Сущностное мышление, как завтрашнее варенье?
Должны ли мы, чтобы думать по-новому, дожидаться некого состояния полного просветления (aka ПП)?
Или это мышление может быть доступно здесь и сейчас?
Натолкнулся недавно у Беннетта на такое замечательное утверждение:
Я скажу вам следующее - безо всякой тени сомнения -
никто из вас не способен мыслить каким-то другим инструментом, кроме личности.
Просто невозможно, чтобы любой из вас был способен мыслить вашей сущностью.
У вас могут быть другие переживания, связанные с сущностью - но не мышление.
[Далее он пространно рассуждает на эту тему, оправданно жалуясь на Гурджиева, которого приходилось понимать либо через Успенского, либо через плохие переводы русских учеников на лекциях самого Гурджиева..]
Про себя могу сказать, что у меня ушло 11 лет, пока я реально увидел разницу
между сущностью и личностью. Я увидел только следующее и ничего более -
совершенно фальшивую, искусственную маску, а под ней только:
недисциплинированное и бессознательное животное.
..Я думаю, что многие из вас уже реально начали видеть, что наше мышление -
всё наше мышление - является чем-то, что заключено только в личности;
и что мы никогда не имели опыта сущностного мышления, или даже просто идеи
о том, чем сущностное мышление может являться, потому что реально сущностное
мышление принадлежит третьей стадии, зрелости сущности.
Сущность-ребенок не способна мыслить, даже в той степени, в которой на это
способна личность-ребенок.From a talk given by J.G.Bennett on 14.12.1957
Что же это за странное такое "завтрашнее варенье", сущностное мышление, о котором мы даже не имеем понятия, по утверждению Беннетта?
Мне кажется, его взгляд здесь излишне рассудочно-рациональный, и только вносит путаницу в понимание, не отражая реальной картины.
Действительно ли речь о неком новом мышлении, недоступном из-за нашей недоразвитости, или это вопрос возвращения к форме мышления, уже доступной всем нам от рождения, но вкус которой мы практически утратили?
Если говорить о гурджиевской Работе, её более поздние этапы уже меньше ориентировались на привычное рациональное мышление, а ставили целью скорее прямое пробуждение такого сущностного мышления, в отличие от раннего периода, активно использовавшего для этого формы, более понятные просвещенному уму.
- Мы тратим время на отгадывание загадок, - говорил я. - Не проще ли было
бы побыстрее помочь нам их разрешить? Вам известно, что перед нами много
других трудностей, и мы никогда до них не доберёмся, если будем продвигаться
с такой скоростью. Ведь вы сами сказали, что у нас очень мало времени.
- Вот как раз потому, что у нас очень мало времени, а впереди много трудностей,
необходимо делать то, что делаю я, - сказал Гурджиев. - Если вы боитесь этих
трудностей, что же будет потом? Вы полагаете, что в школах что-то даётся
в завершенной форме? Вы смотрите на вещи весьма наивно.
Нужно быть хитрым, притворяться, подводить разговор к необходимому.
Некоторые вещи узнают иногда из шуток, из сказок. А вы хотите, чтобы всё было
очень просто. Так не бывает. Вы должны знать, как взять то, что вам не дают,
должны украсть, если это необходимо, а не ждать кого-то, кто придёт и всё
вам даст.П.Д.Успенский, "В поисках чудесного", гл.13
Так что, чтобы преуспеть в своих поисках чудесного, мы уже должны обладать и пытаться применять это самое сущностное мышление, способное отыскать жемчуг в необъятной навозной куче и отличить его от "золота дураков".
И вопрос даже не столько в развитии такого сущностного мышления, сколько в его активизации и удержании. А это труднее всего - даже если наша сущность достаточно развита, место для проявления ее собственного мышления обычно блокируется форматорным центром личности, не способным приметить целого слона, а занимающемся препарированием его кусочков.
Одна из демонстраций такой возможности активизации приведена в "Поисках" в описании опыта по отделению сущности:
Младший стал прислушиваться к разговору и наконец заговорил сам.
Мы переглянулись. Его голос изменился. Он рассказывал нам о некоторых
наблюдениях над собой, говоря при этом просто и понятно, без лишних слов,
без экстравагантностей и шутовства.
Затем он умолк и, потягивая папиросу, как будто о чем-то задумался.
[...]
В личности его было много чрезмерной болтовни; однако за личностью стояла
сущность, знавшая столько же, сколько и личность, и знавшая это лучше; и
когда личность заснула, сущность заняла её место, на которое имела гораздо
больше права.
- Заметьте, что против своего обыкновения он говорил очень немного, -
сказал Гурджиев, - но он наблюдал за вами и за всем происходящим,
и от него ничего не ускользнуло.
- Какая же ему от этого польза, если он ничего не помнит? - спросил кто-то
из нас.
- Сущность помнит, - ответил Гурджиев, - забыла личность. И это было
необходимо, иначе личность исказила бы всё и всё приписала бы себе.
П.Д.Успенский, "В поисках чудесного", гл.12
Как я понимаю, если говорить "техническим" языком, в отличие от обычного восприятия, сущность может выступать оживляющим катализатором, усиливающим вибрации впечатлений от разных центров до точки перехода в следующую ноту октавы. Без катализатора эта октава прерывается и впечатления просто складируются в ассоциативной картотеке-памяти форматорного центра - единственного доступного личности хранилиша.
Но природа регистраторов этого хранилища такова, что такие усиленные вибрации практически не оставляют следа на их поверхности, попадая напрямую в более глубокие слои сознания, не доступные в нашем обычном состоянии бодрственного сна.
Причем, в качестве такого оживляющего катализатора, сущность вполне может являться нашему рассудку "недисциплинированным бессознательным животным" Беннетта, как он описал свое переживание по разделению.
По поводу "бессознательного животного", довольно интересно ещё исследование мышления первобытных народов, проведенное в начале прошлого века франц. философом-антропологом Леви-Брюлем.
Наиболее парадоксальным для него оказалось, что это была форма мышления, исключающая базовый для нашего рационального мышления принцип непротиворечия. Людей с такой формой мышления не смущали явные логические противоречия, также как их нельзя было убедить в правоте чего-то, основываясь только на логических аргументах.
Центральный принцип такой примитивной ментальности Леви-Брюль назвал 'законом сопричастия' (law of participation) - своеобразной витальной логики, подразумевающей эмоциональную вовлеченность и рассматривающей все явления как целое, в их магической взаимосвязи, где одна и та же вещь может иметь различное значение, в зависимости от места/времени.
Если даже наша сущность в своём развитии ушла (в ту или другую сторону) от этих дикарей, формы ее мышления остались, видимо, такими же "дикими".
Правда, возможностей для естественного проявления этого мышления в нашей жизни осталось существенно меньше, из-за экранирования рациональностью нашей личности. Поэтому для его активизации нужны специальные усилия, чтобы осколки некогда целого слона благополучно собрались в нашей сущности неизуродованными и неискаженными. Возможно, именно в этом заключается смысл слов Гурджиева:
"Учение дается вам во фрагментах, Вы сами должны его собрать для себя".
