20 сентября
Я дома уже 15 дней, но меня совершенно не отпускает. Смахивает на шоковую терапию, и это даже послеотпускной депрессией не назовёшь. Это когда просыпаешься - и не понимаешь, где ты и что делать дальше.
По хорошему встать, лениво прошлёпать босыми ногами по нагретому полу, приоткрыть ставни, по-детски зажмуриться и понять - солнце жаркое, сумасшедший оранжевый шар. Проснутся девочки, чуть позже все в доме. Потом лениво пить терпкий кофе за барной стойкой, в идиотической майке и трусах, теребить соседний стул ногой, деловито рассуждая о том, что отмена Шенгена - очень правильный и уже давно напрашивающийся шаг.
Мы вернулись. Ровный холодный асфальт, от дыхания - густой пар, а в машине играет радио Европа плюс. На стене написано «менты-говно», водитель ругает власть, на МКАДе стоят проститутки. Мы дома, отбой.
А вообще, Италию нужно прописывать как лекарство перманентным меланхоликам. Эта страна включает в собственный жизненный ритм, здесь появляются новые привычки, новая манера улыбаться, здороваться и даже слушать. На самом деле, итальянцы - короли крайностей, и по началу это безумно забавляет. Там всё на пределе. Если ненависть, то только вендеттой сопровождаемая. Если дружба - безрассудная, если вражда, то бескомпромиссная. Про любовь даже говорить не приходится. Это отдельная стихия - тебя берут в этот круговорот. Просто так берут, без предоплаты. Привыкаешь шумно жестикулировать, целовать малознакомых людей, не стесняться внезапных слёз, собственной глупости и естественных желаний. I do belong here.
Домом начинает пахнуть ещё в аэропорту Рима. Потому что у нас принято страдать и возмущаться. Чем увесистее и безобразнее увечье, тем достойнее его обладатель. У нас принято жалеть, прицокивать языком и вздыхать, горестно приобнимая за плечи всё равно кого, главное, чтоб беда, катастрофа, слабость и несчастье. Пассажиры рейса «Рим-Москва», преимущественно русские, недовольны очередью на паспортном контроле, на выходе, ценами в дьюти, креслами в самолёте, видом из окна, соседским ребёнком и собственной судьбой. Мы почти дома.
Итальянская лёгкость бытия вполне выносима и даже формирует почти наркотическую зависимость. Наверное, я была хорошей девочкой весь прошлый год, раз заслужила это лето. Это когда смотришь в полпятого утра в зеркало, а там тебе улыбается кто-то бронзовый пьяный молодой и до безобразия счастливый. Это когда не спал всю ночь, приехал в восемь утра в Бари, пьёшь сатанически вкусный каппучино и отпускаешь омерзительные циничные шуточки по поводу жизни в России, замужества и перспектив размеренной жизни. Или. Это когда летите вшестером в машине Микеля, окна настежь, локти и головы наружу, подпеваете дурными голосами магнитоле, все такие юные сумасшедшие любимые - и кажется, никто никогда не умрёт, потому что это неверно и противоестественно. Это когда лежишь, закопавшись в песок - он везде - на веках, сгибах локтей, на зубах, похоже, уже в каждой клетке организма, и единственное, что мыслимо в эту минуту - смс маме - «Если есть рай на земле, то он здесь». Там нельзя грустить и страдать, потому что это как минимум глупо. Потому что вокруг изумительная бесконечная лучистая красота. Потому что здешняя топонимика сводит с ума. Потому что не нужно официального повода быть счастливым. Потому что нет конечной цели в принципе, нет потребности в нерушимой логике. За всё время здесь горькими слезами я плакала два раза. Полнейшая детоксикация. Грусть здесь просто не к месту. К месту здесь ароматные вина, ночные купания, опухшие губы, бесконечное побережье и августовский звездопад.
Что имеешь через 15 дней после возвращения? Ты всё ещё создаёшь аварийные ситуации на дорогах, так как забываешь, что тут пешеходов не пропускают. Ты всё ещё темнее на несколько тонов всех своих друзей, всё ещё беспечнее их, но кое-что уже обламывает. Куда девается всемогущество, уверенность в том, что ты всё-всё понял, разглядел, залатал каждую трещинку? Здесь телефон предательски высвечивает входящие русские номера, от которых и тошно, и больно, и невыносимо. Откуда они взялись? Не было их. А тут всё и сразу. Сердце в районе горла где-то оказывается. И вот в эти минуты ты таким беспомощным, таким беззащитным становишься, в тысячи раз больше, чем до отъезда, нуждаешься в поддержке, одобрении и алкоголе, за которыми ты всё лето ни к кому, конечно, не обращался, потому что ты ведь был оплот, да, оплот самостоятельности, мужества и выносливости. Тут холодно, чёрт, и если ты там чужой, то здесь тем более неродной. Да и вообще никаких иллюзий по поводу родины - каждый сам за себя.
Тяжелее всё-таки уезжать, чем оставаться. Особенно уезжать, возможно, навсегда. И не потому что итальянское солнце остаётся в Италии, а поезд уходит от морской линии на север. Нет. Потому что прощаешься с новоприобретённой русской семьёй и, что примерно также невыносимо, с итальянской. А потом самолёт набирает высоту, а ОН, наверное, уже спит в своём светлом доме. Ты представляешь, что могла бы любоваться им, закусываешь губу, и всё, что остаётся - только погибать или скорее заснуть. Да, расстояние - гениальный врач, но от этого не легче. Не потеряешь того, что не имеешь. Поэтому я буду тут, до следующего июня как минимум, взращивать, копить и синтезировать тяжёлые мысли, а ты там, будь счастлив, восьмого слетай на U2 обязательно …….
«Фильм, в котором почти непроизводима речь.
Она пишет ему откуда-нибудь «тут сыро» -
Он ей очень рекомендует себя беречь.
И они никогда не осуществляют встреч -
А на сэкономленные отапливают полмира.
Ему скопленной нежностью плавить льды, насыпать холмы,
Двигать антициклоны и прекращать осадки.
Ей на вырученную страсть, как киту-касатке,
Уводить остальных от скал, китобоев, тьмы.
Славно съездить, мой милый, мягкой тебе посадки.
Познавательной мне тюрьмы»