(no subject)
- Мэри Поппинс, - сказала Джейн, очень строго глядя на нее. - Вы были этой ночью в зоопарке?
- В зоопарке? Я - в зоопарке - ночью? Я? Уравновешенная, добропорядочная особа?
- Были или нет? - настаивала Джейн.
Допустим, я бы благополучно дошла до М, мы бы выпили чаю. Поздно вечером я, совсем уже на спаде, оказалась бы в своём запущенном жилище, открыла бы Фейсбук и, читая отчёты об избиениях, газе, пакетах, погрузилась бы в его параноидальный круг. И так до сих пор из него бы не вышла. А еще мне пришлось бы делать уборку и препираться с Мартой, что для меня вообще все девять кругов ада в одном, уж поверьте. Мне же вместо этого предложили небольшой захватывающий трип, гору поддержки и чуть-чуть славы. Я искренне благодарна всем участникам за этот опыт, он был для меня бесценным и терапевтичным, как говорится, детокс, ретрит и вот это всё, считайте меня хоть мазохистом, хоть психопатом.
В автобусе, заменявшем автозак, было тепло, я села у окна и нахохлилась, как воробей. Моя подруга-орнитолог мне рассказывала, что птицы, пойманные в клетки для окольцовки, сидят с закрытыми глазами. "Энергию экономят", -- как говаривал её научник. "Вот и я буду экономить энергию,"-- подумала я и, написав несколько коротких сообщений, практически впала в анабиоз. Народу прибавлялось. Ввели какого-то несчастного гражданина Узбекистана, который просил отпустить его к беременной жене. Потом группу прекрасных юных дев: они некоторое время пытались спорить со стихией, а потом принялись звонить в ОВД-Инфо и очень оперативно распространять полученную информацию по рядам. Сразу стало понятно, что в этой компании мы не пропадём. Народ охотно делился телефонами и инструкциями. Мы с М. продиктовали наши данные в ОВД-Инфо и выписали самые необходимые телефоны на бумажку -- у меня единственной бумажкой в сумке оказалась моя справка о вакцинации Спутником, так что теперь её можно считать дважды историческим документом эпохи.
Через примерно пятнадцать минут апатии я очнулась и как-то абсолютно по-новому увидела, где я нахожусь. Сотрудники полиции были подчернуто вежливыми, называли нас дамами, и я сообразила, что прямо сейчас бить точно не будут. Телесный низ наконец отогрелся, любовь ко всевозможной нелепице пробуждалась в сердце, в мозгу включился режим "Зато повеселимся" и я, повернувшись к М. запела "Что лучше, с хайром в армии или в наручниках на стопе?" "Не, -- говорит М., -- тут надо петь "Джинсы клёш". И мы спели. Сказать по правде, если кто в этой истории и был героем, так это М., которой было очень неуютно в дважды замкнутом пространстве, но она держалась, шутила, да еще и пыталась поучаствовать в судьбе окружающих. Я же в момент опьянела, как влюбленный берсерк, и потеряла всякую чувствительность, а также бдительность и адекватность. Окружающие стали для меня в лучшем случае персонажами мультика. Думаю, когда учёные поймут, какой гормон отвечает за этот эффект, и расшарят формулу, наступит конец человеческой цивилизации.
За окнами было невероятно красиво, мы два часа наворачивали круги по заснеженному Питеру, и мне впервые удалось насладиться видом ледяного залива с ЗСД. Мы были на Ваське, на Петроградке кричали "На Ленина, будьте добры!"; когда мы подъезжали к Черной речке, совсем стемнело. Нам до последней минуты не говорили, куда нас везут, и номер отдела мы узнали практически на выходе из автобуса. Мой телефон уже сел, но М. успела сделать звонок, после чего телефоны у нас изъяли.
Нас ввели в предбанник спецприёмника, не знаю, как он правильно называется. Там был длинный стол, много стульев и доска с полезной информацией. Например, что мы можем оставить благодарный отзыв о предоставленной госуслуге. Народ был пёстрым и вместе с тем однородным, кроме разве что бедного узбека и нас с М.: мы как-то выделялись на общем фоне -- кажется, возрастом. Когда задержанные сняли шапки -- расцвели все цветы мира. Я подумала: "Вот он новый Hair".
Потрясающей красоты лица, жесты, голоса. Можно было бы подумать, что мы собрались на каком-то квартирнике, только начало почему-то задерживается, и мы треплемся обо всём на свете, коротая время. Были совсем юные ребята, за которых до сих пор немного тревожно: мальчик с сиреневыми волосами и девочка, которая ни в какую не хотела общаться с ментами, за что они угрожали оставить её в отделении надолго. У меня вообще создалось впечатление, что с молодежью менты обходятся гораздо грубее, чем с нами, олдами: давят, унижают, угрожают, будто пытаются что-то из них выжать. Однако так действовали не все.
Плюшевый мент. В какой-то момент отворилась дверь и в неё заглянул некто в штатском. "Ну что? Кто там домой торопится? Скорее , скорее, давайте сюда, помчались!" Народ зашептался: "Правозащитников пустили, что ли?!" Чел был в бежевой толстовке и джинсах и перемещался немного танцующей S-образной походкой от бедра, как бы неожиданно выныривая рядом с тобой и обвивая, подобно виноградной лозе. Он напоминал коуча или какого-нибудь работника неформального образования, с той лишь разницей, что как первые, так и вторые меня обычно страшно раздражают, а этот вот вельветово-флисовый персонаж с легкостью мог втереться в доверие даже ко мне. В его мимике, интонациях была какая-то веселая сострадательность, как у талантливого учителя, делавшая его в доску своим с первых же слов. А еще у него в кабинете был удивительный ноут, сплошь покрытый прикольными наклеечками.
-- Откуда у вас столько... наклеек? -- поинтересовалась наша бесстрашная соратница П.
-- Дети подарили.
-- Зззадержанные?!
-- Да ну что вы, зачем же так, -- стажеры!
...
-- Думаете я домой не хочу? Хочу, еще как!
-- Зачем же вы нас задержали?
-- Ну, положим, задержали вас не мы, а эти товарищи, росгвардия, так я понимаю? И вот мы тут теперь вместе проводим выходной, скажем им спасибо. У меня же сегодня нерабочий день вообще-то. А у вас что, правда дома дети?
-- Правда.
-- Сколько лет?
-- 8 и 11.
-- А у меня -- два года, с няней сидит. Ну пошли. Сейчас быстренько вас отпустим. (К слову, это быстренько случилось еще часа через три-четыре).
Все мы по советским фильмам знаем про доброго и злого полицейского, но это было какое-то абсолютно новое явление, мне до сих пор не понятное до конца. Кто-то предположил, что это эшник. Может быть, но нам с М. он не задавал никаких вопросов, которые могли бы свидетельствовать в пользу этой версии, так что не знаю, не знаю, теряюсь в догадках. Но почему он не носил форму?
Когда нас фотографировали с такими, знаете, циферками в руках, как на печально известных исторических фото, некоторые пытались возражать -- это ведь нарушение наших прав. В ответ на протесты из-за приоткрытой двери с надписью "Оперуполномоченный" раздался рёв: "Кто не фотографируется -- в камеру!" Но это не возымело никакого эффекта, наши товарищи продолжали упорствовать. Вдруг откуда ни возьмись вынырнул Плюшевый и мягко-премягко, чуть иронично, но и с участием, заговорил с одной из упиравшихся девушек:
-- Ладно, давай, ну чего ты, сделаем красивые фотки тебе сейчас, смотри, какой у нас тут фон, это рост мерить, давай, давай, хорошо получится, я тебе потом фотки пришлю. Ты только телефончик оставь. Оставишь?
-- Ну уж нет, телефончик - это лишнее, -- ответила девушка с коротким разноцветным хайром, саркастически улыбнулась и -- встала фотографироваться.
Потом она долго возмущалась: "Телефончик! Фу, какая мерзость! Опять это жалкое мужское доминирование. Отвратительно." А я думала: "Однако он тебя уговорил, вот ведь ласковый мерзавец".
Его полной противоположностью был тролль, который скрывался за дверью с табличкой "Оперуполномоченный". В какой-то момент он показался из своего логова целиком. Он был огромный, сутулый, в красной футболке с какой-то, по всей видимости, ультраправой символикой. Он орал на нас, что если мы продолжим хихикать, то это закончится очень плохо и в другом месте. Было неприятно, но и смешно.
Остальные сотрудники на спектре "человеколюбия" между этими двумя крайностями находились где-то посередине. Вообще же должна отметить, что это были разные, ничем друг на друга не похожие люди. Между ними было в разы меньше общего, чем между нами, их невольными клиентами. Они походили на кучку пассажиров какого-нибудь потерпевшего кораблекрушение лайнера, вынужденных уживаться на необитаемом острове. Они были ужасно раздражены и орали друг на друга матом беспрестанно. Они носились из кабинета в кабинет с какими-то бумажками и, кажется, понимали в происходящем немногим больше нас.
-- Что ты тут указал, @@$? Ты понимаешь, что нас за это будут *:%;? Ты !"№ ваще чем думал?
-- Да я чо, я чо, у него так в документах, серьезно №;%!
Пожалуй, единственным признаком, объединявшим сотрудников этой ментовки, была их крайняя задолбанность. Пока они носились из кабинета в кабинет, а мы ждали своей очереди на креслах в тёмной коридоре, я рассматривала интерьеры их муравейника, и меня поразили запущенность, грязь и убожество обстановки, хотя меня трудно бывает этим удивить. Эти жалкие тараканьи конторки, покрытые слоями пыли, эти буро-желтые стены в трещинах. Кажется, ремонта здесь не было по меньшей мере лет 50. Не приведи господь в такое ежедневно приходить на работу. В самом последнем кабинете, где я наконец подписала протокол, стоял большой телевизор. Всё то время, что я перечитывала и перечеркивала бумажки, телевизор исполнял свою версию саги: что на протесты никто не вышел, зато от них все страшно пострадали, особенно сильно пострадали полицейские и ОМОН, но и обычные граждане почему-то сегодня прямо на улицах падали в обморок. Меня удивил видеоряд: это как же надо было снимать толпу, чтобы толпа ни разу не попала в кадр. Только бедные омоновцы, трагически падающие на снег. Пожалуй, это были самые неприятные и скучные 15 минут, проведеные в отделе полиции, -- под телевизором. Я думала, поглядывая краем глаза на наших пленителей: "Сидите в этой грязи и слушаете эту брехню, и ведь вы были там, знаете, что это брехня, и сидите здесь в отвратительных, унизительных условиях, знаете, что и всё остальное в этом ящике такая же лажа. Какие у вас к нам могут быть вопросы? Да и нет их, вопросов, просто рутина и пыль".
В сети часто недоумевают, кто эти люди. Меня как мизантропа несколько обескураживает этот вопрос. Эти люди -- просто люди, не андроиды, не машины-убийцы. Вы в метро не ездите, что ли? В автобусе? А автостопом вам путешествовать не приходилось? Люди -- это не котики, в принципе, люди -- это порядочные засранцы. Хотя... Вот знаете, я однажды делала доклад на официальном государственном семинаре педагогов-методистов. Вот тут я правда столкнулась с внеземной цивилизацией. Я смотрела и думала: кто эти люди, которые читают по бумажке длинные, странные предложения без смысла и эмоций, кто они? Это я не для того, чтоб оскорбить разом всех методистов, честно, просто каждому в человеческом непонятно что-то своё. Менты мне понятны. Но встречаться с ними я предпочла бы пореже, как и с 85% человечества, впрочем.
-- Нах// взяли военного? Нельзя по закону оформить военного, б///, не имеем права. Нам таких люлей за это надают!
-- Да кто знал, что он военный?
-- Б//…
Последние полчаса рядом с нами в коридоре сидел юноша, который сломал систему. Он очень походил на Аполлона Бельведерского, только одетого. В широкие и короткие, по щиколотку, белые штаны с чёрными котиками, лиловую (кажется) кофту и ооочень узкое пальтишко. Еще были какие-то клёвые ботинки и стильно взъерошенные белокурые волосы.
-- А ты… ты правда военный?
-- Да.
-- А скажи что-нибудь по-военному?
-- Хаха.
-- А можно вопрос, как ты туда попал?
-- (Выразительный взгляд) Я просто шёл за едой.
-- Да не туда, а ТУДА!
-- А… Ну, юный был, глупый.
-- И что теперь?
-- Теперь жду военную полицию.
-- И что они?
-- Не знаю.
Я заметила, что менты очень любят кольцевые риторические композиции с темпоральными парадоксами.
-- Дайте копию протокола.
-- Не можем её сделать.
-- Вы обязаны!
-- Сфотайте на телефон.
-- Но вы же его у меня забрали?!
-- Но вам же его потом отдадут, вот и сфотайте.
***
-- Почему вы нас продержали больше трёх часов?
-- Нечего было на несанкционированное массовое мероприятие выходить.
-- Вообще-то нас задержали посреди пустой улицы.
-- Все так говорят.
-- Так почему пять часов продержали? Это же нарушение.
-- Вот в суде и пожалуетесь.
Иду на выход с вещами, всё уже немного плывёт, мент впереди гремит ключами, тёмные переходы. Последнее, что запомнилось, -- уснувший в кресле военный Аполлон, сияющий во мраке.
- В зоопарке? Я - в зоопарке - ночью? Я? Уравновешенная, добропорядочная особа?
- Были или нет? - настаивала Джейн.
Допустим, я бы благополучно дошла до М, мы бы выпили чаю. Поздно вечером я, совсем уже на спаде, оказалась бы в своём запущенном жилище, открыла бы Фейсбук и, читая отчёты об избиениях, газе, пакетах, погрузилась бы в его параноидальный круг. И так до сих пор из него бы не вышла. А еще мне пришлось бы делать уборку и препираться с Мартой, что для меня вообще все девять кругов ада в одном, уж поверьте. Мне же вместо этого предложили небольшой захватывающий трип, гору поддержки и чуть-чуть славы. Я искренне благодарна всем участникам за этот опыт, он был для меня бесценным и терапевтичным, как говорится, детокс, ретрит и вот это всё, считайте меня хоть мазохистом, хоть психопатом.
В автобусе, заменявшем автозак, было тепло, я села у окна и нахохлилась, как воробей. Моя подруга-орнитолог мне рассказывала, что птицы, пойманные в клетки для окольцовки, сидят с закрытыми глазами. "Энергию экономят", -- как говаривал её научник. "Вот и я буду экономить энергию,"-- подумала я и, написав несколько коротких сообщений, практически впала в анабиоз. Народу прибавлялось. Ввели какого-то несчастного гражданина Узбекистана, который просил отпустить его к беременной жене. Потом группу прекрасных юных дев: они некоторое время пытались спорить со стихией, а потом принялись звонить в ОВД-Инфо и очень оперативно распространять полученную информацию по рядам. Сразу стало понятно, что в этой компании мы не пропадём. Народ охотно делился телефонами и инструкциями. Мы с М. продиктовали наши данные в ОВД-Инфо и выписали самые необходимые телефоны на бумажку -- у меня единственной бумажкой в сумке оказалась моя справка о вакцинации Спутником, так что теперь её можно считать дважды историческим документом эпохи.
Через примерно пятнадцать минут апатии я очнулась и как-то абсолютно по-новому увидела, где я нахожусь. Сотрудники полиции были подчернуто вежливыми, называли нас дамами, и я сообразила, что прямо сейчас бить точно не будут. Телесный низ наконец отогрелся, любовь ко всевозможной нелепице пробуждалась в сердце, в мозгу включился режим "Зато повеселимся" и я, повернувшись к М. запела "Что лучше, с хайром в армии или в наручниках на стопе?" "Не, -- говорит М., -- тут надо петь "Джинсы клёш". И мы спели. Сказать по правде, если кто в этой истории и был героем, так это М., которой было очень неуютно в дважды замкнутом пространстве, но она держалась, шутила, да еще и пыталась поучаствовать в судьбе окружающих. Я же в момент опьянела, как влюбленный берсерк, и потеряла всякую чувствительность, а также бдительность и адекватность. Окружающие стали для меня в лучшем случае персонажами мультика. Думаю, когда учёные поймут, какой гормон отвечает за этот эффект, и расшарят формулу, наступит конец человеческой цивилизации.
За окнами было невероятно красиво, мы два часа наворачивали круги по заснеженному Питеру, и мне впервые удалось насладиться видом ледяного залива с ЗСД. Мы были на Ваське, на Петроградке кричали "На Ленина, будьте добры!"; когда мы подъезжали к Черной речке, совсем стемнело. Нам до последней минуты не говорили, куда нас везут, и номер отдела мы узнали практически на выходе из автобуса. Мой телефон уже сел, но М. успела сделать звонок, после чего телефоны у нас изъяли.
Нас ввели в предбанник спецприёмника, не знаю, как он правильно называется. Там был длинный стол, много стульев и доска с полезной информацией. Например, что мы можем оставить благодарный отзыв о предоставленной госуслуге. Народ был пёстрым и вместе с тем однородным, кроме разве что бедного узбека и нас с М.: мы как-то выделялись на общем фоне -- кажется, возрастом. Когда задержанные сняли шапки -- расцвели все цветы мира. Я подумала: "Вот он новый Hair".
Потрясающей красоты лица, жесты, голоса. Можно было бы подумать, что мы собрались на каком-то квартирнике, только начало почему-то задерживается, и мы треплемся обо всём на свете, коротая время. Были совсем юные ребята, за которых до сих пор немного тревожно: мальчик с сиреневыми волосами и девочка, которая ни в какую не хотела общаться с ментами, за что они угрожали оставить её в отделении надолго. У меня вообще создалось впечатление, что с молодежью менты обходятся гораздо грубее, чем с нами, олдами: давят, унижают, угрожают, будто пытаются что-то из них выжать. Однако так действовали не все.
Плюшевый мент. В какой-то момент отворилась дверь и в неё заглянул некто в штатском. "Ну что? Кто там домой торопится? Скорее , скорее, давайте сюда, помчались!" Народ зашептался: "Правозащитников пустили, что ли?!" Чел был в бежевой толстовке и джинсах и перемещался немного танцующей S-образной походкой от бедра, как бы неожиданно выныривая рядом с тобой и обвивая, подобно виноградной лозе. Он напоминал коуча или какого-нибудь работника неформального образования, с той лишь разницей, что как первые, так и вторые меня обычно страшно раздражают, а этот вот вельветово-флисовый персонаж с легкостью мог втереться в доверие даже ко мне. В его мимике, интонациях была какая-то веселая сострадательность, как у талантливого учителя, делавшая его в доску своим с первых же слов. А еще у него в кабинете был удивительный ноут, сплошь покрытый прикольными наклеечками.
-- Откуда у вас столько... наклеек? -- поинтересовалась наша бесстрашная соратница П.
-- Дети подарили.
-- Зззадержанные?!
-- Да ну что вы, зачем же так, -- стажеры!
...
-- Думаете я домой не хочу? Хочу, еще как!
-- Зачем же вы нас задержали?
-- Ну, положим, задержали вас не мы, а эти товарищи, росгвардия, так я понимаю? И вот мы тут теперь вместе проводим выходной, скажем им спасибо. У меня же сегодня нерабочий день вообще-то. А у вас что, правда дома дети?
-- Правда.
-- Сколько лет?
-- 8 и 11.
-- А у меня -- два года, с няней сидит. Ну пошли. Сейчас быстренько вас отпустим. (К слову, это быстренько случилось еще часа через три-четыре).
Все мы по советским фильмам знаем про доброго и злого полицейского, но это было какое-то абсолютно новое явление, мне до сих пор не понятное до конца. Кто-то предположил, что это эшник. Может быть, но нам с М. он не задавал никаких вопросов, которые могли бы свидетельствовать в пользу этой версии, так что не знаю, не знаю, теряюсь в догадках. Но почему он не носил форму?
Когда нас фотографировали с такими, знаете, циферками в руках, как на печально известных исторических фото, некоторые пытались возражать -- это ведь нарушение наших прав. В ответ на протесты из-за приоткрытой двери с надписью "Оперуполномоченный" раздался рёв: "Кто не фотографируется -- в камеру!" Но это не возымело никакого эффекта, наши товарищи продолжали упорствовать. Вдруг откуда ни возьмись вынырнул Плюшевый и мягко-премягко, чуть иронично, но и с участием, заговорил с одной из упиравшихся девушек:
-- Ладно, давай, ну чего ты, сделаем красивые фотки тебе сейчас, смотри, какой у нас тут фон, это рост мерить, давай, давай, хорошо получится, я тебе потом фотки пришлю. Ты только телефончик оставь. Оставишь?
-- Ну уж нет, телефончик - это лишнее, -- ответила девушка с коротким разноцветным хайром, саркастически улыбнулась и -- встала фотографироваться.
Потом она долго возмущалась: "Телефончик! Фу, какая мерзость! Опять это жалкое мужское доминирование. Отвратительно." А я думала: "Однако он тебя уговорил, вот ведь ласковый мерзавец".
Его полной противоположностью был тролль, который скрывался за дверью с табличкой "Оперуполномоченный". В какой-то момент он показался из своего логова целиком. Он был огромный, сутулый, в красной футболке с какой-то, по всей видимости, ультраправой символикой. Он орал на нас, что если мы продолжим хихикать, то это закончится очень плохо и в другом месте. Было неприятно, но и смешно.
Остальные сотрудники на спектре "человеколюбия" между этими двумя крайностями находились где-то посередине. Вообще же должна отметить, что это были разные, ничем друг на друга не похожие люди. Между ними было в разы меньше общего, чем между нами, их невольными клиентами. Они походили на кучку пассажиров какого-нибудь потерпевшего кораблекрушение лайнера, вынужденных уживаться на необитаемом острове. Они были ужасно раздражены и орали друг на друга матом беспрестанно. Они носились из кабинета в кабинет с какими-то бумажками и, кажется, понимали в происходящем немногим больше нас.
-- Что ты тут указал, @@$? Ты понимаешь, что нас за это будут *:%;? Ты !"№ ваще чем думал?
-- Да я чо, я чо, у него так в документах, серьезно №;%!
Пожалуй, единственным признаком, объединявшим сотрудников этой ментовки, была их крайняя задолбанность. Пока они носились из кабинета в кабинет, а мы ждали своей очереди на креслах в тёмной коридоре, я рассматривала интерьеры их муравейника, и меня поразили запущенность, грязь и убожество обстановки, хотя меня трудно бывает этим удивить. Эти жалкие тараканьи конторки, покрытые слоями пыли, эти буро-желтые стены в трещинах. Кажется, ремонта здесь не было по меньшей мере лет 50. Не приведи господь в такое ежедневно приходить на работу. В самом последнем кабинете, где я наконец подписала протокол, стоял большой телевизор. Всё то время, что я перечитывала и перечеркивала бумажки, телевизор исполнял свою версию саги: что на протесты никто не вышел, зато от них все страшно пострадали, особенно сильно пострадали полицейские и ОМОН, но и обычные граждане почему-то сегодня прямо на улицах падали в обморок. Меня удивил видеоряд: это как же надо было снимать толпу, чтобы толпа ни разу не попала в кадр. Только бедные омоновцы, трагически падающие на снег. Пожалуй, это были самые неприятные и скучные 15 минут, проведеные в отделе полиции, -- под телевизором. Я думала, поглядывая краем глаза на наших пленителей: "Сидите в этой грязи и слушаете эту брехню, и ведь вы были там, знаете, что это брехня, и сидите здесь в отвратительных, унизительных условиях, знаете, что и всё остальное в этом ящике такая же лажа. Какие у вас к нам могут быть вопросы? Да и нет их, вопросов, просто рутина и пыль".
В сети часто недоумевают, кто эти люди. Меня как мизантропа несколько обескураживает этот вопрос. Эти люди -- просто люди, не андроиды, не машины-убийцы. Вы в метро не ездите, что ли? В автобусе? А автостопом вам путешествовать не приходилось? Люди -- это не котики, в принципе, люди -- это порядочные засранцы. Хотя... Вот знаете, я однажды делала доклад на официальном государственном семинаре педагогов-методистов. Вот тут я правда столкнулась с внеземной цивилизацией. Я смотрела и думала: кто эти люди, которые читают по бумажке длинные, странные предложения без смысла и эмоций, кто они? Это я не для того, чтоб оскорбить разом всех методистов, честно, просто каждому в человеческом непонятно что-то своё. Менты мне понятны. Но встречаться с ними я предпочла бы пореже, как и с 85% человечества, впрочем.
-- Нах// взяли военного? Нельзя по закону оформить военного, б///, не имеем права. Нам таких люлей за это надают!
-- Да кто знал, что он военный?
-- Б//…
Последние полчаса рядом с нами в коридоре сидел юноша, который сломал систему. Он очень походил на Аполлона Бельведерского, только одетого. В широкие и короткие, по щиколотку, белые штаны с чёрными котиками, лиловую (кажется) кофту и ооочень узкое пальтишко. Еще были какие-то клёвые ботинки и стильно взъерошенные белокурые волосы.
-- А ты… ты правда военный?
-- Да.
-- А скажи что-нибудь по-военному?
-- Хаха.
-- А можно вопрос, как ты туда попал?
-- (Выразительный взгляд) Я просто шёл за едой.
-- Да не туда, а ТУДА!
-- А… Ну, юный был, глупый.
-- И что теперь?
-- Теперь жду военную полицию.
-- И что они?
-- Не знаю.
Я заметила, что менты очень любят кольцевые риторические композиции с темпоральными парадоксами.
-- Дайте копию протокола.
-- Не можем её сделать.
-- Вы обязаны!
-- Сфотайте на телефон.
-- Но вы же его у меня забрали?!
-- Но вам же его потом отдадут, вот и сфотайте.
***
-- Почему вы нас продержали больше трёх часов?
-- Нечего было на несанкционированное массовое мероприятие выходить.
-- Вообще-то нас задержали посреди пустой улицы.
-- Все так говорят.
-- Так почему пять часов продержали? Это же нарушение.
-- Вот в суде и пожалуетесь.
Иду на выход с вещами, всё уже немного плывёт, мент впереди гремит ключами, тёмные переходы. Последнее, что запомнилось, -- уснувший в кресле военный Аполлон, сияющий во мраке.