Школа
Начальную школу я помню плохо.
Помню, что очень хотелось поскорее сделать первые записи в чистых тетрадках и опробовать все карандаши и палочки из набора первоклассника.
А потом как в том старом анекдоте про каторгу на десять лет.
В первом классе было мучительно скучно И еще это сладкое чувство превосходства. Потому что пока все остальные дети старательно "мамой мыли раму", я, как белый человек, сидела с отдельной книжкой сказок и читала их. Вернее делала вид. В первый раз это было особенно приятно. Но потом книжка надоела, сазки там были давно известные и банальные. А других литератур мне не давали.
От скуки или просто в силу природной болтливости я редко могла прожить урок, не пообщавшись с одноклассниками. Само собой, училку это бесило. Наверное еще больше чем тот факт, что меня нужно развлекать отдельно специальными книжками. Наказание у нее было одно и без фантазий - за дверь.
А ведь так хорошо все начиналось...
В первые дни она была милая и улыбчивая. И даже еще в первый год у нее в целом получалось улыбаться. По крайней мере на общей фотографии, сделанной в фото-ателье в конце учебного года, она выглядит вполне приятной молодой особой в окружении круглощеких ясноглазых первоклашек. Но фотографии фотографиями, а в реальности я помню только эти задверные экскурсии, замечания и еще нашу стычку на тему опять же литературы.
История была такая.
Однажды у нас зашла речь про Мальчиша-Кибальчиша. И училка настойчиво утверждала, что эта сказка - часть большого романа Гайдара. Про роман я, в силу юности лет, ничего не знала, но дома у меня Кибальчиш был отдельной книжкой. Красивой, яркой, с раскладушками и большим шрифтом. Поэтому наглая маленькая первоклашка взяла на себя дерзость доказать дражайшей первой учительнице, что "Мальчиш-Кибальчиш" - это отдельная история. Совершенно отдельная, да я же точно говорю! Вот, хотите принесу завтра и покажу!
Само собой не доказала. Заработала выговор и еще несколько минусов в журнальную карму.
А ведь мне так хотелось быть хорошей. Я изо всех сил тянула руку, даже перебивала других, если знала ответ лучше. Старалась читать как можно быстрей, чтобы успеть прочесть больше. И улыбалась, конечно же. И, кажется, даже пыталась ластиться, подобно всем остальным девочкам. Но пресловутая любовь потрепаться, за которую меня еще недавно так хвалили в садике, в школьной жизни сослужила обернулась другой стороной медали.
Да еще и с чистописанием, в отличие от чтения, отличиться не удалось. Хотя я и умела к первому классу отлично складывать буквы в слова, но вот красотой эти буквы никогда не отличались. Дома мама изо всех сил старалась исправить ситуацию, заставляла меня рисовать все эти прописи, палочки и закорючки. Тщетно, разумеется. Куриный почерк, унаследованный от отца, ничем не перешибить.
А потом еще было родительское собрание, когда училка, ничтоже сумняшеся, настучала маме, мол ваша-то деточка ругается матом. И я очень хорошо помню, за какую именно фразу она меня так подставила.
Дело было на переменке. Мы, дети, как всегда бегали. И в пылу страстей я весело обозвала одноклассника "Игорь-пигарь". А дальше, само собой, взрослый опыт исказил милое детское словечко, придав ему определенной направленности. Училка, судя по всему, услышала вовсе не "пигарь".
Надо отметить, что это было первое собрание, на которое пришла моя мама. И последнее. Ей было так стыдно, что на все остальные десять лет за собрания отдувался папа. И слава богу, он так близко к сердцу мои оплошности никогда не принимал. И в училке разочаровался столь же быстро, сколь и она сама в своем учительстве.
На фотке в конце третьего класса уже очень хорошо видно, как ее достали эти тупые, упрямые дети.
Расставались мы без грусти - у милой наставницы к тому моменту полностью порушились все иллюзии на тему детей и их обучения. А я в полной поняла, что такое школа.
Помню, что очень хотелось поскорее сделать первые записи в чистых тетрадках и опробовать все карандаши и палочки из набора первоклассника.
А потом как в том старом анекдоте про каторгу на десять лет.
В первом классе было мучительно скучно И еще это сладкое чувство превосходства. Потому что пока все остальные дети старательно "мамой мыли раму", я, как белый человек, сидела с отдельной книжкой сказок и читала их. Вернее делала вид. В первый раз это было особенно приятно. Но потом книжка надоела, сазки там были давно известные и банальные. А других литератур мне не давали.
От скуки или просто в силу природной болтливости я редко могла прожить урок, не пообщавшись с одноклассниками. Само собой, училку это бесило. Наверное еще больше чем тот факт, что меня нужно развлекать отдельно специальными книжками. Наказание у нее было одно и без фантазий - за дверь.
А ведь так хорошо все начиналось...
В первые дни она была милая и улыбчивая. И даже еще в первый год у нее в целом получалось улыбаться. По крайней мере на общей фотографии, сделанной в фото-ателье в конце учебного года, она выглядит вполне приятной молодой особой в окружении круглощеких ясноглазых первоклашек. Но фотографии фотографиями, а в реальности я помню только эти задверные экскурсии, замечания и еще нашу стычку на тему опять же литературы.
История была такая.
Однажды у нас зашла речь про Мальчиша-Кибальчиша. И училка настойчиво утверждала, что эта сказка - часть большого романа Гайдара. Про роман я, в силу юности лет, ничего не знала, но дома у меня Кибальчиш был отдельной книжкой. Красивой, яркой, с раскладушками и большим шрифтом. Поэтому наглая маленькая первоклашка взяла на себя дерзость доказать дражайшей первой учительнице, что "Мальчиш-Кибальчиш" - это отдельная история. Совершенно отдельная, да я же точно говорю! Вот, хотите принесу завтра и покажу!
Само собой не доказала. Заработала выговор и еще несколько минусов в журнальную карму.
А ведь мне так хотелось быть хорошей. Я изо всех сил тянула руку, даже перебивала других, если знала ответ лучше. Старалась читать как можно быстрей, чтобы успеть прочесть больше. И улыбалась, конечно же. И, кажется, даже пыталась ластиться, подобно всем остальным девочкам. Но пресловутая любовь потрепаться, за которую меня еще недавно так хвалили в садике, в школьной жизни сослужила обернулась другой стороной медали.
Да еще и с чистописанием, в отличие от чтения, отличиться не удалось. Хотя я и умела к первому классу отлично складывать буквы в слова, но вот красотой эти буквы никогда не отличались. Дома мама изо всех сил старалась исправить ситуацию, заставляла меня рисовать все эти прописи, палочки и закорючки. Тщетно, разумеется. Куриный почерк, унаследованный от отца, ничем не перешибить.
А потом еще было родительское собрание, когда училка, ничтоже сумняшеся, настучала маме, мол ваша-то деточка ругается матом. И я очень хорошо помню, за какую именно фразу она меня так подставила.
Дело было на переменке. Мы, дети, как всегда бегали. И в пылу страстей я весело обозвала одноклассника "Игорь-пигарь". А дальше, само собой, взрослый опыт исказил милое детское словечко, придав ему определенной направленности. Училка, судя по всему, услышала вовсе не "пигарь".
Надо отметить, что это было первое собрание, на которое пришла моя мама. И последнее. Ей было так стыдно, что на все остальные десять лет за собрания отдувался папа. И слава богу, он так близко к сердцу мои оплошности никогда не принимал. И в училке разочаровался столь же быстро, сколь и она сама в своем учительстве.
На фотке в конце третьего класса уже очень хорошо видно, как ее достали эти тупые, упрямые дети.
Расставались мы без грусти - у милой наставницы к тому моменту полностью порушились все иллюзии на тему детей и их обучения. А я в полной поняла, что такое школа.