... Триест (ч.2)
Такой этническо-идеологический коктейль был взрывоопасен в 1945-1948 годах. Регулярно происходили уличные стычки, несогласованные демонстрации, нарушения межзональных границ. Славяно-коммунистические элементы еще с 1945 года считали, что СВУ повинно в крушении их планов захватить город наскоком [тот эпизод считается первым боевым столкновением Холодной войны], и редко упускали случай поставить СВУ в трудное положение, всячески его понося. Межзональная граница была плохо делимитирована, поэтому много раз югославские военные задерживали американские и британские патрули, возвращая арестованных солдат только месяц спустя. В ночь на 16 сентября 1947 югославские подразделения пытались пройти в Зону А и разместиться в самом Триесте, утверждая, что мирный договор уже вступил в силу и они представляют собой войска СБ ООН. Американцам удалось остановить их продвижение без кровопролития. СВУ опасалось, что югославы разместятся в северных и восточных предместьях Триеста. За их желанием подойти к городу с севера 15 сентября американцы видели попытку запланированного переворота. Контрразведка генерала Эйри докладывала, что в ночь с 15 на 16 сентября местные коммунисты получили инструкции носить с собой оружие. Весь Триест был взбудоражен в ту ночь. Югославские командиры на линии соприкосновения угрожали применить силу, если локальные участки не будут передвинуты в их пользу. Череда таких локальных ультиматумов в конечном итоге оказалась тактикой пустых угроз и запугиваний. Тут надо понимать, что после вступления договора в силу Зона А раздербанивалась на три части: большая часть уходила под СТТ, северо-запад отдавался Италии, а северо-восток (включая город Пола далеко на юге) - СФРЮ. Поэтому 16 сентября законное продвижение югославских войск на запад было, от линии Моргана до французской линии. Американцам требовалось не проворонить этот момент и не пустить югославов дальше разрешенного, т.е. не пропустить в СТТ. С Зоной Б должно было произойти почти то же самое: часть уходит к СТТ, часть - к СФРЮ. Генерал Банина [Ante Banina] возглавлял югославский контингент в Зоне Б.
Пять тысяч копий журнала Innocente, отпечатанного в хорватском городе Риека и содержавшего призывы к восстанию, сумели распространиться в англо-американской зоне 17 октября. В ответ ассиметричный генерал Эйри присуждал суровые приговоры тем профсоюзным лидерам, что запугивали рабочих. «Коммунисты дерутся не по правилам маркиза Куинсберри [Queensbury rules]» - жаловался политический советник генерал-майора - «Нам самим очень трудно удержаться в границах дозволенного тогда, когда наш противник выходит на ринг в перчатках со свинцовыми вкладками» [89].
Военная администрация Эйри с трудом справлялась с бытовыми проблемами гражданского управления. Военные, витающие в облаках, поголовно не были готовы заниматься административными вопросами. Их невнятное мышление [wooly thinking ] не предлагало рецептов решений. Отчет за последний квартал 1947 года показывал, насколько это было трудным мероприятием даже для военного оккупационного режима. Британцы уже разорились к тому моменту, и, всплескивая руками от отчаяния, могли предложить только свои 5,000 солдат. Аппарату управления Зоны А требовалась срочная реформа. Югославы нетерпеливо наблюдали со стороны, ожидая, когда же американцы и британцы устанут от триестской головной боли. Тринадцатого декабря произошло очередное нагнетание обстановки, когда СФРЮ передислоцировала свои 5,000 солдат, ранее размещавшихся почти в Истрии, ближе к межзональной границе. 14 декабря в Триесте прошел съезд Союза антифашистской молодежи, участники которого затем попытались промаршировать к площади Piazza Unita, но полиция их разогнала. Многие участники прибыли из югославской зоны и их группами управляли люди в югославской военной форме [101]. 21 дек в Триесте прошла встреча ветеранов Юлийской партизанской бригады, которые попытались промаршировать по улицам города, но были остановлены полицией. Когда некоторые небольшие группы прорвались через полицейское ограждение, кое-какие итальянцы закидали их гранатами: 10 человек пострадали, 1 получил серьезные раны. Эйри ответил запретом на ношением любой военной формы, кроме британской и американской [104]. Ближе к Новому году западные дипломаты считали, «эта зима и весна будут решающими в текущей политической битве по сдерживанию коммунизма в Европе, а Триест будет нашим редутом». «Но есть признаки того, что коммунистическая волна идет на отлив». Всплеск коммунистической активности по времени совпадал с массовыми забастовками и беспорядками во Франции и Италии второй половины 1947 года. К декабрю 1947 пик того общеевропейского буйства был пройден, поэтому дипломаты считали, что они в силах были продержаться еще несколько месяцев в Триесте.
В принципе, это всё самое интересное, что отыскалось в дипломатических архивах американцев по триестскому вопросу. В качестве первого вывода хочется отметить то, что «молотовская тактика нудного затягивания на конференциях», обычно по-бульдожьи эффективная, в этом эпизоде расписалась в собственной контрпродуктивности. В период с февраля по сентябрь 1947 была отличная возможность быстро избрать губернатора из западных кандидатур и запустить процесс создания СТТ без задержек, но советские делегации привычно закусили удила и принялись телиться. Они не дотумкали, что создание СТТ приведет к быстрой эрозии американо-британского влияния в городе и, соответственно, к триумфу коммунистов при инфильтрированной полиции, не взирая на то, каким гигантом мысли был бы назначенный губернатор. Молотов ведь не зря в декабре 1946 заранее стачивал зубы губернатору, забирая у него контроль над полицией. Но Молотов словно забыл про ту перспективную наработку, потеряв последовательную нить повествования. Советские дипломаты вбили себе в голову, что любой сложившийся статус кво им всегда выгоден и что за каждую уступку требуется торговаться до потери пульса. Ситуация в Триесте показывала, напротив, что статус кво был выгоден США и Британии, и что они принялись оберегать свое военное доминирование в Триесте с сентября 1947, торпедируя все возможности договориться. Советские дипломаты, лишенные воображения, оказались не способны копировать лисьи ходы британцев, которые были готовы пожертвовать малым сразу, чтобы получить всё позднее, как это было, например, с Киренаикой или Британским Сомали.
Второй вывод касается синхронизации дипломатических позиций СФРЮ и СССР в 1948 году: «Можно ли завалить стадо зайцев одним выстрелом»? Сталин принялся подкапываться под Тито в январе 1948 года. Если руководителями СФРЮ становятся сталинисты Жуйович и Хебранг, то СССР просто обязан продолжить пытаться захватить Триест гибридными методами. Это ведь был второй Николаев, отличный порт и верфь, способная спускать на воду крупные корабли. Если подсидеть Тито весной не удастся, тогда можно было приступить к плану Б: в вилке Тольятти-Тито принять сторону итальянцев, озвучить свой собственный или поддержать трехсторонний меморандум от 20 марта, отдать итальянцам Триест в канун выборов и получить победу ИПК. В этом свете участь Тито нужно было успеть решить до апреля 1948. После поражения ИПК и окончательной ссоры с Тито бороться за Триест теряло смысл в глазах Сталина. 13 апреля СССР почему-то поддержал теряющую берега политическую неваляшку Тито, а не послушного Тольятти, упустив последний шанс использовать Триест в итальянских выборах в свою пользу. Возможно, советские архивы объяснят более точно, по дням, динамику изменений отношений МИД СССР к Триесту в первой половине 1948 года: от непримиримой настойчивости февраля через щедрую миролюбивость италофилии марта и экзистенциальную дилемму апреля к флегматичной апатии мая.
E. Pedaliu, Britain, Italy and the Origins of the Cold War;
FRUS, 1946, II [цифры - это номера страниц];
FRUS, 1947, IV [цифры - это номера документов];
FRUS, 1948, III [цифры - это номера документов].