Драматургия и театр запаздывают в осмыслении времени: фест. "На пороге юности"
Лучше поздно чем никогда. Поэтому пишу о событии, которое в Рязани уже стали забывать о фестивале спектаклей для подростков "На пороге Юности".
7 апреля Рязани завершился очередной 7-й всероссийский фестиваль спектаклей для подростков «На пороге юности». Участвовали, не считая организатора феста - местного Театра на Соборной, еще 9 театров из Санкт-Петербурга, Хабаровска, Орла, Перми, Челябинска, Минска, Гомеля, Вологды, Элисты.
В местной прессе, как всегда, была масса панегириков и мало толкового. А что собственно показал фестиваль? Каковы его итоги? А они неутешительны - и об этом шла речь на круглом столе, завершавшем программу показов.
Тюзы в целом страшно далеки от современных подростков. Не знают, чем они живут, как их изображать, к чему призывать и на что ориентировать. Как сказала молодой критик из Петербурга Оксана Кушляева, «драматургия и театр запаздывают в осмыслении времени. А в диалоге с подростками театр опаздывает не на шаг, а на два-три».
Категоричнее других в оценке состояния тюзов на круглом столе был известный критик Олег Лоевский.
«В основном с подростками разговаривают как с дебилом. В советской литературе, поскольку жизнь была регламентирована школой, пионерской организацией, то хорошие художники (так называемая, школьная пьеса была достаточно развита в тюзах, тот же Хмелик замечательный, Воронов Никита - имя им легион) существовали в системе школы как жесткой структуры. - Вообще как взаимодействует драматургия? Общество утверждается в законах данного времени, а драматургия, художник проверяет эти законы на крепость, насколько они правильны, насколько нерушимы. - Изначальный конфликт советской школы был ясен. Школа была заинтересована в воспитании новой рабочей силы, человека, подчиненного государству, человека с социальными ограничениями, искусство должно было раскрепостить мозги ребенка, чтобы он видел - мир многообразен, широк, и ответственность ложится на него. Сегодня, поскольку никто не понимает подростков, никто не знает, кто они. С одной стороны, смотрим в детских театрах «Три мушкетера» или «Капитана Блада», и это относится к подросткам - как бы романтические отношения про пиратов, про любовь, про войну, про шпионов, с другой стороны, появляется драматургия из советских времен…как будто ничего не произошло за эти годы, хотя всё поменялось. Но нет современного героя школьного, потому что никто не знает, кто эти люди.»
Многим тюзам удобнее и проще работать на учителей, нежели на подростков. Об этом говорила молодой критик из Санкт-Петербурга Оксана Кушляева. От себя добавлю, что учителя у нас по-прежнему в большинстве своем чеховские Беликовы, которые боятся, как бы чего не вышло. От театра они хотят, прежде всего, простейших иллюстраций школьной программы, а также пьес назидательных и позитивных.
«Основной заказчик, так получается, театра для подростка - учитель. Он знает, что ему нужно, что он хочет от этого театра, и он с этим намерением и идет в театр. Ну театр для подростка, как мне кажется, должен не на учителя работать. (…)Но подросток, мне кажется, иногда умнее взрослого, честнее. Кроме того, что он ищет себе героя, он еще ниспровергает в этот момент, в переходный период, какие-то старые свои ценности. И театр попадает в этот список, если он говорит нечестно, если он говорит на языке, который ребенку не известен. Мне показалось, что есть общая проблема на фестивале, когда театр пытается вывести на сцену этого подростка, мое ощущение, что это может быть и подросток, но с какой-то другой планеты."
Ну и, конечно, не обошлось без обсуждения вопроса, что можно, а что нельзя показывать со сцены. В частности, допустима ли в спектаклях для подростков ненормативная лексика и мат. Худрук вологодского тюза Борис Гранатов признался, что сам он пьесы с матом не ставит, но считает, что любая ситуация и лексика имеют право на сценическое существование, если они художественно осмысленны.
«Все дело в художественном осмыслении. Если мы просто потащим на сцену - поругался матом в троллейбусе, а подросток ему ответил, я это записал, сделал из этого пьесу и принес на сцену. И что? Тогда мы говорим: мы это и на улице услышим, зачем нам смотреть? Идет речь о художественном осмыслении и драматурга и режиссера. Как говорит обычно зритель, как подано? Можно и матом ругаться на сцене, все можно - идет речь о художественном осмыслении этого».
Московский критик, кандидат искусствоведения Геннадий Демин, которому довелось работать на всех 7 рязанских фестивалях, констатировал, что театральная ситуация становится хуже. Но начав за упокой, кончил за здравие - театры должны уметь заглядывать в будущее. Вот интересно, каким образом они смогут туда заглянуть, если не в состоянии разобраться в настоящем?
«Каждый раз, когда мы собираемся, подводить итоги, мы пытаемся определить, что произошло за эти 2 года в обществе, в подростками. (…)На мой взгляд, здесь большую роль играет состояние всего общества(…)но, что мы все время наблюдаем ухудшение, это безусловно как общественное, так и в театральной ситуации. Но констатировать просто это мало, наверно, надо искать при этом способы.(…) Очень трудно сегодня взять сегодняшнего подростка . Почему? Я думаю, потому что они задыхаются от натиска информации обрушившейся. И действительно, на мой взгляд, мы пришли к новому виду цензуры. Раньше было что? «Держать и не пущать» со времен Салтыкова-Щедрина. Сейчас нет такого прямого наглого, тупого. Но зато есть что? Есть возвеличивание пустоты и наоборот замалчивание того, о чем стоит говорить.
Мы должны пробовать. Я не думаю, что должно что-то устояться. Наоборот. Мне кажется, что театр сегодня. Именно сегодня, полтора года назад я бы этого не сказал, он должен на себя взять некие функции прорицателя, прогнозиста. Попробовать представить себе, что будет в самое ближайшее время. Что будет с этими самыми подростками? У Платнова есть замечательная фраза, когда мать сидит на могилке сыновей и говорит: ребята простите на взрослых. Мы готовились к вашему приезду, убирали планету, да не управились. Нам надо попытаться управиться."
Кстати, на почве критических несогласий у Демина с Лоевским даже вышел конфликт, и последний по доброй воле покинул круглый стол. Что, несомненно, оживило драматургию заседания.
7 апреля Рязани завершился очередной 7-й всероссийский фестиваль спектаклей для подростков «На пороге юности». Участвовали, не считая организатора феста - местного Театра на Соборной, еще 9 театров из Санкт-Петербурга, Хабаровска, Орла, Перми, Челябинска, Минска, Гомеля, Вологды, Элисты.
В местной прессе, как всегда, была масса панегириков и мало толкового. А что собственно показал фестиваль? Каковы его итоги? А они неутешительны - и об этом шла речь на круглом столе, завершавшем программу показов.
Тюзы в целом страшно далеки от современных подростков. Не знают, чем они живут, как их изображать, к чему призывать и на что ориентировать. Как сказала молодой критик из Петербурга Оксана Кушляева, «драматургия и театр запаздывают в осмыслении времени. А в диалоге с подростками театр опаздывает не на шаг, а на два-три».
Категоричнее других в оценке состояния тюзов на круглом столе был известный критик Олег Лоевский.
«В основном с подростками разговаривают как с дебилом. В советской литературе, поскольку жизнь была регламентирована школой, пионерской организацией, то хорошие художники (так называемая, школьная пьеса была достаточно развита в тюзах, тот же Хмелик замечательный, Воронов Никита - имя им легион) существовали в системе школы как жесткой структуры. - Вообще как взаимодействует драматургия? Общество утверждается в законах данного времени, а драматургия, художник проверяет эти законы на крепость, насколько они правильны, насколько нерушимы. - Изначальный конфликт советской школы был ясен. Школа была заинтересована в воспитании новой рабочей силы, человека, подчиненного государству, человека с социальными ограничениями, искусство должно было раскрепостить мозги ребенка, чтобы он видел - мир многообразен, широк, и ответственность ложится на него. Сегодня, поскольку никто не понимает подростков, никто не знает, кто они. С одной стороны, смотрим в детских театрах «Три мушкетера» или «Капитана Блада», и это относится к подросткам - как бы романтические отношения про пиратов, про любовь, про войну, про шпионов, с другой стороны, появляется драматургия из советских времен…как будто ничего не произошло за эти годы, хотя всё поменялось. Но нет современного героя школьного, потому что никто не знает, кто эти люди.»
Многим тюзам удобнее и проще работать на учителей, нежели на подростков. Об этом говорила молодой критик из Санкт-Петербурга Оксана Кушляева. От себя добавлю, что учителя у нас по-прежнему в большинстве своем чеховские Беликовы, которые боятся, как бы чего не вышло. От театра они хотят, прежде всего, простейших иллюстраций школьной программы, а также пьес назидательных и позитивных.
«Основной заказчик, так получается, театра для подростка - учитель. Он знает, что ему нужно, что он хочет от этого театра, и он с этим намерением и идет в театр. Ну театр для подростка, как мне кажется, должен не на учителя работать. (…)Но подросток, мне кажется, иногда умнее взрослого, честнее. Кроме того, что он ищет себе героя, он еще ниспровергает в этот момент, в переходный период, какие-то старые свои ценности. И театр попадает в этот список, если он говорит нечестно, если он говорит на языке, который ребенку не известен. Мне показалось, что есть общая проблема на фестивале, когда театр пытается вывести на сцену этого подростка, мое ощущение, что это может быть и подросток, но с какой-то другой планеты."
Ну и, конечно, не обошлось без обсуждения вопроса, что можно, а что нельзя показывать со сцены. В частности, допустима ли в спектаклях для подростков ненормативная лексика и мат. Худрук вологодского тюза Борис Гранатов признался, что сам он пьесы с матом не ставит, но считает, что любая ситуация и лексика имеют право на сценическое существование, если они художественно осмысленны.
«Все дело в художественном осмыслении. Если мы просто потащим на сцену - поругался матом в троллейбусе, а подросток ему ответил, я это записал, сделал из этого пьесу и принес на сцену. И что? Тогда мы говорим: мы это и на улице услышим, зачем нам смотреть? Идет речь о художественном осмыслении и драматурга и режиссера. Как говорит обычно зритель, как подано? Можно и матом ругаться на сцене, все можно - идет речь о художественном осмыслении этого».
Московский критик, кандидат искусствоведения Геннадий Демин, которому довелось работать на всех 7 рязанских фестивалях, констатировал, что театральная ситуация становится хуже. Но начав за упокой, кончил за здравие - театры должны уметь заглядывать в будущее. Вот интересно, каким образом они смогут туда заглянуть, если не в состоянии разобраться в настоящем?
«Каждый раз, когда мы собираемся, подводить итоги, мы пытаемся определить, что произошло за эти 2 года в обществе, в подростками. (…)На мой взгляд, здесь большую роль играет состояние всего общества(…)но, что мы все время наблюдаем ухудшение, это безусловно как общественное, так и в театральной ситуации. Но констатировать просто это мало, наверно, надо искать при этом способы.(…) Очень трудно сегодня взять сегодняшнего подростка . Почему? Я думаю, потому что они задыхаются от натиска информации обрушившейся. И действительно, на мой взгляд, мы пришли к новому виду цензуры. Раньше было что? «Держать и не пущать» со времен Салтыкова-Щедрина. Сейчас нет такого прямого наглого, тупого. Но зато есть что? Есть возвеличивание пустоты и наоборот замалчивание того, о чем стоит говорить.
Мы должны пробовать. Я не думаю, что должно что-то устояться. Наоборот. Мне кажется, что театр сегодня. Именно сегодня, полтора года назад я бы этого не сказал, он должен на себя взять некие функции прорицателя, прогнозиста. Попробовать представить себе, что будет в самое ближайшее время. Что будет с этими самыми подростками? У Платнова есть замечательная фраза, когда мать сидит на могилке сыновей и говорит: ребята простите на взрослых. Мы готовились к вашему приезду, убирали планету, да не управились. Нам надо попытаться управиться."
Кстати, на почве критических несогласий у Демина с Лоевским даже вышел конфликт, и последний по доброй воле покинул круглый стол. Что, несомненно, оживило драматургию заседания.