О двух путях прогресса
Те, кто знаком с философскими идеями Лифшица, конечно, помнят одну из центральных его идей - о двух возможных путях прогрессивного развития: "прямом" и "обратном". Их возможность предопределяется неравномерностью развития. Второй путь - это когда прогрессивная форма заполняется реакционным содержанием, которое стремится уничтожить эту форму. Идея эта находится в рамках его общей диалектики различия (distinguo), но углубляться в философию мне бы сейчас не хотелось, скажу лишь, что названные два пути - оба прогрессивного развития, неправильно смешивать "обратный" путь с реакцией как таковой, хотя бы он к ней и стремился и зачастую, действительно, в неё переходил. Суть в том, что сам прогресс противоречив.
Ну, вот, например, империализм - высшая стадия капитализма и одновременно его вырождение - пример такого "обратного" пути прогресса для капитализма. Т.е. всё-таки прогресс капитализма, хотя и связанный с вырождением самых его основ. И вот тут интересный момент: приближает ли империализм к социализму? Нет. Вернее, в некоторой, очень ограниченной, степени - да (в том смысле, каком об этом и Ленин писал: монополизация и частичное огосударствление производства облегчают его последующую социализацию), но в целом - разрушая основы капитализма, империализм тем самым уничтожает предпосылки развития социализма. Он сам являет собой как бы эрзац социализма, снимая его с повестки дня и позволяя капитализму жить после смерти, жить - в самом процессе собственного разложения. И я сейчас выскажу крамольную с точки зрения левых вещь, за которую они меня, пожалуй, проклянут: мы не сможем никак начать движение к социализму с той точки, которой достигло современное общество, без восстановления капитализма. И, более того, только диктатура пролетариата будет способна осуществить этот шаг.
Взять хотя бы деньги (впрочем, и шире - товар). Для многих не секрет, что денег "по Марксу" сегодня не существует, они давно себя изжили. Отмена "золотого курса" доллара в 1970-е сделала этот факт зримым, но на самом деле деньги умирали уже давно - вместе с товаром, который отмирал по мере усиления монополизации производства. "Только продукты самостоятельных, друг от друга не зависимых частных работ противостоят один другому как товары" (Маркс). Это не значит, конечно, что Маркс устарел. Во-первых, если хочешь понять что-либо, узнай, как оно возникло: именно Маркс раскрывает нам экономическую кухню того, как появились деньги. Во-вторых, без Маркса не понять уже и того, что деньги себя изжили. А в-третьих, именно Маркс, раскрывая деньги (и шире - товар) как фетиш, даёт объяснение, как это может быть, чтобы деньги существовали и не существовали в одно и то же время. Товарный (и денежный) фетишизм заставляет двигаться мёртвые уже деньги, создавая видимость их жизни. Человек - вот мера всех вещей, а человек остался прежним, империализм сделал его разве что более потерянным, более опустошённым. Поэтому, фактически отмерев, деньги продолжают обеспечивать прибыль и власть (политэкономия - не только про экономику, но и про политику). А чтобы изменился человек, нужно время, а самое главное - определённые условия для этого, потому как изменяться он ведь может тоже в разных направлениях.
Итак, мы видим, что парадоксальным образом фактическое уничтожение денег и товара их не уничтожило, а всё потому, что деньги и товар - фетиши, т.е. факты прежде всего не бытия, а сознания. Но как раз в этом качестве, как фетиши, их уничтожить невозможно, не сделав прежде снова фактами бытия. По-настоящему такие вещи, как деньги и товар, могут отмереть лишь перестав сперва быть фетишем. Обратный путь лишь закрепляет фетиш в сознании, переправляя реальный источник его власти на небеса (ну, или, в соответствии со вкусами сегодняшней образованной публики, - в "человеческую природу"). Следовательно, первое, что понадобится сделать пролетарской власти - это восстановить промышленный капитализм, лишив власти финансовую олигархию. Только так у социализма появится необходимая база для развития. Первоочередные меры, предложенные в "Манифесте коммунистической партии", сохраняют свою актуальность, причём одна из них - национализация банков и объединение их в единый государственный - становится залогом возрождения промышленного капитализма.
Далее можно будет вспомнить ленинские рецепты: "нэп" (т.е. известная свобода предпринимательства), включая важнейшую (для Ленина, а не для того нэпа, который сотворили без него) его составляющую - союз с крупным промышленным капиталом против мелкобуржуазной стихии при развитии контроля над первым через государственную поддержку профсоюзов, прежде всего; возможно, какое-то подобие Рабкрина (опять же, по Ленину, а не по Сталину, который его возглавлял и запорол); ну и - учиться, учиться и учиться, конечно (здесь меня, возможно, кто-то захочет дополнить, что, мол, "учиться" было сказано не вообще, а "коммунизму", но я намеренно обрываю цитату, потому как нам бы для начала уровень буржуазной культуры, без империалистической гнили, восстановить, чтобы было от чего в своём культурном развитии отталкиваться). "Каждый шаг вперед по пути культуры был шагом к свободе" (Энгельс). Таким образом именно культура является залогом свободного развития, или, что то же самое, "прямого" пути прогресса.
Есть у всего сказанного и другая сторона, не менее важная. Помните, Маркс ещё говорил о финансовой аристократии, как о люмпен-пролетариате, проявившемся на самом верху буржуазного общества? Отмирание классов тоже имеет два пути - "прямой" и "обратный", и деклассирование - тоже своего рода отмирание классов. Но только это такое "отмирание", которое неизбежно стремится к их возрождению, в основе которого зависть всякой более мелкой - вплоть до исчезающе мелкой - собственности ко всякой более крупной. Разумеется, что такая мелкая собственность за уничтожение классов, но лишь затем, чтобы в "новом" обществе занять места, освобождаемые хозяевами "старого" общества.
Небольшое отступление насчёт собственности. Думаю, все, как и я, понимают разницу между личной и частной собственностью. Но нужно понимать также и то, что всякая собственность есть отношение между людьми и разница между ними - в отношении. Шаламов рассказал нам, как за половину пайки в колымском лагере можно было нанять доходягу, чтобы он выполнил вместо тебя твою работу. Это пример того, как личная собственность (причём даже самая необходимая - пища) может становиться частной. И раз уж мы упомянули Шаламова, вспомним сразу одну из главных мыслей, которую он пытался донести читателям "Колымских рассказов" и которую потом не раз озвучивал в письмах и эссе: тот, кто не понял значение блатного мира в лагере, "не понял ничего ни в лагере, ни в современном обществе" (Собр. соч. в 6 тт., т. 5, М., 2005, с. 214, курсив мой). Очень глубокая мысль, а с позиций сегодняшнего дня даже пророческая, и мы к ней вернёмся чуть ниже.
Действительный прогресс капитализма лежит в направлении социалистической революции, но возможно (в силу неравномерности общественного развития даже более возможно) и его "обратное" движение - империализм. Переход от капитализма к социализму связан с уничтожением частной собственности - вообще, а не какой-то исторически конкретной её формы, - и отмиранием классов - тоже вообще. (Прошу прощения, что приходится повторять азы, но здесь это необходимо.) Империализм (т.е. современное общество) не был бы эрзацем социализма, если бы не был по своему связан с тем же самым. Но только это такое уничтожение частной собственности, которое заранее подготавливает её возрождение в наиболее реакционных формах, связанных с самыми тяжёлыми условиями эксплуатации, такое отмирание классов, которое готовит место их новому возникновению - с признаками новых, молодых классов: дерзкими, непугаными ещё хищниками-эксплуататорами и безответным, готовым им подчиняться быдлом-эксплуатируемыми. Разговоры о "новом средневековье" не совсем беспочвенны.
Аналогичным образом возможны два пути развития социализма, и тем, кто читал Лифшица, нет нужды объяснять, что до сих пор его развитие шло по второму, "обратному" пути, что и привело в итоге к торжеству капиталистической реакции. Моя задача здесь была показать лишь, что с реставрацией капитализма "обратное" движение прогресса не прекратилось. Это, кстати, не значит, что "прямой" путь невозможен в принципе, просто для него нужны другие условия, созданием которых до сих пор никто не озадачился. В основе "обратного" движения прогресса лежит разрыв между образованным меньшинством и отчуждённым от культуры большинством, разделение труда на духовный и физический. В результате каждое завоевание прогресса принимает для трудящихся масс отчуждённый характер навязанного сверху благодеяния. В реакционном содержании "обратного" движения тоже следует различать две стороны: собственно реакцию и самый глубокий, "почвенный" демократизм (вспомним определение средневековья как "демократии несвободы"). Поэтому так важны последние ленинские работы, в которых он настойчиво пытался поставить перед партией вопрос о культуре, сделать его центральным вопросом развития на ближайшую историческую эпоху. Важно было преодолеть отчуждение масс от культуры, сделать её народной привычкой. И опять же, тем, кто читал Лифшица, не нужно объяснять, что задача была и остаётся осложнена общемировой тенденцией империалистической культурной деградации.
Но вернёмся к пророчеству Шаламова. Поэт - он тонко чувствовал изменение направления движения общественной нравственности, вкусов, эстетических предпочтений, пропуская всё через свою душу. Пройдя через лагеря, он не мог не ужаснуться их необратимо дегуманизирующему действию. Лагерь развращает абсолютно. И он безошибочно определил источник этого распада. Солженицыну (ещё до того, как он разглядел "хитрожопость" Александра Исаича и порвал с ним отношения) он пишет: "Именно блатной мир, его правила, этика и эстетика вносят растление в души всех людей лагеря - и заключенных, и начальников, и зрителей. Почти вся психология рабочей каторги, внутренней её жизни, определялась в конечном счете блатарями" (т. 6, с. 284). Необходимо отметить, что поэт разглядел со своей колокольни то же, что учёный - будущий академик Лихачёв, тоже имевший лагерный опыт, хотя и не такой огромный, как у Шаламова, разглядел со своей. В его ранней работе "Черты первобытного примитивизма воровской речи" читаем: "У воров мы действительно имеем дело с другой психикой, с другим характером мышления и притом общим для всей воровской среды" (Язык и мышление. Сборн. инст. языка и мышления им. Н.Я. Марра, III-IV. М.-Л., 1935, с. 55). В основе этой психики и характера мышления лежит социальный паразитизм - тот самый, роднящий люмпенов и финансовую аристократию. Мышлению блатных, пишет Лихачёв, присуще "стремление к упрощению материала, накопляемого восприятием, стремление к конкретизации его и материализации, к разрушению обычных реальных связей, существующих в мире, и замене их более примитивными" (с. 81). Эти социальные стремления отражаются в языке блатных: "Воровской язык, вернее словарь, включает в себя всю воровскую идеологию, все коллективные представления и коллективные эмоции. Вот почему воровская речь, умение употреблять воровские выражения, занимают такое значительное место в воровской среде" (с. 67). И всё это (главное!) имеет активный, наступательный характер: "В воровской речи мы имеем дело не с установившимися представлениями воров о мире, а скорее во многих случаях с тем, каким его желает, стремится видеть вор. Воровская речь вся построена на известном волевом напряжении..." (с. 81). То есть блатные не просто отстаивали свой, какой-то отдельный мир, - они переделывали в него существующий, наш мир! Их действия в этом направлении похожи на заклинания, и, казалось бы, не учёному этого пугаться. Но иногда - если есть к тому материальные предпосылки - заклинания срабатывают. И будущий академик со своей филологической колокольни ударял в набат: "Слова воровской речи характерны своей необычайной экспансией, способностью распространяться далеко за пределы воровской среды. С этими воровскими словечками и словцами распространяется яд воровской идеологии, воровского мировосприятия" (с. 94). Постсоветский опыт показывает, что границы этой экспансии реально смогли охватить все общество.
Современное положение России на фоне сказанного весьма противоречиво. С одной стороны, это мы - эпицентр реакции и один из форпостов "нового средневековья", это на нашей почве, обильно унавоженной ГУЛАГом, империализм успешно завершил свою работу (или лучше сказать: свой цикл) и выдал результат, который старых империалистов "первого мира" заставляет - когда настороженно, когда восхищённо - удивляться, а наибольших из них реакционеров - тайно, или даже открыто, завидовать. В самом деле, с таким послушным народом никакой кризис не страшен! С другой стороны, апробация и обобщение величайшего революционного и контрреволюционного опыта - тоже мы.
"Обратное" движение прогресса не может продолжаться вечно. Тем более, не может продолжаться вечно открытая реакция. "Обратное" движение социализма в нашей стране сменила открытая капиталистическая реакция, которая в свою очередь не смогла (да и не могла) реставрировать капитализм в "прямой", классической форме, и развитие капитализма также получило "обратное" движение. Но перейти в открыто реакционные формы оно в существующей ситуации не может. Во-первых, кризисный империалистический мир сегодня остро нуждается во внешнем враге, новом Гитлере, против которого он мог бы объединиться; путинские "патриоты", конечно, сильно подыгрывают Западу в создании такого образа, но на самом деле встать один на один против всего мира они не готовы, а создание своего "интернационала" (австрийская Партия свободы, французский Национальный фронт и др.), несмотря на, казалось, многообещающее начало, у них не особо получается: похоже, после введения санкций банально не хватает денег. Запад же находится в состоянии цугцванга: с одной стороны, он не может не давить на Россию (иначе какой же там Гитлер), с другой - этот Гитлер слишком уж быстро сдувается, а подходящих претендентов на эту роль, кроме России, нет. Иран мировой политики не делает и может служить общим врагом только на региональном уровне. КНДР - и подавно. Хорошо, когда был ИГИЛ, но ИГИЛ кончился (т.е. как рассеянная террористическая сеть он, конечно, остаётся, но Гитлера из него такого уже не получится).
Во-вторых, преувеличивать послушность россиян тоже не стоит. В конце концов любая реакция - скрытая или открытая - упирается в такие завоевания прогресса, которыми народу представляется уже невозможным пожертвовать, которые успели войти в привычку. Ход пенсионной реформы в России показывает, что пространство для реакционного отката исчерпано, а в открывающейся новой перспективе - вымирание или революция - народ, как бы ни был он оболванен и контрреволюционно настроен до того, совсем не факт, что выберет вымирание. Тут-то и может быть востребована наша богатая революционная традиция - действительно народная традиция. И нет худа без добра: контрреволюционный опыт в этом случае тоже может принести пользу как прививка от "обратного" движения, ибо сомневаться в том, что многие сегодняшние "разумные консерваторы" завтра резко переменят образ мыслей и попытаются занять "козырные" места в революции, - с тем чтобы, сохраняя для себя возможности социального паразитирования, вновь придать ей "обратное" движение, - увы, не приходится.
Ну, вот, например, империализм - высшая стадия капитализма и одновременно его вырождение - пример такого "обратного" пути прогресса для капитализма. Т.е. всё-таки прогресс капитализма, хотя и связанный с вырождением самых его основ. И вот тут интересный момент: приближает ли империализм к социализму? Нет. Вернее, в некоторой, очень ограниченной, степени - да (в том смысле, каком об этом и Ленин писал: монополизация и частичное огосударствление производства облегчают его последующую социализацию), но в целом - разрушая основы капитализма, империализм тем самым уничтожает предпосылки развития социализма. Он сам являет собой как бы эрзац социализма, снимая его с повестки дня и позволяя капитализму жить после смерти, жить - в самом процессе собственного разложения. И я сейчас выскажу крамольную с точки зрения левых вещь, за которую они меня, пожалуй, проклянут: мы не сможем никак начать движение к социализму с той точки, которой достигло современное общество, без восстановления капитализма. И, более того, только диктатура пролетариата будет способна осуществить этот шаг.
Взять хотя бы деньги (впрочем, и шире - товар). Для многих не секрет, что денег "по Марксу" сегодня не существует, они давно себя изжили. Отмена "золотого курса" доллара в 1970-е сделала этот факт зримым, но на самом деле деньги умирали уже давно - вместе с товаром, который отмирал по мере усиления монополизации производства. "Только продукты самостоятельных, друг от друга не зависимых частных работ противостоят один другому как товары" (Маркс). Это не значит, конечно, что Маркс устарел. Во-первых, если хочешь понять что-либо, узнай, как оно возникло: именно Маркс раскрывает нам экономическую кухню того, как появились деньги. Во-вторых, без Маркса не понять уже и того, что деньги себя изжили. А в-третьих, именно Маркс, раскрывая деньги (и шире - товар) как фетиш, даёт объяснение, как это может быть, чтобы деньги существовали и не существовали в одно и то же время. Товарный (и денежный) фетишизм заставляет двигаться мёртвые уже деньги, создавая видимость их жизни. Человек - вот мера всех вещей, а человек остался прежним, империализм сделал его разве что более потерянным, более опустошённым. Поэтому, фактически отмерев, деньги продолжают обеспечивать прибыль и власть (политэкономия - не только про экономику, но и про политику). А чтобы изменился человек, нужно время, а самое главное - определённые условия для этого, потому как изменяться он ведь может тоже в разных направлениях.
Итак, мы видим, что парадоксальным образом фактическое уничтожение денег и товара их не уничтожило, а всё потому, что деньги и товар - фетиши, т.е. факты прежде всего не бытия, а сознания. Но как раз в этом качестве, как фетиши, их уничтожить невозможно, не сделав прежде снова фактами бытия. По-настоящему такие вещи, как деньги и товар, могут отмереть лишь перестав сперва быть фетишем. Обратный путь лишь закрепляет фетиш в сознании, переправляя реальный источник его власти на небеса (ну, или, в соответствии со вкусами сегодняшней образованной публики, - в "человеческую природу"). Следовательно, первое, что понадобится сделать пролетарской власти - это восстановить промышленный капитализм, лишив власти финансовую олигархию. Только так у социализма появится необходимая база для развития. Первоочередные меры, предложенные в "Манифесте коммунистической партии", сохраняют свою актуальность, причём одна из них - национализация банков и объединение их в единый государственный - становится залогом возрождения промышленного капитализма.
Далее можно будет вспомнить ленинские рецепты: "нэп" (т.е. известная свобода предпринимательства), включая важнейшую (для Ленина, а не для того нэпа, который сотворили без него) его составляющую - союз с крупным промышленным капиталом против мелкобуржуазной стихии при развитии контроля над первым через государственную поддержку профсоюзов, прежде всего; возможно, какое-то подобие Рабкрина (опять же, по Ленину, а не по Сталину, который его возглавлял и запорол); ну и - учиться, учиться и учиться, конечно (здесь меня, возможно, кто-то захочет дополнить, что, мол, "учиться" было сказано не вообще, а "коммунизму", но я намеренно обрываю цитату, потому как нам бы для начала уровень буржуазной культуры, без империалистической гнили, восстановить, чтобы было от чего в своём культурном развитии отталкиваться). "Каждый шаг вперед по пути культуры был шагом к свободе" (Энгельс). Таким образом именно культура является залогом свободного развития, или, что то же самое, "прямого" пути прогресса.
Есть у всего сказанного и другая сторона, не менее важная. Помните, Маркс ещё говорил о финансовой аристократии, как о люмпен-пролетариате, проявившемся на самом верху буржуазного общества? Отмирание классов тоже имеет два пути - "прямой" и "обратный", и деклассирование - тоже своего рода отмирание классов. Но только это такое "отмирание", которое неизбежно стремится к их возрождению, в основе которого зависть всякой более мелкой - вплоть до исчезающе мелкой - собственности ко всякой более крупной. Разумеется, что такая мелкая собственность за уничтожение классов, но лишь затем, чтобы в "новом" обществе занять места, освобождаемые хозяевами "старого" общества.
Небольшое отступление насчёт собственности. Думаю, все, как и я, понимают разницу между личной и частной собственностью. Но нужно понимать также и то, что всякая собственность есть отношение между людьми и разница между ними - в отношении. Шаламов рассказал нам, как за половину пайки в колымском лагере можно было нанять доходягу, чтобы он выполнил вместо тебя твою работу. Это пример того, как личная собственность (причём даже самая необходимая - пища) может становиться частной. И раз уж мы упомянули Шаламова, вспомним сразу одну из главных мыслей, которую он пытался донести читателям "Колымских рассказов" и которую потом не раз озвучивал в письмах и эссе: тот, кто не понял значение блатного мира в лагере, "не понял ничего ни в лагере, ни в современном обществе" (Собр. соч. в 6 тт., т. 5, М., 2005, с. 214, курсив мой). Очень глубокая мысль, а с позиций сегодняшнего дня даже пророческая, и мы к ней вернёмся чуть ниже.
Действительный прогресс капитализма лежит в направлении социалистической революции, но возможно (в силу неравномерности общественного развития даже более возможно) и его "обратное" движение - империализм. Переход от капитализма к социализму связан с уничтожением частной собственности - вообще, а не какой-то исторически конкретной её формы, - и отмиранием классов - тоже вообще. (Прошу прощения, что приходится повторять азы, но здесь это необходимо.) Империализм (т.е. современное общество) не был бы эрзацем социализма, если бы не был по своему связан с тем же самым. Но только это такое уничтожение частной собственности, которое заранее подготавливает её возрождение в наиболее реакционных формах, связанных с самыми тяжёлыми условиями эксплуатации, такое отмирание классов, которое готовит место их новому возникновению - с признаками новых, молодых классов: дерзкими, непугаными ещё хищниками-эксплуататорами и безответным, готовым им подчиняться быдлом-эксплуатируемыми. Разговоры о "новом средневековье" не совсем беспочвенны.
Аналогичным образом возможны два пути развития социализма, и тем, кто читал Лифшица, нет нужды объяснять, что до сих пор его развитие шло по второму, "обратному" пути, что и привело в итоге к торжеству капиталистической реакции. Моя задача здесь была показать лишь, что с реставрацией капитализма "обратное" движение прогресса не прекратилось. Это, кстати, не значит, что "прямой" путь невозможен в принципе, просто для него нужны другие условия, созданием которых до сих пор никто не озадачился. В основе "обратного" движения прогресса лежит разрыв между образованным меньшинством и отчуждённым от культуры большинством, разделение труда на духовный и физический. В результате каждое завоевание прогресса принимает для трудящихся масс отчуждённый характер навязанного сверху благодеяния. В реакционном содержании "обратного" движения тоже следует различать две стороны: собственно реакцию и самый глубокий, "почвенный" демократизм (вспомним определение средневековья как "демократии несвободы"). Поэтому так важны последние ленинские работы, в которых он настойчиво пытался поставить перед партией вопрос о культуре, сделать его центральным вопросом развития на ближайшую историческую эпоху. Важно было преодолеть отчуждение масс от культуры, сделать её народной привычкой. И опять же, тем, кто читал Лифшица, не нужно объяснять, что задача была и остаётся осложнена общемировой тенденцией империалистической культурной деградации.
Но вернёмся к пророчеству Шаламова. Поэт - он тонко чувствовал изменение направления движения общественной нравственности, вкусов, эстетических предпочтений, пропуская всё через свою душу. Пройдя через лагеря, он не мог не ужаснуться их необратимо дегуманизирующему действию. Лагерь развращает абсолютно. И он безошибочно определил источник этого распада. Солженицыну (ещё до того, как он разглядел "хитрожопость" Александра Исаича и порвал с ним отношения) он пишет: "Именно блатной мир, его правила, этика и эстетика вносят растление в души всех людей лагеря - и заключенных, и начальников, и зрителей. Почти вся психология рабочей каторги, внутренней её жизни, определялась в конечном счете блатарями" (т. 6, с. 284). Необходимо отметить, что поэт разглядел со своей колокольни то же, что учёный - будущий академик Лихачёв, тоже имевший лагерный опыт, хотя и не такой огромный, как у Шаламова, разглядел со своей. В его ранней работе "Черты первобытного примитивизма воровской речи" читаем: "У воров мы действительно имеем дело с другой психикой, с другим характером мышления и притом общим для всей воровской среды" (Язык и мышление. Сборн. инст. языка и мышления им. Н.Я. Марра, III-IV. М.-Л., 1935, с. 55). В основе этой психики и характера мышления лежит социальный паразитизм - тот самый, роднящий люмпенов и финансовую аристократию. Мышлению блатных, пишет Лихачёв, присуще "стремление к упрощению материала, накопляемого восприятием, стремление к конкретизации его и материализации, к разрушению обычных реальных связей, существующих в мире, и замене их более примитивными" (с. 81). Эти социальные стремления отражаются в языке блатных: "Воровской язык, вернее словарь, включает в себя всю воровскую идеологию, все коллективные представления и коллективные эмоции. Вот почему воровская речь, умение употреблять воровские выражения, занимают такое значительное место в воровской среде" (с. 67). И всё это (главное!) имеет активный, наступательный характер: "В воровской речи мы имеем дело не с установившимися представлениями воров о мире, а скорее во многих случаях с тем, каким его желает, стремится видеть вор. Воровская речь вся построена на известном волевом напряжении..." (с. 81). То есть блатные не просто отстаивали свой, какой-то отдельный мир, - они переделывали в него существующий, наш мир! Их действия в этом направлении похожи на заклинания, и, казалось бы, не учёному этого пугаться. Но иногда - если есть к тому материальные предпосылки - заклинания срабатывают. И будущий академик со своей филологической колокольни ударял в набат: "Слова воровской речи характерны своей необычайной экспансией, способностью распространяться далеко за пределы воровской среды. С этими воровскими словечками и словцами распространяется яд воровской идеологии, воровского мировосприятия" (с. 94). Постсоветский опыт показывает, что границы этой экспансии реально смогли охватить все общество.
Современное положение России на фоне сказанного весьма противоречиво. С одной стороны, это мы - эпицентр реакции и один из форпостов "нового средневековья", это на нашей почве, обильно унавоженной ГУЛАГом, империализм успешно завершил свою работу (или лучше сказать: свой цикл) и выдал результат, который старых империалистов "первого мира" заставляет - когда настороженно, когда восхищённо - удивляться, а наибольших из них реакционеров - тайно, или даже открыто, завидовать. В самом деле, с таким послушным народом никакой кризис не страшен! С другой стороны, апробация и обобщение величайшего революционного и контрреволюционного опыта - тоже мы.
"Обратное" движение прогресса не может продолжаться вечно. Тем более, не может продолжаться вечно открытая реакция. "Обратное" движение социализма в нашей стране сменила открытая капиталистическая реакция, которая в свою очередь не смогла (да и не могла) реставрировать капитализм в "прямой", классической форме, и развитие капитализма также получило "обратное" движение. Но перейти в открыто реакционные формы оно в существующей ситуации не может. Во-первых, кризисный империалистический мир сегодня остро нуждается во внешнем враге, новом Гитлере, против которого он мог бы объединиться; путинские "патриоты", конечно, сильно подыгрывают Западу в создании такого образа, но на самом деле встать один на один против всего мира они не готовы, а создание своего "интернационала" (австрийская Партия свободы, французский Национальный фронт и др.), несмотря на, казалось, многообещающее начало, у них не особо получается: похоже, после введения санкций банально не хватает денег. Запад же находится в состоянии цугцванга: с одной стороны, он не может не давить на Россию (иначе какой же там Гитлер), с другой - этот Гитлер слишком уж быстро сдувается, а подходящих претендентов на эту роль, кроме России, нет. Иран мировой политики не делает и может служить общим врагом только на региональном уровне. КНДР - и подавно. Хорошо, когда был ИГИЛ, но ИГИЛ кончился (т.е. как рассеянная террористическая сеть он, конечно, остаётся, но Гитлера из него такого уже не получится).
Во-вторых, преувеличивать послушность россиян тоже не стоит. В конце концов любая реакция - скрытая или открытая - упирается в такие завоевания прогресса, которыми народу представляется уже невозможным пожертвовать, которые успели войти в привычку. Ход пенсионной реформы в России показывает, что пространство для реакционного отката исчерпано, а в открывающейся новой перспективе - вымирание или революция - народ, как бы ни был он оболванен и контрреволюционно настроен до того, совсем не факт, что выберет вымирание. Тут-то и может быть востребована наша богатая революционная традиция - действительно народная традиция. И нет худа без добра: контрреволюционный опыт в этом случае тоже может принести пользу как прививка от "обратного" движения, ибо сомневаться в том, что многие сегодняшние "разумные консерваторы" завтра резко переменят образ мыслей и попытаются занять "козырные" места в революции, - с тем чтобы, сохраняя для себя возможности социального паразитирования, вновь придать ей "обратное" движение, - увы, не приходится.