Я не ругаюсь матом.
Когда я была маленькая, в обиходе то и дело всплывали те или иные жаргонные слова. Окружающие меня дети с легкостью подхватывали одно, игрались с ним, пока оно не выходило из моды и ему на смену не приходило другое, не менее глупое. Из соображений социализации я старалась не отставать от тенденций, однако, на моём языке подобные слова приживались слабо, тем более, что я больше времени отдавала книжкам, нежели сверстникам, и возможностей практиковаться в народном слоге у меня было не так много.
В какой-то момент модным и оскорбительным обзывательством стало слово "пидорас". Вряд ли многие знали его значение, но какой-то пятой интуицией чувствовали, что это что-то похлеще "козла" и "дебила". Для меня это слово стало последним подхваченным от сверстников ругательством, закрывшим для меня вопрос - ругаться или не ругаться матом, который тоже неспешно становился ходовым. Слово "пидорас" я и произнести-то успела от силы несколько раз, однако, последний из них достиг маминых ушей. Она меня не ругала, но очень серьёзно объяснила, что нельзя никого называть этим словом. Знаете, почему? Потому что, как объяснила мне мама, это слово обозначает очень больного человека.
Странным образом в моём сознании это никак не увязалось с явившимся позднее знанием, что "пидорасами" обозначают геев, и никакого негативного отношения к представителям иной сексуальной ориентации у меня не возникло. Даже понимание отношения к ним моей мамы, как к нездоровым людям, пришло ко мне значительно позже. Но в тот момент мне стало как-то неприятно, что я ни за что ни про что называю кого-то очень больным, даже несмотря на то, что фраза "совсем того?" с многозначительным вращанием пальца у виска уже давно не вызывала ни у кого особо сильных эмоций. И я решила, что всё, с меня хватит заимствования дурного и неприличного. Никакого мата. Никаких "пидорасов". Никаких сигарет. И никакого пива в подъезде.
В какой-то момент модным и оскорбительным обзывательством стало слово "пидорас". Вряд ли многие знали его значение, но какой-то пятой интуицией чувствовали, что это что-то похлеще "козла" и "дебила". Для меня это слово стало последним подхваченным от сверстников ругательством, закрывшим для меня вопрос - ругаться или не ругаться матом, который тоже неспешно становился ходовым. Слово "пидорас" я и произнести-то успела от силы несколько раз, однако, последний из них достиг маминых ушей. Она меня не ругала, но очень серьёзно объяснила, что нельзя никого называть этим словом. Знаете, почему? Потому что, как объяснила мне мама, это слово обозначает очень больного человека.
Странным образом в моём сознании это никак не увязалось с явившимся позднее знанием, что "пидорасами" обозначают геев, и никакого негативного отношения к представителям иной сексуальной ориентации у меня не возникло. Даже понимание отношения к ним моей мамы, как к нездоровым людям, пришло ко мне значительно позже. Но в тот момент мне стало как-то неприятно, что я ни за что ни про что называю кого-то очень больным, даже несмотря на то, что фраза "совсем того?" с многозначительным вращанием пальца у виска уже давно не вызывала ни у кого особо сильных эмоций. И я решила, что всё, с меня хватит заимствования дурного и неприличного. Никакого мата. Никаких "пидорасов". Никаких сигарет. И никакого пива в подъезде.