6 июня 2008 "Эти нелепые бабочки"
В названии пьесы в действительности было слово "свободные", шла там же, но мне они показались более нелепыми, нежеи свободными((
* Достаю из кармана билет, читаю: Эти свободные бабочки, ряд 1, место 17, цена 500р., число 6, месяц ИЮНЯ, время 19:00, время печати 26.05.200818:59, Кассир: ****ова Е.М... Вспоминаю, что в тот день я забыл про кое-чей день рождения и о том, что на этот раз я не зря отложил написание этой рецензии на некоторое время, потому что спектакль произвел на меня сильное впечатление (актерская работа и сама пьеса), но впечатление это слишком сильно противоречило некоторому немалому количеству явных изъянов, о которых придется написать ниже.
Первые пять минут постановки, откровенно говоря, и вовсе произвели на меня ужасающее впечатление: опять мистерия и опять истерика главного героя Драченина, заговорившего от напряжения и вовсе не своим голосом о его новообретенной свободе. Как в начале, так и на протяжении всего спектакля режет мои широко раскрытые глаза и неукротимый пафос, так некстати популярный, впрочем, не только в этом театре. Едва ли мне стоило в самом начале рецензии поднимать самую важную проблему, но я просто не могу удержаться: вся сложность в том, что в пафос невозможно поверить. Конечно, такие вещи актер может изображать ярко, широко, эффектно - но в него не веришь, это пустота; потрясенным может оказаться либо воздух, либо человек, который первый раз в театре и не привыкший к такому обращению.
Слава Богу, дальше становится интересно, своя прелесть ощущается и в том, что действие и развивается неспешно. Мы знакомимся с личностью главного героя, начинаем его уважать, становится понятен конфликт сына с матерью, иногда мы даже заражаемся его раздражительностью. Некоторая последовательность и логика подачи вновь разрушается при появлении героини Ярлыковой. Стоит отметить, что актерская работа мне очень понравилась: Ярлыкова мастерски сочетает легкомыслие и настоящее, сильное чувство - а именно на этой игре и строится образ Джил в пьесе. Атмосферу же ломает в значительной мере недоразработанный культурный фон: типичная проблема для переводной современной пьесы. К той неизбежной трудности, что зритель итак постоянно испытывает дискомфорт, когда английские имена вторгаются в русскую речь (или, если хотите, наоборот), постановка добавляет еще одно преступление: мы вообще не получаем информации о том, какой субкультуре и эпохе они принадлежат. Видите ли, если в жизни Дона музыка занимает столь важную роль, зрителю неплохо было бы хотя бы догадаться, слушает ли наш Донни рок в 70х или в 80х, а может быть и вовсе застревает на обочине постмодернистской музыкальной пены емо, постпанка и альтернативы. Не в даваясь в размышления о преимуществах одного варианта над другим и в то же время скорее противореча собственным предпочтениям, я бы даже предположил, что, перенеся действие в сегодняшнее время, удалось бы сделать общую картину более логичной и сократить дистанцию между театром и несколько искушенным зрителем, который может и вовсе не интересоваться вышеописанным, но зато чувствует "разреженность" и нереальность ситуации, что, на мой взгляд, не вполне объясняется необходимостью символизировать образы и действия, присущей театру вообще. Другими словами, когда речь не идет о постановке Камю или Шекспира, уместно было бы добавить реализма, тем более, что актеры на Юго-Западе способны выдержать такое испытание. Таким образом, целесообразным вариантом мне представляется либо реконструкция конкретной эпохи, скажем, Led Zeppelin или Pink Floyd, либо перенос пьесы на 100% в наше время.
Не могу не уделить внимание собственно музыке. Звукорежиссер раскрасил спектакль безумной пестротой своего вкуса. В моей голове просто не укладывается, зачем перемежевывать явно старый рок с исковерканной нарезкой the Muse, почему под и без того ужасно пафосную и абсолютно неестественную фразу "это играет один из корифеев блюза" нельзя пустить если не действительно узнаваемого блюзмена, то хотя бы действительно блюз. И на конец как можно было выпустить песню о сне Дона, где исполнение в сочетании с музыкой и довольно серьезным текстом напоминало какой-то психоделический КВН: герой мог не уметь петь, мог уметь или не уметь играть, скажем, на гитаре, но выставлять его идиотом - это слишком, это подстава для актера. Последние замечания могли бы показаться придиркой, если бы не одно "но": мешать в одну кучу и путать такие вещи на сцене - это все равно, что путать Пушкина с Достоевским, что непростительно даже для иностранцев, причем такое неуважение намного более непростительно, чем само незнание чужой культуры.
Свет в традиционно психоделический манере описанию и критике не поддается. Одежда героев кричит о том, о чем нам приятнее было бы догадаться самим ("Я слепой Донни, я понятия не имею о том, как выглядит то, что на мне одето"; "Я мама Донни и мне плевать, что я выгляжу как долбанутая в костюме волшебницы, который я так и не сниму"; "Я, Джил, днем капризный подросток - вечером клею мужиков в театре"). Когда в очередной раз буйный зеленый перемежается угарным пурпурным, задумываешься: а нужны ли нам такие яркие краски, когда и так персонажей всего четыре и у них бездна времени, чтобы раскрыться? Не делает ли это наши образы менее утонченными, двумерными? Не достаточно ли созрел иной зритель, чтобы самостоятельно разгадать неочерченый, а описанный изнутри образ?
Вернемся к фразе, произнесенной со сцены после высокомерного жеста и кивка головой куда-то назад: «это играет один из корифеев блюза». Признаю, фраза излишне въелась в мою память, но она дает прекрасный пример для обозначения еще одной трудности, впрочем, вытекающей из уже описанного: молодежь не общается как молодежь, но обозначает такое общение. Вы в жизни вообще хоть раз слышали слово «корифей»? Нет, если пьеса о событиях 18 века, то слова вроде «шельма», «застава», были бы вполне приемлемы, но такая пьеса, как «Эти свободные бабочки» явно не место для архаизмов. К сожалению, проблема выходит за рамки этих секунд: диалоги между Джил и Донни написаны мертвым языком, неизвестным и непонятным.
Примечательными можно было назвать и многие другие аспекты, но я решил на них не останавливаться: рассматривая композицию и динамику пьесы, сыгранность актеров и цельность образов (здесь, кстати, особенно удачный объект для анализа - это неожиданно и резко, совершенно неестественно раскрывающийся образ матери), я бы разбавил message рецензии, либо сводя ее суть на нет, либо превращая в анатомический разбор всех элементов театрального искусства, который бы не уместился на паре страниц. Я рад, что рецензия выходит после окончания сезона - градус на проспекте Вернадского спал и в новом году мы можем надеяться на реинкарнацию театра на Юго-Западе.
Да, современная пьеса про любовь была наполнена любовью молодыми артистами умело и горячо, поэтому спектакль очень трудно забыть и впечатление от него держалось довольно долго, за что я искренне благодарен, в первую очередь именно актерам. Но разве может молодость быть главным козырем спектакля? Что дальше? Мы перенесем искусство в новый век и будем на сцене воспроизводить миры и цивилизации, архитипические и новые сюжеты и парадоксальность человеческих судеб, тонкий юмор и легкость бытия? Или же осуществим перевод пьесы на эклектичный язык тех "кому за", отделываясь формальным обозначением происходящего? Не уподобляемся ли мы актерам из «Сна в летнюю ночь»? Чего нам не хватает? Профессионализма? Перфекционизма? А может быть свежести ощущения, что театр - это не работа, а искусство? Желания показывать, а не изображать? Я думаю, это вопрос качества, а, значит, выживания. К тому же, кто хочет работать на аудиторию, которая не чувствительна ни к победам, ни к поражениям?
Появилась статья с опозданием и дискуссию не застала:
http://www.teatr-uz.ru/forum_t/viewtopic.php?id=561