"Багаж" С. Маршака и В. Лебедева, 1927 - 1955: читаем о книге
Удивительные приключения "Багажа" 
Дама сдавала в багаж:
Диван,
чемодан,
саквояж,
Картину, корзину, картонку
И маленькую собачонку...
Веселые стихи Маршака ритмично постукивают, как колеса на стыках, и везут, везут через всю книжку, повторяя на каждой странице неизменный список вещей. И вслед за Маршаком перечисляет на каждой странице эти вещи первый иллюстратор «Багажа» Владимир Васильевич Лебедев.
Обыкновенные бытовые вещи, хорошо знакомые и понятные ребенку. И как поэт не описывает, а просто называет их, связывая в одну цепочку ритмом, рифмой и многократным повторением рефрена, так и художник не рисует подробности, ограничивается строгой схемой, графическим знаком вещи, плоско уложенным на белую бумагу страницы. Графический прием Лебедева крепко спаян с лаконичной и четкой стихотворной техникой Маршака. Поэт и художник прекрасно понимали друг друга, умели объединять свои силы для решения общей задачи - недаром они много лет работали вместе. «Багаж» - не первая их совместная книжка, но она лежит еще близко к началу этого длинного пути. Ей предшествовали «Цирк», «Мороженое», «О глупом мышонке», «Вчера и сегодня». И во всех этих, во многом различных, не похожих друг на друга книжках та же броскость цветных, плотно уложенных прямо на белую страницу силуэтов, тот же жесткий отбор немногих выразительных деталей изображения, смелый гротеск и живая ритмическая связь стиха с рисунком.
За этим строгим единством выработанного художественного языка ощущается не случайность индивидуального вкуса и манеры художника, но продуманная, ясная программа, убеждение в том, что современную детскую книжку нужно строить именно так. В самом деле, уже первые детские книжки Лебедева оказались новым словом в искусстве. Он смело ломал привычные представления о том, как должен художник разговаривать на своем языке с малышами, что им будет близким и понятным, а что может оказаться чуждым или недоступным. И притом эти книжки были резко окрашены духом своего беспокойного времени, были обращены не вообще к каким-то детям, но именно к детям 20-х годов, вырастающим среди сложных общественных противоречий, в бурной ломке всего прежнего уклада жизни. Вместе с Лебедевым вошел в детскую книжку ветер улицы, резкий голос политического плаката и сатирического журнала, но также и сложный язык современной живописи, и умная четкость технического чертежа. И все эти активные, громкие голоса умело и точно объединялись в новую цельность, помогали ввести ребенка в мир подвижный и сложный и притом ввести действующим лицом, а не просто зрителем со стороны.
Присмотримся к тому, как это делает художник в «Багаже». Вот он разложил на странице весь багаж, все вещи, перечисленные в стихах: диван с пестрой обивкой, чемодан, туго перетянутый ремнями, полосатый саквояж, корзину с висячим замочком и прочее; поставил тут же и даму, хозяйку багажа. Здесь все, что нужно для рассказа, но все-таки это еще не рассказ - не сценка на перроне или в багажной конторе. Это только «действующие лица», расставленные по порядку, как игрушки, приготовленные для игры. И сам характер рисунка тоже ведь какой-то такой, игрушечный. Вместо массы подробностей - основные, точно выбранные приметы вещей.
И вот начинается веселая игра в «багаж»: ее тему задают, конечно, стихи Маршака. А играть в нее, двигать по страницам. Багаж, фигурки-игрушки художник будет как бы вместе с маленьким читателем. На вещах появляются одинаковые четкие наклейки, вещи перемещаются все вместе, не теряя прежнего порядка, в темноту вагона, все вместе переворачиваются вверх дном...
Условность игрового, не всамделишного действия сохраняется последовательно - от начала до конца маленькой книжки. Но кроме этой игры, легко подчиняющей ребенку, отдающей ему прямо в руки людей и предметы, есть у схематичных рисунков Лебедева и еще один смысл. Вещи в них изолированы, вырваны из обычной среды, из дома, и сразу превратились в обузу, требующую забот и хлопот. Теперь это безличный «багаж», и даже живая собачка - лишь «багажное место» с казенной наклейкой на боку: «Хватились на станции Дно: потеряно место одно! В испуге считают багаж: диван, чемодан, саквояж, картина, корзина, картонка... Товарищи, где собачонка?»
Между тем Лебедев, как и Маршак, вовсе не сочувствует этим хлопотам, которые подчиняют человека вещам. Ему явно антипатичен диван на манерно гнутых ножках, смешна «картина» - портрет шикарного усача, будто сошедшего с парикмахерской вывески, а главное - противна сама их владелица - вульгарная, толстая нэпманша, тоже как бы свинченная из отдельных вещей: меховой роскошной шубы, шляпки, ботиков, перчаток и сумочки. При всей «игрушечности» эта схематичная, почти лишенная лица фигурка очень характерна и конкретна и вовсе не случайна в творчестве Лебедева 20-х годов. Она - близкая родственница смешного толстяка из «Мороженого», изданного годом раньше. И оба эти персонажа получили еще более определенные и злые характеристики сперва в плакате, а затем - в журнальных рисунках Лебедева.
В сатирических журналах «Смехач», «Бузотер» и других печатались тогда его многочисленные рисунки, не совсем похожие на обычные в них карикатуры. Он рисовал большей частью две-три фигуры в рост, крупно, во всю страницу. Под ними помещался какой-нибудь краткий текст, обрывок разговора, уточняющего сатирический смысл оценки. Но сами персонажи запечатлевались скорее портретно, вне действия. Нарисованные вроде бы совсем иначе, чем плоскостные картинки детской книжки - свободным, быстрым движением пера или сочными расплывами черной акварели, - они были выразительны той же самой лаконичной точностью социального типажа, беспощадным отбором типовых признаков определенного круга людей - совслужащих, нэпманов. А в «Мороженом», «Вчера и сегодня», «Багаже» эти люди изображались смешнее, игрушечнее, но не менее зло и точно.
Итак, у веселого схематизма лебедевских детских книжек было много серьезных оснований. Он был не модой и не манерой, а целенаправленным рабочим методом, помогавшим забавной книжке решать ее художественные, педагогические и общественно-нравственные задачи. Он был яркой чертой стиля времени, неразрывно связанной с волевым, активным характером тогдашнего (вовсе не только детского) искусства.
Впрочем, рядом развивались и совсем иные, во многом противоположные тенденции и к тому же некоторые из них вскоре возобладали. Это обстоятельство наложило отпечаток на дальнейшее творчество Лебедева, а также и на судьбу нарисованной им когда-то детской книжки. Одна из наиболее любимых, постоянно переиздаваемых, она от издания к изданию меняла свой облик, постепенно уходя от схематизма к конкретной изобразительности, от игры - к повествованию, от гротеска к бытовому правдоподобию. Тот же самый художник вносил в свои рисунки сперва лишь небольшие поправки, но затем все решительнее демонстрировал новое прочтение знакомого наизусть текста, а вместе с тем и совершенно иное понимание задач художника детской книги.
Впрочем, удивительная история вариантов лебедевского «Багажа» начинается еще накануне его первого отдельного издания, с публикации этого стихотворения Маршака в детском сборнике «Советские ребята» в том же самом 1926 году. Здесь Лебедев вообще не стал рисовать вещи. Весь «багаж» он отыскивал уже в готовом виде - в каких-то старых рекламных объявлениях из дореволюционных журналов. Суховатые, педантично оттушеванные рисунки художник вырезал по контуру, выклеил на листе белой бумаги и обвел рамочкой.
Оригинал иллюстрации
к первой публикации "Багажа" в сборнике "Советские ребята" (Л., 1926).
Этот вполне детский способ наклеивания готовых картинок был в то же время одним из характерных выразительных средств искусства 20-х годов. В 1923 году А. М. Родченко иллюстрировал поэму Маяковского «Про это» подобными же монтажами из фрагментов журнальных реклам и фотографий. Вырезанные, вырванные из своей среды, привычные образы живут на страницах его книги необычной и напряженной жизнью. Они спорят, сталкиваются друг с другом и получают в новых соотношениях неожиданный, большей частью метафорический смысл. Изменяя окружение «готового» рисунка, художник, оказывается, может очень резко изменить и его значение.
Лебедев, применяя в своих иллюстрациях наклейки, как бы цитирует чужой и явно враждебный ему язык, заимствованный из мира самой дамы, владелицы багажа. Художник заменяет свой рисунок «документом», и придает этим изображению багажа особую подлинность. Но дальше он обращается с аккуратно расклеенными вещами без всякого почтения. Вся рамка с багажом повторяется на полях страницы несколько раз без всяких изменений, кроме исчезновения собаки, «сбежавшей» во второй строфе стихотворения. В конце же весь багаж переворачивается вверх ногами. А рядом с этой повторяющейся рамкой уже «от себя» рисует Лебедев нарочно небрежными, почти детскими каракулями то глупую и смешную даму, то товарный вагон (закрытый, а потом открытый), то, наконец, лохматого громадного пса, заменившего пропавшую болонку... В этом столкновении аккуратного и небрежного, документальной «цитаты» и размашистой карикатуры раскрывается сатирический замысел иллюстраций, ироническое отношение художника к изображенным вещам и людям. А вслед за тем та же самая ироническая интонация найдет свое законченное выражение в совершенно иных по своему графическому решению цветных рисунках первого отдельного издания «Багажа».
Четырнадцать раз переиздавался «Багаж» с рисунками Лебедева отдельной книжкой. Сперва - точно такой же, как первое издание. Но уже в третьем издании (1929) появляется новая обложка, служившая затем «Багажу» вплоть до десятого издания.
Второй вариант обложки (3-10 издания)
На ней вместо одной из иллюстраций (повторяющейся затем в уменьшенном виде в тексте) мы видим пирамиду вещей и двух собак на них - большую и маленькую. Художник здесь не предваряет события (истерику дамы, изображавшуюся на первых изданиях), но лишь представляет читателю основной предмет будущего повествования. Вместо смело разорванной, забавно неустойчивой композиции с падающей дамой, обложка получила теперь прочную конструктивную устойчивость. Рисунок хорошо связался со шрифтом, уже не вставленным в свободный уголок, а четко организующим плоскость. И в этом же третьем издании изменяются некоторые, пока еще только второстепенные, детали самих иллюстраций. Иначе нарисован товарный вагон - он стал из игрушечного настоящим, потому что художник уточнил и проработал его конструкцию, колеса и рессоры над ними, окошко, дверь, графические знаки на стенах. Подробностей добавилось немного, рисунок остался плоскостным, схематичным и четким, а все-таки впечатление от книжки существенно изменилось. От этого вагона, несколько раз повторяющегося на разных разворотах, и все происшествие с багажом стало менее игрушечным, получило большую конкретность.
Следующий эпизод в приключениях лебедевского «Багажа» - девятое издание, 1935 год, где изменения оказались гораздо более значительными. Хотя здесь и сохранена уже знакомая нам обложка (второй ее вариант) и некоторые иллюстрации, это, в сущности, совсем новая книжка. Лебедев увеличил ее формат и количество страниц, по-иному расположил рисунки, часть их заменил и добавил новые.
Прежде всего, в этом «Багаже» действует уже совсем другая дама. Тощая, длинноносая, очень чопорная, она лишена свиноподобной вульгарности прежней. Старый враг Лебедева - нэпман отошел в прошлое, стал не актуален, и потому художник решил переадресовать стихи Маршака другому персонажу - этой даме «из бывших», с ее манерной надменностью и претензиями на утраченный аристократизм. Изображена она с той же откровенной антипатией, как и первая, но при всей гротескности охарактеризована гораздо конкретнее. Ее семенящая походка и жеманная мимика делают эту даму уже не условной куклой, а реальным, зло, но точно охарактеризованным персонажем.
1935
Да и весь графический рассказ в этой книжке оброс многими подробностями, из лаконичного анекдота стал забавной историей. Лебедев построил его на живом, несколько скачкообразном ритме, напоминающем, пожалуй, об угловатой подвижности мультипликационного экрана. Художник два-три раза повторяет на одном развороте одни и те же изображения - товарный вагон, даму, большого пса - сдвигает их по диагонали, срезает перегибом корешка или обрезом страницы. Движение, таким образом, не замыкается пределами разворота, перебрасывается через край страницы на следующий, всю книжку пронизывая забавной и пестрой суетой. В этой новой композиции и сами вещи стали более подвижными, они не застывают в неизменной плоскостной композиции, а сыплются из открытых дверей вагона, нагромождаются беспорядочными кучами.
8-е изд. (1935)
Характерно, что подобную же мультипликационную подвижность комического персонажа, карикатурную остроту жестов и мимики разрабатывал Лебедев и в рисунках к вышедшему в свет годом ранее изданию книжки С. Маршака «Вот какой рассеянный». Все же новый вариант иллюстраций к «Багажу» в 9-м издании оказался во многих отношениях двойственным, не цельным. Недаром же половина рисунков здесь старые, хотя в новом окружении их восприятие отчасти изменилось. Очевидно, и художника такое решение не вполне удовлетворяло.
9-е изд. (1935)
Уже спустя год, в 10-м издании, последнем из довоенных, Лебедев вернулся к формату и композиции первоначальных изданий, к прежнему числу страниц и расположению всех рисунков. Но он заново перерисовал большинство иллюстраций, дал гораздо более конкретные характеристики всем своим персонажам.
10-е изд. (1936)
Сама дама со сравнительно небольшими изменениями перешла из девятого издания. Она только переряжена в еще более смешное старомодное пальто в талию, колоколом расширяющееся книзу. Прежний схематичный носильщик с
собачкой на руках (в 9-м издании его вообще не было) сменился здесь живым, курносым пареньком в мешковатой куртке и красном шарфе.
Испуганный потерей собачки железнодорожник с фонарем в руке повернулся к нам теперь лицом: его жест и вся поза стали гораздо более бытовыми. И вместо носильщика с вещами бежит теперь по странице вприпрыжку за тянущей его на поводке собакой тоже очень конкретно нарисованный человек... Прежние игрушки окончательно превратились в людей, достоверность их изображения как бы ручается и за подлинность описанного в стихах невероятного происшествия.
После этой десятой книжки очень долго, почти десять лет «Багаж» не выходил отдельным изданием (за исключением французского перевода, а также харьковского издания 1941 года (с очень плохими рисунками Л. Каплана)), а только включался несколько раз в сборники детских стихов Маршака, в большинстве случаев - тоже с иллюстрациями Лебедева. Но здесь художник не повторял рисунки отдельных изданий, а давал совершенно новые варианты, кое в чем близкие, может быть, лишь к рисункам самой первой публикации стихотворения в сборнике «Советские ребята», только уже без наклеек. Дело в том, что в этих толстых книгах иллюстрациям отводилось более скромное место, чем в маленькой «книжке-картинке». Они лишь сопровождали текст, не покушаясь на то, чтобы звучать с ним в равную силу или, тем более, играть главную роль.
В большом сборнике «Сказки, песни, загадки» (издательство «Academia», 1935) Лебедев окружает «Багаж», как и другие стихи Маршака, беглыми набросками - карикатурами на вещи, на собак, на носильщика, катящего тележку с багажом. Они изображены насмешливым пером и бойкой кистью, легко и быстро, на первый взгляд - просто небрежно (а на самом деле - очень выразительно и точно). Лебедев здесь рисует как бы на ходу, прямо на глазах у зрителя. Так и видишь, как бегает широкими петлями смелое перо по бумаге.
Но этот сборник вышел из печати в сложное время, когда резко менялись все оценки методов и задач детской иллюстрации. Интересная работа Лебедева подверглась тогда грубой, и, как теперь ясно, несправедливой критике в печати («О художниках-пачкунах» // Правда. 1936. 1 марта. Впоследствии почти все иллюстрации Лебедева из издания 1935 года были вновь изданы в сборниках: Маршак С. Я. Сказки, песни, загадки. - М.: Дет. лит. 1971, 1973.). Для новых изданий детских стихов Маршака (они несколько раз издавались Детгизом под тем же названием - «Сказки, песни, загадки») Лебедев вновь нарисовал иллюстрации, в частности к «Багажу», сделал их гораздо спокойнее, тщательнее, но зато уже не так остро и весело, как в сборнике 1935 года. Здесь, кроме рисунков в тексте, появился и большой страничный «портрет» дамы в рост среди ее вещей и с собачкой в руках (в издании 1939 года он был цветной и напечатан на особой вклейке). Дама здесь почти такая же, как в последних перед тем отдельных изданиях «Багажа», сухопарая и надменная. Вокруг нее громоздятся вещи, подробно, но как-то уже совсем равнодушно прорисованные. Ничего схематично-игрушечного или карикатурного, насмешливого в них не осталось.
Послевоенные детские книжки Лебедева решительно отличались от прежних. В эти годы художник, по словам его биографа Н. В. Петрова, «исходил из стремления дать детям ясные, несложные по изобразительному строю, достаточно детализированные и подчеркнуто-предметные иллюстрационные рисунки: первоочередное внимание художника было обращено на познавательные качества иллюстрации» (Петров В. Н. Владимир Васильевич Лебедев. Л., 1972. С. 225.). Эти иллюстрации он выполнил в мягкой акварельной технике, которая хорошо передавалась в книжке офсетной цветной печатью, пришедшей теперь на смену прежней литографии, всегда более плотной и жесткой. Так были выполнены им и новые иллюстрации к детским стихам Маршака («Усатый-полосатый» и «Сказка о глупом мышонке», 1948; «Детки в клетке», 1953) и среди них - последний вариант «Багажа», впервые изданный в 1955 году.
Делалась эта поздняя работа, видимо, по необходимости, без прежнего творческого увлечения... «Нужно делать «Багаж», а у меня сегодня юмора нет даже на копейку. С цветом все уточняется и над этим делом я корплю... Сегодня опять был на вокзале (Октябрьском, Московском). Обратился к начальнику... Мол, хочу зарисовать «чепушинки» тут у вас для книжки. Предъявил документы - он очень любезно просматривал документы, называя по имени и отчеству. Объяснил, что, мол, видите ли, не может действовать через голову начальника станции»...
Так жаловался Лебедев в 1954 г. в письме к Маршаку (Текст письма В. Лебедева С. Маршаку был любезно предоставлен мне ныне покойным сыном поэта И.С. Маршаком). И далее, подробно описав все увертки перепуганных железнодорожников, боявшихся позволить художнику зарисовать в свой блокнот колесики багажных тележек, он продолжает: «Да мне всегда казалось, что технику должна фиксировать техника (фото)... Техника идет своей дорогой, а искусство шагает, летит или ползет своей, тут рядышком. Обслуживающее искусство - собственно, не искусство». И в подтверждение этой мысли художник приводит здесь же большую цитату из «Жизни растений» Тимирязева, в которой ученый отвергает как научное творчество, «стесненное гнетом утилитарных требований», так и искусство, возникающее при подобных условиях (Тимирязев К. А. Избр. соч.: В 2 т. - М., 1957. - Т. 1. - С. 470.).
И вот он, этот последний «Багаж» - нарядная большого формата тетрадка с акварельными рисунками, положенными, как и прежде у Лебедева, прямо на белый фон страницы. Но мягкая, воздушная акварель, которая лепит эти свободно развернутые в пространстве предметы и фигуры, как бы размывает строгую плоскость, и чистая белая страница здесь кажется глубиной, воздухом, белизной снега. И по этому снегу расхаживает теперь новая, молодая дама в чернобурке и модных ботиках, проезжают тележки с багажом, пробегает собачка с этикеткой «багаж» на ошейнике. Здесь все такое настоящее, конкретное, отчетливо, крупно нарисованное - и вещи, много раз показанные со всех сторон, добротные и вовсе уж теперь не смешные и не противные, и эти багажные тележки, нарисованные так детально, со всей технической достоверностью (вот для чего нужны были походы на вокзал!). И конечно же, люди. Не только сама дама, помолодевшая и одетая с претензией на новую моду, но и каждый персонаж, мельком названный или даже лишь подразумеваемый в стихах, получил здесь подробную характеристику, представлен целым портретом: усатый железнодорожник, на пальцах считающий багаж носильщик, паренек в ватнике (может быть, ремесленник), тянущий на веревке собаку...
1965
Так легкий, быстрый анекдот, рассказанный в насмешливых стихах Маршака, окончательно превращается в спокойный бытовой рассказ о том, как ездят люди по железной дороге, какие вещи они с собой везут и кто там, в пути, об этих вещах заботится. Ушел бойкий и четкий ритм старых рисунков, еле чувствуются их сатирические нотки. Теперь «Багаж» книжка не смешная, а деловая и, пожалуй, даже чуть грустновато-лирическая: вот катится поезд, обвиваясь лентой белого дыма, по внутренним сторонкам обложки: вот в конце текста стоит такая добрая и грустная собака с обрывком веревки на шее...
Сам Лебедев, по свидетельству близко знавшего его В. Н. Петрова, «не любил свою позднюю графику. Она казалась художнику лишенной того духа искания и новаторства, той смелости в постановке художественных экспериментов, которые ранее неизменно характеризовали его творчество. Произведения мастерские и зрелые, но не открывающие новых путей, обесценились в его глазах» (Петров В. Н. Указ. Соч. - С. 232.). «Чтобы понять мое творчество, - говорил Лебедев уже на склоне лет своему биографу, - нужно знать и помнить, что я художник двадцатых годов. Говорю так не только потому, что этой эпохе принадлежат мои лучшие работы. Еще важнее и существеннее то, что меня сформировала духовная атмосфера того времени. Туда уходят корни всех моих идей и замыслов. Дух двадцатых годов я стремился пронести сквозь всю мою жизнь» (Там же. - С. 248).
Вот почему от последней нарядной книжки мы с новым интересом возвращаемся сегодня к той первой маленькой брошюрке с забавно-схематичными рисунками, в которой знаменитый «Багаж» Маршака и Лебедева начал жить. Она уже памятник советского книжного искусства, переживший периоды своего признания и резкого отрицания и утвердившийся, наконец, в своей исторической и художественной ценности.
Перед нами здесь прошла удивительная история детской книжки с картинками за несколько десятилетий ее жизни в различных изданиях и вариантах. На отдельном примере, очень характерном, но не исключительном*, мы могли проследить пути и судьбы вовсе не простого искусства детской иллюстрации, понять, как создавались, жили, менялись ее методы, задачи, возможности. За веселыми, вроде бы несерьезными картинками давней книжки обнаружились общие и сложные проблемы развития большого искусства.
* Очень интересную попытку проследить изменение характера и стиля детской иллюстрации от 1920-х к 1950-м года на примере рисунков одного художника к одной и той же книжке предпринимал уже Ю.А. Молок. Предметом его анализа были иллюстрации В.М. Конашевича к ряду изданий «Пожара» С.Я. Маршака. См. Молок Ю.А. Путь одной книги // Искусство книги. 1961. Вып. 2. - С. 99-104., а также его статью «Про пожар», сопровождающую переиздание этой книжки в серии «Избранные детские книги советских художников» (М., 1977).
(из книги: Герчук Ю.Я. Художественные миры книги. - М., 1989. - С. 177-184.)
Использованные источники:
http://www.chl.kiev.ua/default.aspx?id=136 - книжка "Багаж" С. Маршака и В. Лебедева, 1927 на сайте Национальной библиотеки Украины для детей.
http://s-marshak.ru/books/child_b.htm - второй вариант иллюстраций (1935, 1936)
http://s-marshak.ru/illustr/lebedev/lebedev01.htm
http://s-marshak.ru/illustr/lebedev/lebedev02.htm
- Иллюстрации из книги "Художник В. Лебедев делает книгу "С. Маршак. В. Лебедев "Багаж" (М., 1982)
http://priroda.inc.ru/malichi/skazki/skazki3.html - иллюстрации из позднего издания (1965)
Дама сдавала в багаж:
Диван,
чемодан,
саквояж,
Картину, корзину, картонку
И маленькую собачонку...
Веселые стихи Маршака ритмично постукивают, как колеса на стыках, и везут, везут через всю книжку, повторяя на каждой странице неизменный список вещей. И вслед за Маршаком перечисляет на каждой странице эти вещи первый иллюстратор «Багажа» Владимир Васильевич Лебедев.
Обыкновенные бытовые вещи, хорошо знакомые и понятные ребенку. И как поэт не описывает, а просто называет их, связывая в одну цепочку ритмом, рифмой и многократным повторением рефрена, так и художник не рисует подробности, ограничивается строгой схемой, графическим знаком вещи, плоско уложенным на белую бумагу страницы. Графический прием Лебедева крепко спаян с лаконичной и четкой стихотворной техникой Маршака. Поэт и художник прекрасно понимали друг друга, умели объединять свои силы для решения общей задачи - недаром они много лет работали вместе. «Багаж» - не первая их совместная книжка, но она лежит еще близко к началу этого длинного пути. Ей предшествовали «Цирк», «Мороженое», «О глупом мышонке», «Вчера и сегодня». И во всех этих, во многом различных, не похожих друг на друга книжках та же броскость цветных, плотно уложенных прямо на белую страницу силуэтов, тот же жесткий отбор немногих выразительных деталей изображения, смелый гротеск и живая ритмическая связь стиха с рисунком.
За этим строгим единством выработанного художественного языка ощущается не случайность индивидуального вкуса и манеры художника, но продуманная, ясная программа, убеждение в том, что современную детскую книжку нужно строить именно так. В самом деле, уже первые детские книжки Лебедева оказались новым словом в искусстве. Он смело ломал привычные представления о том, как должен художник разговаривать на своем языке с малышами, что им будет близким и понятным, а что может оказаться чуждым или недоступным. И притом эти книжки были резко окрашены духом своего беспокойного времени, были обращены не вообще к каким-то детям, но именно к детям 20-х годов, вырастающим среди сложных общественных противоречий, в бурной ломке всего прежнего уклада жизни. Вместе с Лебедевым вошел в детскую книжку ветер улицы, резкий голос политического плаката и сатирического журнала, но также и сложный язык современной живописи, и умная четкость технического чертежа. И все эти активные, громкие голоса умело и точно объединялись в новую цельность, помогали ввести ребенка в мир подвижный и сложный и притом ввести действующим лицом, а не просто зрителем со стороны.
Присмотримся к тому, как это делает художник в «Багаже». Вот он разложил на странице весь багаж, все вещи, перечисленные в стихах: диван с пестрой обивкой, чемодан, туго перетянутый ремнями, полосатый саквояж, корзину с висячим замочком и прочее; поставил тут же и даму, хозяйку багажа. Здесь все, что нужно для рассказа, но все-таки это еще не рассказ - не сценка на перроне или в багажной конторе. Это только «действующие лица», расставленные по порядку, как игрушки, приготовленные для игры. И сам характер рисунка тоже ведь какой-то такой, игрушечный. Вместо массы подробностей - основные, точно выбранные приметы вещей.
И вот начинается веселая игра в «багаж»: ее тему задают, конечно, стихи Маршака. А играть в нее, двигать по страницам. Багаж, фигурки-игрушки художник будет как бы вместе с маленьким читателем. На вещах появляются одинаковые четкие наклейки, вещи перемещаются все вместе, не теряя прежнего порядка, в темноту вагона, все вместе переворачиваются вверх дном...
Условность игрового, не всамделишного действия сохраняется последовательно - от начала до конца маленькой книжки. Но кроме этой игры, легко подчиняющей ребенку, отдающей ему прямо в руки людей и предметы, есть у схематичных рисунков Лебедева и еще один смысл. Вещи в них изолированы, вырваны из обычной среды, из дома, и сразу превратились в обузу, требующую забот и хлопот. Теперь это безличный «багаж», и даже живая собачка - лишь «багажное место» с казенной наклейкой на боку: «Хватились на станции Дно: потеряно место одно! В испуге считают багаж: диван, чемодан, саквояж, картина, корзина, картонка... Товарищи, где собачонка?»
Между тем Лебедев, как и Маршак, вовсе не сочувствует этим хлопотам, которые подчиняют человека вещам. Ему явно антипатичен диван на манерно гнутых ножках, смешна «картина» - портрет шикарного усача, будто сошедшего с парикмахерской вывески, а главное - противна сама их владелица - вульгарная, толстая нэпманша, тоже как бы свинченная из отдельных вещей: меховой роскошной шубы, шляпки, ботиков, перчаток и сумочки. При всей «игрушечности» эта схематичная, почти лишенная лица фигурка очень характерна и конкретна и вовсе не случайна в творчестве Лебедева 20-х годов. Она - близкая родственница смешного толстяка из «Мороженого», изданного годом раньше. И оба эти персонажа получили еще более определенные и злые характеристики сперва в плакате, а затем - в журнальных рисунках Лебедева.
В сатирических журналах «Смехач», «Бузотер» и других печатались тогда его многочисленные рисунки, не совсем похожие на обычные в них карикатуры. Он рисовал большей частью две-три фигуры в рост, крупно, во всю страницу. Под ними помещался какой-нибудь краткий текст, обрывок разговора, уточняющего сатирический смысл оценки. Но сами персонажи запечатлевались скорее портретно, вне действия. Нарисованные вроде бы совсем иначе, чем плоскостные картинки детской книжки - свободным, быстрым движением пера или сочными расплывами черной акварели, - они были выразительны той же самой лаконичной точностью социального типажа, беспощадным отбором типовых признаков определенного круга людей - совслужащих, нэпманов. А в «Мороженом», «Вчера и сегодня», «Багаже» эти люди изображались смешнее, игрушечнее, но не менее зло и точно.
Итак, у веселого схематизма лебедевских детских книжек было много серьезных оснований. Он был не модой и не манерой, а целенаправленным рабочим методом, помогавшим забавной книжке решать ее художественные, педагогические и общественно-нравственные задачи. Он был яркой чертой стиля времени, неразрывно связанной с волевым, активным характером тогдашнего (вовсе не только детского) искусства.
Впрочем, рядом развивались и совсем иные, во многом противоположные тенденции и к тому же некоторые из них вскоре возобладали. Это обстоятельство наложило отпечаток на дальнейшее творчество Лебедева, а также и на судьбу нарисованной им когда-то детской книжки. Одна из наиболее любимых, постоянно переиздаваемых, она от издания к изданию меняла свой облик, постепенно уходя от схематизма к конкретной изобразительности, от игры - к повествованию, от гротеска к бытовому правдоподобию. Тот же самый художник вносил в свои рисунки сперва лишь небольшие поправки, но затем все решительнее демонстрировал новое прочтение знакомого наизусть текста, а вместе с тем и совершенно иное понимание задач художника детской книги.
Впрочем, удивительная история вариантов лебедевского «Багажа» начинается еще накануне его первого отдельного издания, с публикации этого стихотворения Маршака в детском сборнике «Советские ребята» в том же самом 1926 году. Здесь Лебедев вообще не стал рисовать вещи. Весь «багаж» он отыскивал уже в готовом виде - в каких-то старых рекламных объявлениях из дореволюционных журналов. Суховатые, педантично оттушеванные рисунки художник вырезал по контуру, выклеил на листе белой бумаги и обвел рамочкой.
Оригинал иллюстрации
к первой публикации "Багажа" в сборнике "Советские ребята" (Л., 1926).
Этот вполне детский способ наклеивания готовых картинок был в то же время одним из характерных выразительных средств искусства 20-х годов. В 1923 году А. М. Родченко иллюстрировал поэму Маяковского «Про это» подобными же монтажами из фрагментов журнальных реклам и фотографий. Вырезанные, вырванные из своей среды, привычные образы живут на страницах его книги необычной и напряженной жизнью. Они спорят, сталкиваются друг с другом и получают в новых соотношениях неожиданный, большей частью метафорический смысл. Изменяя окружение «готового» рисунка, художник, оказывается, может очень резко изменить и его значение.
Лебедев, применяя в своих иллюстрациях наклейки, как бы цитирует чужой и явно враждебный ему язык, заимствованный из мира самой дамы, владелицы багажа. Художник заменяет свой рисунок «документом», и придает этим изображению багажа особую подлинность. Но дальше он обращается с аккуратно расклеенными вещами без всякого почтения. Вся рамка с багажом повторяется на полях страницы несколько раз без всяких изменений, кроме исчезновения собаки, «сбежавшей» во второй строфе стихотворения. В конце же весь багаж переворачивается вверх ногами. А рядом с этой повторяющейся рамкой уже «от себя» рисует Лебедев нарочно небрежными, почти детскими каракулями то глупую и смешную даму, то товарный вагон (закрытый, а потом открытый), то, наконец, лохматого громадного пса, заменившего пропавшую болонку... В этом столкновении аккуратного и небрежного, документальной «цитаты» и размашистой карикатуры раскрывается сатирический замысел иллюстраций, ироническое отношение художника к изображенным вещам и людям. А вслед за тем та же самая ироническая интонация найдет свое законченное выражение в совершенно иных по своему графическому решению цветных рисунках первого отдельного издания «Багажа».
Четырнадцать раз переиздавался «Багаж» с рисунками Лебедева отдельной книжкой. Сперва - точно такой же, как первое издание. Но уже в третьем издании (1929) появляется новая обложка, служившая затем «Багажу» вплоть до десятого издания.
Второй вариант обложки (3-10 издания)
На ней вместо одной из иллюстраций (повторяющейся затем в уменьшенном виде в тексте) мы видим пирамиду вещей и двух собак на них - большую и маленькую. Художник здесь не предваряет события (истерику дамы, изображавшуюся на первых изданиях), но лишь представляет читателю основной предмет будущего повествования. Вместо смело разорванной, забавно неустойчивой композиции с падающей дамой, обложка получила теперь прочную конструктивную устойчивость. Рисунок хорошо связался со шрифтом, уже не вставленным в свободный уголок, а четко организующим плоскость. И в этом же третьем издании изменяются некоторые, пока еще только второстепенные, детали самих иллюстраций. Иначе нарисован товарный вагон - он стал из игрушечного настоящим, потому что художник уточнил и проработал его конструкцию, колеса и рессоры над ними, окошко, дверь, графические знаки на стенах. Подробностей добавилось немного, рисунок остался плоскостным, схематичным и четким, а все-таки впечатление от книжки существенно изменилось. От этого вагона, несколько раз повторяющегося на разных разворотах, и все происшествие с багажом стало менее игрушечным, получило большую конкретность.
Следующий эпизод в приключениях лебедевского «Багажа» - девятое издание, 1935 год, где изменения оказались гораздо более значительными. Хотя здесь и сохранена уже знакомая нам обложка (второй ее вариант) и некоторые иллюстрации, это, в сущности, совсем новая книжка. Лебедев увеличил ее формат и количество страниц, по-иному расположил рисунки, часть их заменил и добавил новые.
Прежде всего, в этом «Багаже» действует уже совсем другая дама. Тощая, длинноносая, очень чопорная, она лишена свиноподобной вульгарности прежней. Старый враг Лебедева - нэпман отошел в прошлое, стал не актуален, и потому художник решил переадресовать стихи Маршака другому персонажу - этой даме «из бывших», с ее манерной надменностью и претензиями на утраченный аристократизм. Изображена она с той же откровенной антипатией, как и первая, но при всей гротескности охарактеризована гораздо конкретнее. Ее семенящая походка и жеманная мимика делают эту даму уже не условной куклой, а реальным, зло, но точно охарактеризованным персонажем.
1935
Да и весь графический рассказ в этой книжке оброс многими подробностями, из лаконичного анекдота стал забавной историей. Лебедев построил его на живом, несколько скачкообразном ритме, напоминающем, пожалуй, об угловатой подвижности мультипликационного экрана. Художник два-три раза повторяет на одном развороте одни и те же изображения - товарный вагон, даму, большого пса - сдвигает их по диагонали, срезает перегибом корешка или обрезом страницы. Движение, таким образом, не замыкается пределами разворота, перебрасывается через край страницы на следующий, всю книжку пронизывая забавной и пестрой суетой. В этой новой композиции и сами вещи стали более подвижными, они не застывают в неизменной плоскостной композиции, а сыплются из открытых дверей вагона, нагромождаются беспорядочными кучами.
8-е изд. (1935)
Характерно, что подобную же мультипликационную подвижность комического персонажа, карикатурную остроту жестов и мимики разрабатывал Лебедев и в рисунках к вышедшему в свет годом ранее изданию книжки С. Маршака «Вот какой рассеянный». Все же новый вариант иллюстраций к «Багажу» в 9-м издании оказался во многих отношениях двойственным, не цельным. Недаром же половина рисунков здесь старые, хотя в новом окружении их восприятие отчасти изменилось. Очевидно, и художника такое решение не вполне удовлетворяло.
9-е изд. (1935)
Уже спустя год, в 10-м издании, последнем из довоенных, Лебедев вернулся к формату и композиции первоначальных изданий, к прежнему числу страниц и расположению всех рисунков. Но он заново перерисовал большинство иллюстраций, дал гораздо более конкретные характеристики всем своим персонажам.
10-е изд. (1936)
Сама дама со сравнительно небольшими изменениями перешла из девятого издания. Она только переряжена в еще более смешное старомодное пальто в талию, колоколом расширяющееся книзу. Прежний схематичный носильщик с
собачкой на руках (в 9-м издании его вообще не было) сменился здесь живым, курносым пареньком в мешковатой куртке и красном шарфе.
Испуганный потерей собачки железнодорожник с фонарем в руке повернулся к нам теперь лицом: его жест и вся поза стали гораздо более бытовыми. И вместо носильщика с вещами бежит теперь по странице вприпрыжку за тянущей его на поводке собакой тоже очень конкретно нарисованный человек... Прежние игрушки окончательно превратились в людей, достоверность их изображения как бы ручается и за подлинность описанного в стихах невероятного происшествия.
После этой десятой книжки очень долго, почти десять лет «Багаж» не выходил отдельным изданием (за исключением французского перевода, а также харьковского издания 1941 года (с очень плохими рисунками Л. Каплана)), а только включался несколько раз в сборники детских стихов Маршака, в большинстве случаев - тоже с иллюстрациями Лебедева. Но здесь художник не повторял рисунки отдельных изданий, а давал совершенно новые варианты, кое в чем близкие, может быть, лишь к рисункам самой первой публикации стихотворения в сборнике «Советские ребята», только уже без наклеек. Дело в том, что в этих толстых книгах иллюстрациям отводилось более скромное место, чем в маленькой «книжке-картинке». Они лишь сопровождали текст, не покушаясь на то, чтобы звучать с ним в равную силу или, тем более, играть главную роль.
В большом сборнике «Сказки, песни, загадки» (издательство «Academia», 1935) Лебедев окружает «Багаж», как и другие стихи Маршака, беглыми набросками - карикатурами на вещи, на собак, на носильщика, катящего тележку с багажом. Они изображены насмешливым пером и бойкой кистью, легко и быстро, на первый взгляд - просто небрежно (а на самом деле - очень выразительно и точно). Лебедев здесь рисует как бы на ходу, прямо на глазах у зрителя. Так и видишь, как бегает широкими петлями смелое перо по бумаге.
Но этот сборник вышел из печати в сложное время, когда резко менялись все оценки методов и задач детской иллюстрации. Интересная работа Лебедева подверглась тогда грубой, и, как теперь ясно, несправедливой критике в печати («О художниках-пачкунах» // Правда. 1936. 1 марта. Впоследствии почти все иллюстрации Лебедева из издания 1935 года были вновь изданы в сборниках: Маршак С. Я. Сказки, песни, загадки. - М.: Дет. лит. 1971, 1973.). Для новых изданий детских стихов Маршака (они несколько раз издавались Детгизом под тем же названием - «Сказки, песни, загадки») Лебедев вновь нарисовал иллюстрации, в частности к «Багажу», сделал их гораздо спокойнее, тщательнее, но зато уже не так остро и весело, как в сборнике 1935 года. Здесь, кроме рисунков в тексте, появился и большой страничный «портрет» дамы в рост среди ее вещей и с собачкой в руках (в издании 1939 года он был цветной и напечатан на особой вклейке). Дама здесь почти такая же, как в последних перед тем отдельных изданиях «Багажа», сухопарая и надменная. Вокруг нее громоздятся вещи, подробно, но как-то уже совсем равнодушно прорисованные. Ничего схематично-игрушечного или карикатурного, насмешливого в них не осталось.
Послевоенные детские книжки Лебедева решительно отличались от прежних. В эти годы художник, по словам его биографа Н. В. Петрова, «исходил из стремления дать детям ясные, несложные по изобразительному строю, достаточно детализированные и подчеркнуто-предметные иллюстрационные рисунки: первоочередное внимание художника было обращено на познавательные качества иллюстрации» (Петров В. Н. Владимир Васильевич Лебедев. Л., 1972. С. 225.). Эти иллюстрации он выполнил в мягкой акварельной технике, которая хорошо передавалась в книжке офсетной цветной печатью, пришедшей теперь на смену прежней литографии, всегда более плотной и жесткой. Так были выполнены им и новые иллюстрации к детским стихам Маршака («Усатый-полосатый» и «Сказка о глупом мышонке», 1948; «Детки в клетке», 1953) и среди них - последний вариант «Багажа», впервые изданный в 1955 году.
Делалась эта поздняя работа, видимо, по необходимости, без прежнего творческого увлечения... «Нужно делать «Багаж», а у меня сегодня юмора нет даже на копейку. С цветом все уточняется и над этим делом я корплю... Сегодня опять был на вокзале (Октябрьском, Московском). Обратился к начальнику... Мол, хочу зарисовать «чепушинки» тут у вас для книжки. Предъявил документы - он очень любезно просматривал документы, называя по имени и отчеству. Объяснил, что, мол, видите ли, не может действовать через голову начальника станции»...
Так жаловался Лебедев в 1954 г. в письме к Маршаку (Текст письма В. Лебедева С. Маршаку был любезно предоставлен мне ныне покойным сыном поэта И.С. Маршаком). И далее, подробно описав все увертки перепуганных железнодорожников, боявшихся позволить художнику зарисовать в свой блокнот колесики багажных тележек, он продолжает: «Да мне всегда казалось, что технику должна фиксировать техника (фото)... Техника идет своей дорогой, а искусство шагает, летит или ползет своей, тут рядышком. Обслуживающее искусство - собственно, не искусство». И в подтверждение этой мысли художник приводит здесь же большую цитату из «Жизни растений» Тимирязева, в которой ученый отвергает как научное творчество, «стесненное гнетом утилитарных требований», так и искусство, возникающее при подобных условиях (Тимирязев К. А. Избр. соч.: В 2 т. - М., 1957. - Т. 1. - С. 470.).
И вот он, этот последний «Багаж» - нарядная большого формата тетрадка с акварельными рисунками, положенными, как и прежде у Лебедева, прямо на белый фон страницы. Но мягкая, воздушная акварель, которая лепит эти свободно развернутые в пространстве предметы и фигуры, как бы размывает строгую плоскость, и чистая белая страница здесь кажется глубиной, воздухом, белизной снега. И по этому снегу расхаживает теперь новая, молодая дама в чернобурке и модных ботиках, проезжают тележки с багажом, пробегает собачка с этикеткой «багаж» на ошейнике. Здесь все такое настоящее, конкретное, отчетливо, крупно нарисованное - и вещи, много раз показанные со всех сторон, добротные и вовсе уж теперь не смешные и не противные, и эти багажные тележки, нарисованные так детально, со всей технической достоверностью (вот для чего нужны были походы на вокзал!). И конечно же, люди. Не только сама дама, помолодевшая и одетая с претензией на новую моду, но и каждый персонаж, мельком названный или даже лишь подразумеваемый в стихах, получил здесь подробную характеристику, представлен целым портретом: усатый железнодорожник, на пальцах считающий багаж носильщик, паренек в ватнике (может быть, ремесленник), тянущий на веревке собаку...
1965
Так легкий, быстрый анекдот, рассказанный в насмешливых стихах Маршака, окончательно превращается в спокойный бытовой рассказ о том, как ездят люди по железной дороге, какие вещи они с собой везут и кто там, в пути, об этих вещах заботится. Ушел бойкий и четкий ритм старых рисунков, еле чувствуются их сатирические нотки. Теперь «Багаж» книжка не смешная, а деловая и, пожалуй, даже чуть грустновато-лирическая: вот катится поезд, обвиваясь лентой белого дыма, по внутренним сторонкам обложки: вот в конце текста стоит такая добрая и грустная собака с обрывком веревки на шее...
Сам Лебедев, по свидетельству близко знавшего его В. Н. Петрова, «не любил свою позднюю графику. Она казалась художнику лишенной того духа искания и новаторства, той смелости в постановке художественных экспериментов, которые ранее неизменно характеризовали его творчество. Произведения мастерские и зрелые, но не открывающие новых путей, обесценились в его глазах» (Петров В. Н. Указ. Соч. - С. 232.). «Чтобы понять мое творчество, - говорил Лебедев уже на склоне лет своему биографу, - нужно знать и помнить, что я художник двадцатых годов. Говорю так не только потому, что этой эпохе принадлежат мои лучшие работы. Еще важнее и существеннее то, что меня сформировала духовная атмосфера того времени. Туда уходят корни всех моих идей и замыслов. Дух двадцатых годов я стремился пронести сквозь всю мою жизнь» (Там же. - С. 248).
Вот почему от последней нарядной книжки мы с новым интересом возвращаемся сегодня к той первой маленькой брошюрке с забавно-схематичными рисунками, в которой знаменитый «Багаж» Маршака и Лебедева начал жить. Она уже памятник советского книжного искусства, переживший периоды своего признания и резкого отрицания и утвердившийся, наконец, в своей исторической и художественной ценности.
Перед нами здесь прошла удивительная история детской книжки с картинками за несколько десятилетий ее жизни в различных изданиях и вариантах. На отдельном примере, очень характерном, но не исключительном*, мы могли проследить пути и судьбы вовсе не простого искусства детской иллюстрации, понять, как создавались, жили, менялись ее методы, задачи, возможности. За веселыми, вроде бы несерьезными картинками давней книжки обнаружились общие и сложные проблемы развития большого искусства.
* Очень интересную попытку проследить изменение характера и стиля детской иллюстрации от 1920-х к 1950-м года на примере рисунков одного художника к одной и той же книжке предпринимал уже Ю.А. Молок. Предметом его анализа были иллюстрации В.М. Конашевича к ряду изданий «Пожара» С.Я. Маршака. См. Молок Ю.А. Путь одной книги // Искусство книги. 1961. Вып. 2. - С. 99-104., а также его статью «Про пожар», сопровождающую переиздание этой книжки в серии «Избранные детские книги советских художников» (М., 1977).
(из книги: Герчук Ю.Я. Художественные миры книги. - М., 1989. - С. 177-184.)
Использованные источники:
http://www.chl.kiev.ua/default.aspx?id=136 - книжка "Багаж" С. Маршака и В. Лебедева, 1927 на сайте Национальной библиотеки Украины для детей.
http://s-marshak.ru/books/child_b.htm - второй вариант иллюстраций (1935, 1936)
http://s-marshak.ru/illustr/lebedev/lebedev01.htm
http://s-marshak.ru/illustr/lebedev/lebedev02.htm
- Иллюстрации из книги "Художник В. Лебедев делает книгу "С. Маршак. В. Лебедев "Багаж" (М., 1982)
http://priroda.inc.ru/malichi/skazki/skazki3.html - иллюстрации из позднего издания (1965)