О хорошем отношении к Ксении Собчак
Ксения упала. Упала Ксения. В очередной раз назвала она народ быдлом. Это ли не падение, Ксения?
Из большого круглого глаза Ксюши вытекла огромная слеза в виде статьи в журнале с пошлым названием "Сноб".
В статье Ксения плачет о том, что её совсем никто не любит. Не любит и всё тут. И ладно бы не любили только её, не любят и её тусовку, которую она гордо именует интеллигенцией.
В памяти Ксении всплывают такие замечательные 90-е, когда власть и её туса любили друг-друга вдёсны и звучала издаваемая не то копытами, не то костям, музыка:
- Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб.-
Где Ленин стал (ха-ха) грибом, власть занялась грабежом страны, а народ тысячами ложился в гробы.
Ах, как было хорошо тогда, говорит либеральная интеллигенция голосом Ксюши. Как хороши, как свежи были розы! Тут напрашивается банальная рифма со словом "слёзы", но мы её опустим. Не уходи, я всё прощу, надрывно ревёт она! Но потом с обидой отворачивается и бросает через плечо, -- подлец! Я отдала тебе лучшие годы!
Её статья, это почти, что танго. Со всей аргентинской страстью Ксения пытается изобразить из слегка потасканой интеллигенции, по праву уже заслуживающий приставку псевдо-, молодую, красивую, благородную и, главное, невинную особу, а народ в его здоровой неприязни к извращенцам, пытается изобразить недалёкой и хамоватой торговкой рыбой с одесского привоза.
Здесь бы, по всем правилам, ей зигануть, но она пока сдерживается и меняя тон пытается ласково вразумлять.
Мол, посмотри, к кому ушёл! Она же тебе постоянный фейспалм подкидывает -- то педераста и вора назовёт педерастом и вором, то из выставки благородных педофилов сделает уборную! Ай, ай, ай, грозит пальчиком грохнувшаяся на круп Ксения. И плачет.
За каплищей каплища
по морде катится,
прячется в шерсти...
А над Ксенией потешаются зеваки -- зазвенел и зазвякал смех на Кузнецком и на Невском. Лишь один я, видимо, подобно Владимиру Владимировичу, голос свой не вмешиваю в вой ему.
Мне жалко эту девицу, до крайности убогую в своём мещанском высокомерии.
Так и хочется сказать:
"Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте -
чего вы думаете, что вы сих плоше"?
Понимаете, Ксюша, вы сих не плоше!
И чтобы уж закончить на совсем мажорной ноте, стоит вспомнить, как заканчивается стихотворение Маяковского. Там лошадь смогла подняться. Сможет ли это сделать наша интеллигенция, предавшая и ежедневно предающая свой народ?
Писал же Некрасов когда-то в своей "Элегии":
Я лиру посвятил народу своему.
Быть может, я умру неведомый ему.
Но я ему служил - и сердцем я спокоен.
Пускай наносит вред врагу не каждый воин,
Но каждый в бой иди! А бой решит судьба...
Была же эта любовь и служение интеллигенции простому народу, была эта вековая традиция, утраченная в позднесоветский период. Почему мы должны думать, что эта традиция ушла навсегда? Почему мы думаем, что наша творческая интеллигенция пала навечно и никогда уже не вспомнит о своёй благородной миссии просвещения и любви к своему народу?
Я всё же верю, что сможет она, как та лошадь, подняться.
Может быть,
- старая -
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла,
только
лошадь
рванулась,
встала на ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И всё ей казалось -
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.