(no subject)
Когда Ракфеллер умирал, он пах, как незабудка. Какой-то холодный режущий запах, как нож. Потом я поняла, что он еще похож на запах марганцовки, который из носа вдруг оказывается на кончике языка и щекочет его своей стерильностью.
Он стал синего цвета. Настоящего красивого синего цвета. Может, потому что он сидел в синем тазу и мимикрировал под него? Между его красивыми будто пластмассовых или слоновой кости внутренними отделениями хвоста пролегали синие полосы. Настоящего синего насыщенного цвета, будто его не отмыли от гуаши. И все его волоски-ножки во рту были красиво-синие. Я не знаю, почему так.
Сверху-то он был обычным зеленым. У Ракфора панцирь коричневатый, рыжеватый, рыжий Ракфор. Он и по характеру простой такой рыжий, немного угрюмый, но с хитрецой глядящий исподлобья. Я знаю, что рыжие разные бывают, но Ракфор вот такой. И гораздо более живучий оказался, чем сине-зеленый Ракфеллер.
И вот этот незабудково-ножево-марганцовочный запах умирающего Ракфеллера остался со мной. И время от времени вскакивает мне на язык. Он не неприятный. Он удивительный. Какой-то чистый. Запах чистоты. И он каждый раз меня удивляет.
Перед смертью я пыталась привести его в себя. Вытащила из таза, дула в его синие кусты рта, потом подносила к открытому окну: из окна дул свежайший, вкуснейший уже теплый весенний ветер. Я налила в стеклянное блюдце немного воды, посадила его туда и поставила перед открытым настежь окном на подоконник (отгоняла и выгоняла кошек - дверь не закрывалась, то и дело открывалась сквозняком), но ему становилось легче. Немного. Я налила новой воды в другой контейнер. Ему в прошлый раз полегчало в просто воде из-под крана. Я подумала, что, может, его отравляет вода старая вода (но я то и дело пожливада новую, забирая понемногу старой)... Хотя он уже был сильно ослаблен. Не все ноги у него шевелились, да и полинял он неудачно, не мог долго вытащить клешню, вывихнул, и сидел, подняв ее, то ли как пионер, то ли как желающий ответить школьник. Я думала, он раньше умрет, но он все жил.
Вообще раки у нас протянули с Нового года вот до конца февраля (Ракфеллер, а Ракфор, надеюсь, еще жив). Мишка захотел перед Новым годом купить раков, и я подумала, что раз у нас не будет гостей, то нужна ему радость, и наконец согласилась. Он потом говорил, что не ожидал такого. И мы выловили сами (не могли найти сотрудников Ашана) двух раков, которых продавали к новогоднему столу, и посадили в купленное же в Ашане ведро в набранную же в их аквариуме воду. Сначала они жили в тазу, я поставила туда фильтр-помпу, которую купила очень давно, когда мечтала, чтоб у меня дома журчала вода и был фонтанчик, но он очень громко гудел, и я отказалась тогда от своей идеи, но вот - пригодился. Потом мы прочитали, что если раков два, то им нужно очень много места, чтоб они друг друга не убили, и мы купили огромный контейнер в Икее, насыпали туда песка, камней, положили чашек, чтобы ракам было где прятаться, и фильтр-помпу на такой контейнер тоже купили новый.
Это было очень интересно! У них были разные характеры, и Ракфеллера мы очень полюбили за его открытость и общительность. Он выходил из своей английской чашки и смотрел на нас, просил мотыля. Прямо на нас смотрел! А когда мы кидали ему этих червячков или полосочки вареной курицы, подпрыгивал, хватал и не скрываясь ел, и можно было смотреть сквозь прозрачную стенку контейнера, как он держал двумя пальцами двух передних лап (не клешнями - клешнями он только хватал - а потом перехватывал этими своими маленькими розовенькими рукавичками на вторых передних ногах) и запихивал себе в рот и жевал ногочелюстями, как макаронину. А потом, съедая, снова, как говорил Миша, подходил к стенке, приподнимал клешни и "смотрел нам в душу"- просил добавки.
Он был кротким, скромным, улыбчивым, общительным и дружелюбным раком. Ракфор запросто выгонял его из его укрытия. Тот не дрался, а просто уходил.
Потом мы обнаружили, что на раках завелись какие-то странные червячки. Они болтались, тоненькие и совсем маленькие, на их усах и клешнях, и раки, как нам казалось, стали вялыми и менее активными.
Мы прочитали, что нужно на три минуты замочить их в соленой воде, потом переместить в контейнеры с отваром чая и с дубовыми листьями (мы купили дубовые веники!), и за месяц они окончательно избавятся от червячков.
Мы так и сделали. И все было бы хорошо, если бы я прислушивалась к своему сердцу. Мне же было видно, что Ракфеллер просится наружу, что ему там плохо. А я всегда на это обращала внимание, и все время секрет был в том, что ему не хватает воздуха. Стоило поставить фильтр или почистить его, Ракфеллер успокаивался и шел жить дальше свою рачью жизнь. А тут я не поставила им в их отдельные банки фильтров! Чемя думала? Подумала, может, каким-то волшебным свойством обладает дубовый лист?
В общем, когда я вечером на следующий день заглянула к Ракфеллеру, он не шевелился и не реагировал на прикосновения. Я достала его, позвала улегшегося было спать Мишку, Мишка обнаружил, что и Ракфору худо. Мы дули им в их жабры, достали из воды, махали книжками, полоскали под краном и плакали. Я снова налила обычной воды в таз, поставила фильтр, приходила всю ночь напролет их доставать, чтоб они подышали,и смотрела, как потихоньку начинали шевелиться их усы, жабры и ноги (клешни - нет, тяжелыми клешнями им шевелить было слишком трудно), и на утро мы, к счастью своему, обнаружили, что раки таки живы! Ракфор был совсем в порядке, кроме того, что он, сбросивший недавно панцирь, еще не нарастил себе песчинок в клешне и не ориентировался в пространстве: норовил всплыть и перевернуться на бок (ох, как это меня напугало сначала, пока я не вспомнила и не сыпанула ему песку, чтоб он набил себе свой орган равновесия). А вот Ракфеллер, хоть и ожил, но никак не мог до конца оклематься. Он очень медленно ползал, мне казалось, что ноги у него работали не все. Что интересно, Ракфор вел себя очень агрессивно: стоило нам наклониться над тазом, он тут же воинственно поднимал свои еще мягкие клешни и норовил цапнуть нас за нос. Но Ракфеллера он не трогал. У нас даже создалось впечатление, что он защищает его от нас. Но, когда и Ракфеллер сбросил панцирь (неудачно, травматично), мы таки отсадили Ракфора от греха: говорят, раки едят друг друга, если обнаруживают снявшего панцирь родича: они, только что полинявшие, мягкие и беззащитные.
Но это не спасло Ракфеллера. Он все равно умер. Оставив мне в память о себе этот стерильный незабудково-холодно-острый, как нож, марганцовый синий запах.
Я проснулась в пять утра и подумала, что все очень погано. Мне было очень пресно, до тошноты. Я вспомнила, что у меня плохо прошли уроки, и подумала про Ракфеллера. Стало совсем невыносимо лежать. Очень плохо. Я пошла к Мишке в комнату. Ракфеллер умер. Вообще вот это странно. Он ведь и до этого был неподвижен, хоть и жив. А сейчас он сразу видно был неподвижен мертвой неподвижностью. Это удивительно, как очевидно, что жизнь ушла, что жизни больше нет. Как в глазах умирающего при нас на асфальте голубя - испуг, расширившийся зрачок - и раз - жизнь уходит из тела и по телу, как будто сбрасывается одежда. И остается мертвое неподвижное безжизненное тело.
Снега много, предпоследний день зимы. Я пошла в темноте на речку, выдолбила лунку, достала из коробки сине-зеленое тело Ракфеллера и опустила его в просочившуюся надо льдом воду, смешанную со снегом. Накрыла лунку куском снежного наста.
Дома в контейнере остался Ракфор. Он уже съел свой панцирь. Теперь его надо кормить. Говорят, лучше пока небелковой пищей, чтоб не вернулись червяки. Но я не очень понимаю, что мне делать с Ракфором и как мы дальше будем с ним жить.
Он стал синего цвета. Настоящего красивого синего цвета. Может, потому что он сидел в синем тазу и мимикрировал под него? Между его красивыми будто пластмассовых или слоновой кости внутренними отделениями хвоста пролегали синие полосы. Настоящего синего насыщенного цвета, будто его не отмыли от гуаши. И все его волоски-ножки во рту были красиво-синие. Я не знаю, почему так.
Сверху-то он был обычным зеленым. У Ракфора панцирь коричневатый, рыжеватый, рыжий Ракфор. Он и по характеру простой такой рыжий, немного угрюмый, но с хитрецой глядящий исподлобья. Я знаю, что рыжие разные бывают, но Ракфор вот такой. И гораздо более живучий оказался, чем сине-зеленый Ракфеллер.
И вот этот незабудково-ножево-марганцовочный запах умирающего Ракфеллера остался со мной. И время от времени вскакивает мне на язык. Он не неприятный. Он удивительный. Какой-то чистый. Запах чистоты. И он каждый раз меня удивляет.
Перед смертью я пыталась привести его в себя. Вытащила из таза, дула в его синие кусты рта, потом подносила к открытому окну: из окна дул свежайший, вкуснейший уже теплый весенний ветер. Я налила в стеклянное блюдце немного воды, посадила его туда и поставила перед открытым настежь окном на подоконник (отгоняла и выгоняла кошек - дверь не закрывалась, то и дело открывалась сквозняком), но ему становилось легче. Немного. Я налила новой воды в другой контейнер. Ему в прошлый раз полегчало в просто воде из-под крана. Я подумала, что, может, его отравляет вода старая вода (но я то и дело пожливада новую, забирая понемногу старой)... Хотя он уже был сильно ослаблен. Не все ноги у него шевелились, да и полинял он неудачно, не мог долго вытащить клешню, вывихнул, и сидел, подняв ее, то ли как пионер, то ли как желающий ответить школьник. Я думала, он раньше умрет, но он все жил.
Вообще раки у нас протянули с Нового года вот до конца февраля (Ракфеллер, а Ракфор, надеюсь, еще жив). Мишка захотел перед Новым годом купить раков, и я подумала, что раз у нас не будет гостей, то нужна ему радость, и наконец согласилась. Он потом говорил, что не ожидал такого. И мы выловили сами (не могли найти сотрудников Ашана) двух раков, которых продавали к новогоднему столу, и посадили в купленное же в Ашане ведро в набранную же в их аквариуме воду. Сначала они жили в тазу, я поставила туда фильтр-помпу, которую купила очень давно, когда мечтала, чтоб у меня дома журчала вода и был фонтанчик, но он очень громко гудел, и я отказалась тогда от своей идеи, но вот - пригодился. Потом мы прочитали, что если раков два, то им нужно очень много места, чтоб они друг друга не убили, и мы купили огромный контейнер в Икее, насыпали туда песка, камней, положили чашек, чтобы ракам было где прятаться, и фильтр-помпу на такой контейнер тоже купили новый.
Это было очень интересно! У них были разные характеры, и Ракфеллера мы очень полюбили за его открытость и общительность. Он выходил из своей английской чашки и смотрел на нас, просил мотыля. Прямо на нас смотрел! А когда мы кидали ему этих червячков или полосочки вареной курицы, подпрыгивал, хватал и не скрываясь ел, и можно было смотреть сквозь прозрачную стенку контейнера, как он держал двумя пальцами двух передних лап (не клешнями - клешнями он только хватал - а потом перехватывал этими своими маленькими розовенькими рукавичками на вторых передних ногах) и запихивал себе в рот и жевал ногочелюстями, как макаронину. А потом, съедая, снова, как говорил Миша, подходил к стенке, приподнимал клешни и "смотрел нам в душу"- просил добавки.
Он был кротким, скромным, улыбчивым, общительным и дружелюбным раком. Ракфор запросто выгонял его из его укрытия. Тот не дрался, а просто уходил.
Потом мы обнаружили, что на раках завелись какие-то странные червячки. Они болтались, тоненькие и совсем маленькие, на их усах и клешнях, и раки, как нам казалось, стали вялыми и менее активными.
Мы прочитали, что нужно на три минуты замочить их в соленой воде, потом переместить в контейнеры с отваром чая и с дубовыми листьями (мы купили дубовые веники!), и за месяц они окончательно избавятся от червячков.
Мы так и сделали. И все было бы хорошо, если бы я прислушивалась к своему сердцу. Мне же было видно, что Ракфеллер просится наружу, что ему там плохо. А я всегда на это обращала внимание, и все время секрет был в том, что ему не хватает воздуха. Стоило поставить фильтр или почистить его, Ракфеллер успокаивался и шел жить дальше свою рачью жизнь. А тут я не поставила им в их отдельные банки фильтров! Чемя думала? Подумала, может, каким-то волшебным свойством обладает дубовый лист?
В общем, когда я вечером на следующий день заглянула к Ракфеллеру, он не шевелился и не реагировал на прикосновения. Я достала его, позвала улегшегося было спать Мишку, Мишка обнаружил, что и Ракфору худо. Мы дули им в их жабры, достали из воды, махали книжками, полоскали под краном и плакали. Я снова налила обычной воды в таз, поставила фильтр, приходила всю ночь напролет их доставать, чтоб они подышали,и смотрела, как потихоньку начинали шевелиться их усы, жабры и ноги (клешни - нет, тяжелыми клешнями им шевелить было слишком трудно), и на утро мы, к счастью своему, обнаружили, что раки таки живы! Ракфор был совсем в порядке, кроме того, что он, сбросивший недавно панцирь, еще не нарастил себе песчинок в клешне и не ориентировался в пространстве: норовил всплыть и перевернуться на бок (ох, как это меня напугало сначала, пока я не вспомнила и не сыпанула ему песку, чтоб он набил себе свой орган равновесия). А вот Ракфеллер, хоть и ожил, но никак не мог до конца оклематься. Он очень медленно ползал, мне казалось, что ноги у него работали не все. Что интересно, Ракфор вел себя очень агрессивно: стоило нам наклониться над тазом, он тут же воинственно поднимал свои еще мягкие клешни и норовил цапнуть нас за нос. Но Ракфеллера он не трогал. У нас даже создалось впечатление, что он защищает его от нас. Но, когда и Ракфеллер сбросил панцирь (неудачно, травматично), мы таки отсадили Ракфора от греха: говорят, раки едят друг друга, если обнаруживают снявшего панцирь родича: они, только что полинявшие, мягкие и беззащитные.
Но это не спасло Ракфеллера. Он все равно умер. Оставив мне в память о себе этот стерильный незабудково-холодно-острый, как нож, марганцовый синий запах.
Я проснулась в пять утра и подумала, что все очень погано. Мне было очень пресно, до тошноты. Я вспомнила, что у меня плохо прошли уроки, и подумала про Ракфеллера. Стало совсем невыносимо лежать. Очень плохо. Я пошла к Мишке в комнату. Ракфеллер умер. Вообще вот это странно. Он ведь и до этого был неподвижен, хоть и жив. А сейчас он сразу видно был неподвижен мертвой неподвижностью. Это удивительно, как очевидно, что жизнь ушла, что жизни больше нет. Как в глазах умирающего при нас на асфальте голубя - испуг, расширившийся зрачок - и раз - жизнь уходит из тела и по телу, как будто сбрасывается одежда. И остается мертвое неподвижное безжизненное тело.
Снега много, предпоследний день зимы. Я пошла в темноте на речку, выдолбила лунку, достала из коробки сине-зеленое тело Ракфеллера и опустила его в просочившуюся надо льдом воду, смешанную со снегом. Накрыла лунку куском снежного наста.
Дома в контейнере остался Ракфор. Он уже съел свой панцирь. Теперь его надо кормить. Говорят, лучше пока небелковой пищей, чтоб не вернулись червяки. Но я не очень понимаю, что мне делать с Ракфором и как мы дальше будем с ним жить.