(no subject)
Рыжий сидит на подоконнике и болтает ногами.
Ну, и, конечно же, курит. Представить его без сигареты просто невозможно. Повторить его подвиг с запрыгиванием на подоконник я не могу - пусть их, высоких, у них получается, пусть они на верхотуру лазают, - поэтому я сижу на лестнице и смотрю на него снизу вверх.
- Ты же понимаешь, - говорит Рыжий, - это очень просто - все изменить.
- Просто, - согласно киваю я и затягиваюсь. Мне совершенно не хочется говорить.
- Вопрос в том, что именно тебе хочется поменять, - говорит Рыжий и смотрит в окно. За окном ничего не видно, на стекле - корка льда.
- Я хочу, чтобы было тепло, - мечтательно говорю, - и чтобы весна. Тепло, травка зелененькая, цветочки...
- Ну, это-то как раз проще всего, - говорит Рыжий и, спрыгивая с подоконника, закуривает новую сигарету. - Весна, она рано или поздно наступит, и от тебя это никак не зависит. А чего тебе еще хочется?
- Не знаю, - затягиваюсь, - скучно мне. Хочется чего-то... нового, непонятного даже. Хочется что-то поменять.
- Ну так меняй! - говорит Рыжий, размахивая сигаретой, - меняй, если хочется! Поменяй имидж, прическу новую сооруди, ну, или соберись, в конце-концов, возьми, уедь куда-нибудь. Ненадолго, надолго не надо, заскучаешь, совсем куда-нибудь далеко, чтобы никто не знал, погуляй в чужом городе...
- Я не могу, - тушу я окурок об край баночки от Нескафе (Нескафе - лучший в мире производитель пепельниц!) - у меня работа. У меня, в конце-концов, собаки дома.
- Вот! Вот так всегда! - оборачивается Рыжий, - все именно так! Ты сама виновата. Раньше все было по другому.
Он тушит сигарету и уходит куда-то вниз. А я остаюсь на лестнице.
И ведь он прав - я сама виновата. Раньше все было как-то легче, и жизнь была другая, легкая. Можно было спокойно все бросить - поехать, убежать на время, - от всех, и от себя в том числе.
Что ж, я сама виновата...
Ну, и, конечно же, курит. Представить его без сигареты просто невозможно. Повторить его подвиг с запрыгиванием на подоконник я не могу - пусть их, высоких, у них получается, пусть они на верхотуру лазают, - поэтому я сижу на лестнице и смотрю на него снизу вверх.
- Ты же понимаешь, - говорит Рыжий, - это очень просто - все изменить.
- Просто, - согласно киваю я и затягиваюсь. Мне совершенно не хочется говорить.
- Вопрос в том, что именно тебе хочется поменять, - говорит Рыжий и смотрит в окно. За окном ничего не видно, на стекле - корка льда.
- Я хочу, чтобы было тепло, - мечтательно говорю, - и чтобы весна. Тепло, травка зелененькая, цветочки...
- Ну, это-то как раз проще всего, - говорит Рыжий и, спрыгивая с подоконника, закуривает новую сигарету. - Весна, она рано или поздно наступит, и от тебя это никак не зависит. А чего тебе еще хочется?
- Не знаю, - затягиваюсь, - скучно мне. Хочется чего-то... нового, непонятного даже. Хочется что-то поменять.
- Ну так меняй! - говорит Рыжий, размахивая сигаретой, - меняй, если хочется! Поменяй имидж, прическу новую сооруди, ну, или соберись, в конце-концов, возьми, уедь куда-нибудь. Ненадолго, надолго не надо, заскучаешь, совсем куда-нибудь далеко, чтобы никто не знал, погуляй в чужом городе...
- Я не могу, - тушу я окурок об край баночки от Нескафе (Нескафе - лучший в мире производитель пепельниц!) - у меня работа. У меня, в конце-концов, собаки дома.
- Вот! Вот так всегда! - оборачивается Рыжий, - все именно так! Ты сама виновата. Раньше все было по другому.
Он тушит сигарету и уходит куда-то вниз. А я остаюсь на лестнице.
И ведь он прав - я сама виновата. Раньше все было как-то легче, и жизнь была другая, легкая. Можно было спокойно все бросить - поехать, убежать на время, - от всех, и от себя в том числе.
Что ж, я сама виновата...