Последний день лета. А даже и не ощущается.
Из последнего прекрасного - стихи Лорки про август (спасибо Жене), которые внезапно отозвались нежной золотой струной внутри.
Август.
Персики и цукаты
и в медовой росе покос.
Входит солнце в янтарь заката,
словно косточка в абрикос.
И смеется тайком початок
смехом желтым, как летний зной.
Снова август.
И детям сладок
смуглый хлеб со спелой луной.
Про хлеб тоже было прекрасное от
bel_latrix, которая напомнила, как в детстве была невероятно вкусна корочка от свежей буханки. Только Беллатриса до сих пор стесняется отрезать себе вторую, а мы нет. Уже давно хотела написать о том, что в последнее время хлеб мы едим только так - отрезая обе корки для начала, а потом добирая остальное. И не стыдно. И не смущает. Детские комплексы и стархи давно позади... А ведь я помню еще то время, когда и в самом деле есть хлеб на улице было чем-то неприличным, и отрезать вторую корочку никому бы и в голову не пришло. Помню, как однажды мама в какой-то праздник (то ли мой, то ли ее день рождения) послала меня купить две буханки. В тогда еще настоящий хлебный магазин с надписью "Хлеб" на фасаде и деревянными полками, где лежали ароматные, без этих мерзких пакетов, кирпичи простого пшеничного и батоны. Больше ничего не было. Ну, может, еще пара видов самых простых булок. И вот я шла домой с этими двумя буханками, хрусткими, золотистыми, пахучими и, конечно же, не удержалась покусать одну из них. А в дворе за мной увязались еще и соседские дети, охочие до угощения. И в итоге домой я принесла полторы буханки вместо двух... И влетело мне за это крепко. Недавно пересказала маме тот случай, а она не помнит. И даже удивилась, что такой пустяк был важен почему-то.
Завтра начинается осень. Завтра будут дети в нелепой форме, которая никому никогда не идет и не радует. Завтра будут огородные цветы, собранные в обязательные веники для учителей. Будут глупые восторженные первоклашки и цинично хмурые остальные дети, идущие после лета в школу, как на эшафот. Я в очередной раз порадуюсь, что меня это больше не касается. И, дай бог, моей дочери не коснется тоже, ибо отдавать ее в эту российскую каторгу-детохранилище я не хочу. Там, в этих школах, все еще живут законы, запрещающие есть хлеб на улице и отрезать вторую корочку.
Август прощается. Нежной трелью звонка на детском велосипеде, солнцем разлитым по всем улицам, персиками на столе, голыми плечами моей девочки, долгой ночной грозой, предвкусием перемен...