и министерстве?.. Конечно, могли быть и исключения, но правилом было то, что общее собрание работников предприятия - по закону высший орган власти на предприятии - рядовыми работниками использовался как возможность пообщаться с начальством, задать ему свои вопросы, предъявить претензии, что вообще-то тоже в условиях, когда вопросов и претензий хватало, представлялось не лишним и заставляло администрацию тщательно готовиться к таким собраниям, но по сути ни на выполнение госзаказа (так теперь стали называть план), ни на получение прибыли всё это повлиять не могло. Что же касается СТК, представлявшего коллектив между собраниями, то его реальная роль на предприятии была и того меньше. И только в одном вопросе СТК сыграли решающую роль в масштабе страны. Причём, заметим: как и в случае с шахтёрским движением, эта роль была не экономическая, а политическая. А именно: в России СТК сыграли решающую роль для перевода предприятий из союзной юрисдикции в российскую, тем самым несомненно укрепив власть Ельцина. Сами директора такого перевода добиться бы не могли, но рабочие - в "рабоче-крестьянском государстве" - имели особо весомый голос. При этом требования перевода предприятий в российскую юрисдикцию сразу включали в себя требования их скорейшей приватизации - внимание! - в пользу работников.
Трудовые коллективы многих промышленных предприятий полагали, что приватизация заводов должна произойти именно в пользу работников. В 1990 г. по инициативе СТК ВАЗа и Кировского завода был создан Союз трудовых коллективов, главной целью которого было "добиться законодательного закрепления права коллектива определять форму существования предприятий в условиях рынка и не допускать захвата предприятий в собственность административными и управленческими структурами"[1]. Слова о захвате номенклатурой части бывшей госсобственности имели под собой основания, так как до начала официальной приватизации в 1992 г. активно шла приватизация скрытая, [151/152] путём создания внутри союзных министерств и ведомств акционерных обществ и концернов.
Союз трудовых коллективов объединял трудящихся более 500 промышленных, транспортных, торговых, обслуживающих предприятий Азербайджана, Армении, Белоруссии, Латвии, Литвы, Молдовы, России, Таджикистана и Украины. Создатели СТК выступали за развитие самоуправления трудовых коллективов в противовес диктату "номенклатурной администрации".[1] Как и многие рабочие организации начала 1990-х гг., СТК имел ярко выраженную политическую повестку. Передача собственности в пользу работников предприятия рассматривалась как "главное средство борьбы против тоталитарной системы в целях преодоления отчуждения трудящихся от власти и собственности".[2] В борьбе с центральными властями руководители СТК явно рассчитывали на поддержку республиканской номенклатуры. Именно поэтому в качестве одного из первоочередных требований организации стал перевод предприятий из союзного подчинения в республиканское.[3] Сегодня удивительно читать резолюции совета представителей СТК, авторы которого видели в Горбачёве главного противника рабочего самоуправления, а в Ельцине - основную надежду на возрождение России и трудовой демократии.[4] Документы той эпохи служат ярким примером манипуляции коллективистскими идеями в интересах капиталистической реставрации. [Лебский М.А. Рабочий класс СССР: жизнь в условиях промышленного патернализма. М., 2021. С.151-152]
Как видим, противоречие между либеральным и демократическим путями развития капитализма в полной мере проявилось уже в 1990 году, - как только всем стала очевидна капиталистическая перспектива дальнейшего развития. Не потому что такая перспектива была навязана, а потому что на основе товарного хозяйства, если только искусственно не тормозить его развитие, может развиваться только капитализм. Отдалённо повторялась межреволюционная повестка начала века, когда боролись между собой различные программы передачи крестьянам помещичьей земли, только теперь речь шла не о сельском хозяйстве, а о промышленности, и если тогда "чёрный передел" имел отправной точкой национализацию помещичьей земли, то теперь - приватизацию госпредприятий. "Помещиками" в новой ситуации выступала номенклатура, а "крестьянами" - рабочие коллективы. Скрытая приватизация ясно обозначила предпочтительный для "либеральных помещиков" путь развития капитализма, направляемый "сверху", и их заинтересованность в торможении демократической приватизации "снизу".
Эпизод августа 1991-го столько раз освещался, что я решил опустить его вовсе. Замечу мимоходом только, что рабочие забастовки и здесь сыграли решающее значение. Это признавал и сам Ельцин: в 2001 году в телефильме по случаю десятилетия путча он вспоминал, как он и регионалы уже внутренне готовились к арестам, когда неожиданно для них начали приходить известия о вспыхнувших забастовках протеста против ГКЧП на шахтах и металлургических комбинатах, и именно это придало им необходимый импульс к сопротивлению. Меня в этом рассказе особенно поразило то, что сам Ельцин со товарищи поддержки со стороны рабочих совсем не ждали. Это много говорит о них как "демократах": народ в них верил, они в народ - нет.
А что до демократов (не "демократов"), то они, как и в начале ХХ века, находились в плену у левацкой иллюзии, только другой: тогда демократы (энесы и эсеры), отстаивая лучшие условия для развития в России капитализма, сами были уверены и уверяли других, что борются за социализм на базе крестьянской общины; демократы конца ХХ века верили в возможность капитализма на базе передачи предприятий в собственность трудовых коллективов. Эта иллюзия сделала их идеальным объектом кидалова со стороны "демократов" - республиканской номенклатуры, которое произошло в 1992 году в виде ваучерной приватизации. На ней хорошо наварились лишь те, кто к её началу уже имел немало - криминальные и номенклатурные кланы, незадолго перед тем как раз нашедшие друг друга.
Так левацкая иллюзия демократов развеялась. Но оставалась ещё другая иллюзия: это мы привели Ельцина к власти, мы защитили его во время августовского путча 1991 года, и, если он не оправдает нашего доверия, мы также просто заменим его на кого-то другого. Единственными настоящими демократами в России 1990-х были рабочие. Но, отказавшись от классового сознания, воспринимавшегося как коммунистическая обманка, они тем самым отказались и от самостоятельной политики и собственной партии. И когда пришло время заменять Ельцина на кого-то другого, оказалось, что никого другого-то и нет. На парламентских выборах 1993 года больше других набрали так называемые "либерал-демократы" - партия, специально созданная спецслужбами ещё СССР в том числе для таких случаев (никаких документальных подтверждений у меня, разумеется, нет, но сопоставление фактов из истории этой партии и биографии её лидера делает такое предположение очень правдоподобным). В целом же голоса раздробились, а, учитывая новую конституцию, президентская власть Ельцина только укрепилась.
"Чёрный октябрь" 1993-го тоже опускаю. Ельцина на этот раз рабочие не поддержали, но и его противников тоже. Шла разборка между номенклатурными кланами, - и всем это было ясно. К сожалению, некоторое число альтернативно мыслящих граждан сумело в неё ввязаться и в ней пострадать, но, к счастью, за пределы Садового кольца "восстание" не распространилось.
Ещё пару слов о демократических иллюзиях 90-х. Речь не о том, что демократия - иллюзия. Не иллюзия. И само собой - демократия предпочтительнее авторитаризма. Но речь о том, что демократия не устраняет социальных противоречий и классового господства. Наоборот, она помогает держать социальные противоречия под контролем и таким образом укрепляет классовое господство. Не всегда его можно укрепить таким образом, и поэтому не всегда господствующий класс предпочитает развивать демократию. Но в постсоветской России классообразование в 90-е только началось (причём уже при Путине оно было искусственно прервано), и поэтому в 1990-1991 годах ещё были возможны иллюзии народного капитализма и народного президента.
Наконец, была и ещё одна иллюзия. В политическом словаре 90-х "демократы" и "коммунисты" были главными антиподами. Их противостояние составляло главную интригу всей политической жизни: "демократы" боролись с "коммунистами", а "коммунисты" - с "демократами". При этом меньше всего это была борьба идей, а значит, и сторонников идей. Ведь ясно же, что люди, занятые идейной борьбой, и сами производят идеи. Но наши 90-е не дали истории общественной мысли ни одной новой идеи, ни одного мыслителя, - ни "демократа", ни "коммуниста", - а между тем борьба разворачивалась нешуточная. Как же так? А всё дело в том, что эта борьба не была на самом деле борьбой демократии и коммунизма. Бюрократическая номенклатура, в которую уже к 1930-м годам выродился большевистский партийный режим, привычно ассоциировалась с пролетарской коммунистической революцией, - номенклатура сама же и насаждала этот миф, - но победа над "коммунистами", выразившаяся в "запрете" КПСС (по указу Ельцина 6 ноября 1991 года), была на самом деле победой над той частью этой номенклатуры, которая желала сохранить ассоциативную связь с коммунизмом ради устоявшейся и зарекомендовавшей себя бюрократической практики. Выгодополучателями этой победы были другие номенклатурные кланы, которые видели для себя выгоду в том, чтобы эту связь разорвать. Победили "демократы", но не демократия. Впрочем, и проиграли "коммунисты", но не коммунизм.
Судьба этой иллюзии сложнее, даже сейчас я не скажу, что все россияне от неё свободны: многие верят в демократичность 1990-х, ещё больше верят в антагонизм демократии и коммунизма (это уже и не только россиян касается). Иллюзии, конечно, возникают не на пустом месте, но от этого не перестают быть иллюзиями. Вторая серия "Предателей" в деталях осветила сговор российской либеральной буржуазии с "семьёй" (это ли не "феодальные нравы"!) против демократии в 1996 году. Именно на иллюзии противостояния демократии и коммунизма сыграли заговорщики. Именно под лозунгом недопущения "коммунистического реванша" - ради захвата общественной собственности - они бросили демократию под ноги.
Доказывать, что свойственный советской партноменклатуре бюрократический абсолютизм - это именно "феодальные нравы", я не буду. Дискуссия об абсолютизме в советской исторической науке шла со второй половины 1920-х годов, временами утихая, чтобы потом вспыхнуть с новой силой. Последняя вспышка относится к 1968-1972 годам, после чего дискуссию по сути замяли: остановились на трюизме, что существование разных точек зрения - это нормально. Не потому ли, что участникам дискуссии приоткрылась истинная причина жгучей актуальности вопроса об абсолютизме? Спорили в основном о том, относить ли явление абсолютизма к ещё феодальной эпохе или уже капиталистической, и те, кто видел в абсолютизме явление позднего феодализма, были несомненно убедительнее (хотя стремление сдвинуть абсолютизм ближе к современности тоже понятно). Но нам всё же не обойти вопрос: как могли сохраниться в России "феодальные нравы" до наших дней, при том что с помещичьим землевладением мы покончили больше ста лет назад самым радикальным образом?
Но к ответу на этот вопрос мы подойдём своим чередом, и подходить придётся издалека, постепенно углубляясь в проблему. А пока начну с того, что процитирую из книги Григория Голосова:
Разумеется, любой исторический опыт поддаётся учёту лишь на основе правильного понимания целей основных игроков и стратегий, которые были обусловлены этими целями. С этой точки зрения особенно важно то, что по своему исходному замыслу перестройка отнюдь не должна была привести к демократизации. Первоначальные цели преобразований, намеченные Михаилом Горбачёвым после его прихода к власти и закреплённые в решениях XXVII съезда КПСС весной 1986 года, были связаны с признанием неэффективности сложившейся на тот момент системы управления экономикой, в результате чего [целей? признания? неэффективности?] СССР столкнулся с проблемами при реализации внешнеполитических целей [каких? главной внешнеполитической целью СССР после достижения в 1961 году ядерного паритета была остановка гонки вооружения, которую его экономика тянула с большим трудом, но с логикой абзаца она не вяжется]. Эти проблемы должны были устранить, с одной стороны, "ускорение" экономического развития, а с другой стороны, создание более эффективного управленческого аппарата. Именно этот второй момент - улучшение административно-управленческой практики - и получил тогда название "перестройка". [С. 61. Подчёркивание и замечания в квадратных скобках мои. - lenivtsyn.]
Думаю, неслучайно, что при вообще-то безупречном стиле книги этот абзац - тяжеловесный и корявый. В результате чего СССР столкнулся с проблемами при реализации внешнеполитических целей? То ли - неэффективности системы управления экономикой (думаю, автор хотел сказать именно это, но ведь можно понять и по-другому). То ли - признания этой неэффективности. То ли - связи первоначальных целей преобразований с признанием неэффективности. Возможно, было бы яснее, если бы автор раскрыл, о каких проблемах он говорит, и при реализации каких внешнеполитических целей они возникли, но он этого не сделал. А предпоследнее в отрывке предложение я прочитал стопицот раз, прежде чем понял, что подлежащее в нём не "проблемы", а "ускорение" и "создание более эффективного управленческого аппарата". У меня такое бывает, когда я, недостаточно прояснив для себя какой-то момент в изложении своих мыслей и оставаясь недовольным написанным, правлю, правлю, правлю... После десятой или двадцатой правки текст начинает выглядеть примерно так же путано.
Но я, конечно, не для того цитировал, чтобы придраться к одному неудачному и совсем не характерному для книги абзацу, а просто невозможно понять постсоветские 90-е без понимания событий, происходивших в СССР во второй половине 80-х, итогом и отголоском которых они были. СССР был столь значительным явлением мировой истории, что абстрагироваться от него, пытаться рассматривать российские 90-е не как ближайшее следствие крушения СССР, просто нелепо. Но мы видим, что даже у самых ясных умов понимание истории этого крушения корявое. Об этом нужно было бы написать отдельный пост, я уже не говорю - историческое исследование. Не сомневаюсь, что историки со временем сюда доберутся, но пока что результаты их работы в этом направлении неочевидны. А чтобы не казаться голословным и сказать что-нибудь по существу, разберу утверждение, которое я подчеркнул в процитированном выше отрывке.
Что стоит за словами "первоначальные цели преобразований, намеченные Михаилом Горбачёвым после его прихода к власти"? Приход к власти - это мартовский пленум 1985 года ЦК КПСС, который назначил Горбачёва генеральным секретарём. И уже апрельскому пленуму того же года суждено было стать эпохальным. Главный вопрос его повестки - созыв очередного партийного съезда, и итоговый документ тоже посвящён ему. Но съезд этот, хоть и очередной, - совсем не рядовой: на нём предстояло принять новую редакцию программы партии, поправки в её устав, а главное - новаторский программный документ под названием "Основные направления экономического и социального развития СССР на 1986-1990 годы и на период до 2000 года". Разве не смешно думать, что этот пакет документов начали готовить только после того, как Горбачёв оказался на посту генсека? Или что его могли готовить в тайне от Политбюро? Нет, первоначальные цели преобразований были намечены не Михаилом Горбачёвым, и уж конечно не после его прихода к власти. Они были коллективной разработкой, на подготовку которой было затрачено много времени и усилий большого числа людей. При её реализации в какой-то момент что-то пошло не так, после чего страна оказалась в 90-х. И как же можно поручиться за достоверность всякого суждения о 90-х без понимания причин вызвавших эту "аварию", безотносительно того, радоваться ей или огорчаться?
Сразу же за "корявым" абзацем Григорий Голосов пишет:
Таким образом, первоначальные цели преобразований были направлены не на демонтаж партийного режима, а на его укрепление и совершенствование. Собственно говоря, именно на это и получил свой мандат Горбачёв, когда престарелое большинство членов Политбюро согласилось передать ему высшую власть. К 1985 году СССР был стабильной, полностью консолидированной автократией, в которой сколько-нибудь заметная оппозиция отсутствовала, а институты "советского народовластия" носили совершенно фиктивный характер. Институциональным костяком режима была КПСС, во главе которой стоял Горбачёв. [С. 61.]
То есть в представлении автора "демонтаж партийного режима" - личная заслуга Горбачёва. В этом представлении он не одинок (правда, другие эту заслугу ставят Горбачёву в вину), но так ли было на самом деле? Из лекций Екатерины Михайловны Шульман мы знаем, что единственная цель автократии - она сама (автократия, конечно, а не ЕМШ). Власть ради власти. Но если в СССР автократии ничего не угрожало, то зачем ей понадобилось "укрепление и совершенствование"? Тем более старичкам, как правило совсем не склонным к переменам? Но если даже престарелому большинству Политбюро необходимость перемен была очевидна, то значит, что-то их власти - стабильной и полностью консолидированной - ой-ой-ой как угрожало!
Вот только, кто бы мог скрываться за этим что-то? Ясно, что не отсутствующая оппозиция и не фиктивные институты "советского народовластия". Неужели сам народ?..
У автора получается, что Горбачёв подменил цели преобразований: получил от Политбюро высшую власть для укрепления и совершенствования партийного режима, а сам... начал авторитарную демократизацию. Да - авторитарную. Но - демократизацию. Ага, лидер режима. Как сказала бы несравненная Екатерина Михайловна: Автократ Автократович. Сам. Возжелал. Демократии. То, что для реализации такого каприза ему требовалось даже больше власти, чем обычно, не было проблемой, - на то он и Автократ:
Первые шаги перестройки были связаны с чисткой партийного аппарата в высшем и среднем (региональном) эшелонах, что объективно вело к усилению контроля Горбачёва над партией без изменения её политической роли. Надо констатировать, что именно на этом этапе Горбачёв достиг наибольших успехов, создав для себя значительные гарантии против опасности внутрипартийной оппозиции вроде той, которая в 1964 году отстранила от власти Никиту Хрущёва. [Там же, с. 62.]
Но нашему Автократу Автократовичу власти всё было мало, и он решил опереться на институты, которые... "носили совершенно фиктивный характер".
Неправда ли, всё очень логично? А главное - реалистично. Внук председателя колхоза, со школы начавший продвигаться по партийной линии, всю жизнь строивший партийную карьеру (и, надо отметить, строивший блестяще: в 40 лет он уже член ЦК), достиг наконец самой вершины, максимально на ней укрепился и... пустился во все тяжкие. Ну, такой просто был человек.
Конечно, автократы тоже люди. (Книга Голосова интересна ещё и потому, что там этому моменту уделяется достаточно внимания.) И они могут быть самыми разными, и добрыми в том числе, каким несомненно был сенегальский диктатор Леопольд Сенгор. Но ведь и Сенгор начал "имитировать демократию" лишь тогда, когда начала падать его популярность, а не просто по доброте. Почему же в СССР было не так? Не потому ли, что если признать причиной "авторитарной демократизации" советского партийного режима падение его популярности, то тем самым придётся признать его изначальную популярность? И, по всей видимости, немалую, если учесть, что, несмотря на голод, войны и репрессии, он продержался на ней больше 70 лет.
Только если преодолеть антикоммунизм, антисоветизм и демофобию, начинают сходиться концы с концами во взглядах на нашу историю - минувшую и всё ещё продолжающуюся. Потому что Путин - представитель самого могущественного после крушения КПСС номенклатурного клана - ловко сыграл на неизжитой иллюзии, стал тем "коммунистическим реваншем", тем выбором без выбора для народа и всё ещё продолжает его дурачить. И невозможно его переиграть, оставаясь в плену у этой иллюзии, потому что сам он от неё свободен. И даже когда он уйдёт в мир иной, останется могущественный номенклатурный клан, вся сила которого в умении создавать иллюзии и играть на них. Но вернёмся ко временам начала перестройки.
Доклад молодого генсека на апрельском пленуме выглядел так, как выглядел бы доклад и любого другого из его соратников, попавшего на его место и не успевшего ещё как следует обжиться. "Удои с дисциплиною, корма и вновь корма!" Не обойдена ни одна значимая тема того времени - от "продовольственной программы" и борьбы за качество до налаживания отношений с Китаем, поддержки Никарагуа и критики США. В том числе в докладе говорится о "задаче ускорения экономического развития" и "концепции перестройки хозяйственного механизма". О них докладчик говорит, как об "активной работе партии, начиная с 1983 года". "Сейчас нам стала яснее концепция перестройки...". Другими словами, Горбачёв на апрельском пленуме 1985 года заявляет о себе как продолжателе дела Юрия Андропова, при котором "стратегия ускорения" и "перестройка", а так же "гласность" и "социалистическая демократизация", вошли в словарь высшего партийного руководства. Теперь подготовительный этап подошёл к концу, и настало время запустить лозунги в массы. Однако нам имеет смысл задержаться на подготовительном этапе.
То, что народу запомнилось как "горбачёвские реформы", долго подготавливалось рядом организационных и кадровых решений, среди которых были и перевод Горбачёва в 1978 году в Москву и введение его в 1980 году в Политбюро. То, что за этим стоял Андропов, рассказывал в интервью Гордону сам Горбачёв. Параллельно собиранию кадров будущей команды реформаторов глава КГБ готовил чистку высшего руководства от тех, кто мог бы им помешать. И уже через две недели после смерти Брежнева решением Политбюро была создана группа, тогда ещё секретная, по подготовке реформ. Вот как обо всём этом говорится в посвящённой Андропову статье в Википедии:
Андропов начал «чистку» партийного и государственного аппарата, включая органы госбезопасности. За пятнадцать месяцев его правления было заменено 18 министров СССР, переизбрано 37 первых секретарей обкомов КПСС. Андропов стал собирать команду деятелей-сподвижников. Он ввёл в высшее руководство региональных руководителей М. С. Горбачёва, Е. К. Лигачёва, В. И. Воротникова, Н. И. Рыжкова, В. М. Чебрикова, Г. А. Алиева, Г. В. Романова и других.
В начале 1983 года Андропов поручил Горбачёву и Рыжкову приступить к подготовке экономической реформы. В ЦК КПСС был создан специальный экономический отдел под руководством Рыжкова. К разработке партийно-государственного курса были привлечены видные учёные академики А. Г. Аганбегян, Г. А. Арбатов, Т. И. Заславская, О. Т. Богомолов, доктора экономических наук Л. И. Абалкин, Н. Я. Петраков и другие[84].
«Считаю, - говорил впоследствии Николай Рыжков, - что истоки перестройки относятся к началу 83-го года, к тому времени, когда Андропов поручил нам - группе ответственных работников ЦК КПСС, в том числе мне и Горбачеву, подготовить принципиальные предложения по экономической реформе»[85].
«Я разделяю мнение Н. И. Рыжкова и некоторых других о том, что основные, принципиальные положения перестройки были подготовлены ещё в 1983 и 1984 годах по инициативе Ю. В. Андропова», - отмечал Михаил Ненашев[86].
«Ещё за два года до столь разрекламированного апрельского (1985) Пленума ЦК КПСС, - вспоминал Анатолий Лукьянов, - Ю. Андропов пришел к выводу о необходимости разработать программу перестройки управления промышленностью, а затем и всем народным хозяйством. Тогда к этой работе (а она проходила у меня на глазах) были привлечены М. Горбачёв, Н. Рыжков, В. Долгих… Ряд видных представителей науки и производства»[87].
Экономист Татьяна Корягина, которая работала тогда в Научно-исследовательском экономическом институте при Госплане СССР, рассказывала: «Спустя две недели после смерти Брежнева по решению Политбюро была создана рабочая группа, целью которой стала теоретическая разработка экономической реформы… Работали мы при Межведомственном совете по изучению опыта стран-членов СЭВ, причём трудиться приходилось под грифом „секретно“»[88]. Главной задачей этой реформы было создание частного сектора в экономике. Более того, по словам Корягиной, «тогда был заложен курс на акционирование, частную собственность, определены раскрепощение цен, переход к рыночной экономике смешанного типа»[89].
Николай Рыжков вспоминал: «Именно в начале 83-го эти „крамольные мысли“ стали обретать плоть, оказавшись в основе долгосрочной программы кардинальной перестройки управления народным хозяйством. Андропова интересовали проблемы хозяйственного расчета и самостоятельности предприятий, концессий и кооперативов, совместных предприятий и акционерных обществ»[90].
Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), который в мае 1983 года возглавил Александр Яковлев, направил в ЦК КПСС записку о целесообразности создания в СССР предприятий с участием иностранного капитала, а в Госплан СССР - записку о надвигающемся экономическом кризисе и углубляющемся отставании СССР от развитых западных стран.
Экономист Станислав Меньшиков вспоминал, что с приходом к власти Андропова «было принято решение о новой редакции Программы КПСС», а группу по её подготовке возглавил директор ИМЭМО Яковлев[91].
Над проектом реформ работало множество людей. Вот что вспоминал профессор Тартуского университета М. Л. Бронштейн: «В конце 1983 г. мне довелось лично познакомиться с Михаилом Горбачёвым. По поручению Андропова тот собрал для обмена мнениями группу учёных-рыночников»[92]. Рыжков вспоминал, что Андропов опубликовал в журнале «Коммунист» (№ 3, 1983) программную статью «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР», в которой изложил видение перспектив развития социализма и общественной собственности в СССР. Краеугольным камнем статьи было положение об экономии, о рачительном использовании материальных, финансовых, трудовых ресурсов. И именно в статье звучит идея об ускорении «прогресса производительных сил»[93].
Андропов обозначил свой реформаторский курс с важнейшего заявления на Пленуме ЦК КПСС 15 июня 1983 года: необходимо познать по-настоящему страну и общество, дать грамотную, научную диагностику сложнейших явлений, которые на протяжении десятилетий переживал Советский Союз. «Стратегия партии в совершенствовании развитого социализма должна опираться на прочный марксистско-ленинский теоретический фундамент. Между тем, если говорить откровенно, мы ещё до сих пор не изучили в должной степени общество, в котором живём и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок»[94]. Андропов, в частности, говорил о расширении социалистической демократии и гласности[95].
[Можно посмотреть целый диафильм по итогам июньского 1983 года пленума ЦК КПСС.]
Все, кто интересуется советской историей, наверняка слышали о том, как сам глава КГБ Юрий Андропов однажды признался: "мы" не знаем общества, в котором живем. Всякий раз это признание подаётся так, что складывается впечатление неофициальной доверительной беседы (во всяком случае, сам я долгое время был уверен, что это было сказано в личном общении), а между тем признание прозвучало на Пленуме ЦК в докладе генерального секретаря, который на следующий день можно было прочитать в газете "Правда" и других центральных газетах (например, кто желает, может прочитать его в "Советской культуре" - вторая полоса, четвёртый столбец, 15-я строка сверху и далее). Честность Андропова делает его в моих глазах более привлекательным, чем других руководителей, поэтому в некоторое его оправдание скажу, что причиной непонимания партократами современного общества были не личные качества, а отсталая классовая природа.
Вряд ли для кого-то в ЦК могло быть секретом, что Горбачёв - человек Андропова, и на пост генсека Политбюро его выдвигало, несомненно, именно в этом качестве. На Апрельском пленуме он отрабатывал доверенную ему Политбюро повестку. А то, что между Андроповым и Горбачёвым генсеком побывал ещё Черненко, объясняется, по-моему, не столько борьбой группировок внутри Политбюро, сколько неподготовленностью ещё на тот момент пакета реформ и необходимостью продолжать подготовительную работу. Во всяком случае, начинания Андропова при Черненко не были свёрнуты. Продолжался "широкомасштабный экономический эксперимент", работа по подготовке комплексной программы экономических реформ шла полным ходом, даже уголовные дела, начатые Андроповым, были доведены до конца, за исключением "бриллиантового дела" Галины Брежневой, с отцом которой Черненко связывала многолетняя личная дружба.
(Продолжение следует)