Сталин и партнеры (1948)
Раскол между СССР и СФРЮ осуществился за полгода. Двадцать девятого января 1948 года «Правда» своей легкой критикой дезавуировала выступление Димитрова о «неминуемом объединении всех восточноевропейских демократий в одну федерацию», а 28 июня на совещании Коминформа была принята резолюция, исключившая СФРЮ из этой организации и призвавшая «здоровые силы» внутри Югославии сместить Тито. Историки обычно объясняют эту разборку ревностью Сталина к власти. В Политбюро, в СССР, а теперь в Восточной Европе предстояло остаться только одному Царю Ироду, и выжженная политическая пустыня вокруг него должна быть усыпана младенческими черепами конкурентов. Тито был авторитетным участником довоенного Коминтерна, триумфально пережил Вторую мировую войну, и на фоне прочих Берутов и Паукер он теперь отбрасывал на весь регион слишком большую тень. Свое влияние Тито самым естественным образом проецировал на соседние Болгарию и Албанию, и, скорее всего, это заставило Сталина сильно ерзать и принять столь резкие меры против переросшего коллеги. Появление южнобалканской федерации с центром в Белграде сулило Москве, коллегиальной на словах, мало хорошего - к такому Ходорковскому требовалось срочно отправить доктора.
Историки, когда перечисляют прегрешения Тито, ставят ему в вину его «националистический коммунизм» и внешнеполитические амбиции. То есть, вполне респектабельные исследователи считают, что Тито «сам виноват в том, что Сталину хотелось кушать». Мол, надо трезво оценивать ситуацию, оглядываться сусликом и не провоцировать имперский Кремль. Это означало категорически никаких планов на объединение с Болгарией. Но вот с Албанией югославам удержаться было сложнее, так как эта соседняя недострана была настолько неразвита, что ничем не отличалась от таких югославских республик как Македония и Босния, и процесс их объединения катился снежным комом под горку, словно учреждение засечных линий вокруг Московии. В 1946 Албанию заставили подписать неравные экономические договора с СФРЮ. В 1947 югославы присылали албанцам технику, советников, учредили Совместную экономическую комиссию, которая занималась интегрированием двух экономик. Создавались совместные предприятия. Две их валюты свободно обменивались друг на друга. Разрабатывался план таможенного союза. В 1947 албанский бюджет на 57% пополнялся югославской помощью. Речь зашла об учреждении единого Генштаба. В албанском правительстве было порядочно титоистов, поэтому мало что мешало зарождающемуся союзу. В новопостроенном Доме правительства СФРЮ уже были спроектированы кабинетные площади для семи, а не шести республик.
Энвер Ходжа, обеспокоенный таким проникновением СФРЮ в свою страну, съездил в июле 1947 в Москву, где, видимо, пытался заручиться поддержкой, чтобы хоть как-то затормозить югославский каток, но у него не получилось, так как осенью 1947 Тито усилил свой натиск. В ноябре 1947 он передал в ЦК компартии Албании свой меморандум, в котором обвинял Албанию в «анти-югославской политике, приверженности к западной и буржуазной культуре и укрывательстве враждебных коллаборантов (Нако Спиру)». Тито также раскритиковал план албанской Пятилетки, назвав его автаркичным и нереалистичным. Во второй половине 1947 года албанское Политбюро стало полем сражения между двумя фракциями (про- и анти-югославской). Титоисты Кочи Дзодзе, Панди Кристо, Кристо Темелко, Тук Якова и Бедри Спахиу почти полностью контролировали коммунистическую партию и административный аппарат. Энвер Ходжа мог рассчитывать только на 28-летнего члена Политбюро Нако Спиру, который отвечал за экономические вопросы, Хусни Капо и Гого Нуши. Их малочисленная фракция инстинктивно искала защиты в Москве. После того разрушительного ноябрьского меморандума Нако Спиру покончил жизнь самоубийством.
В феврале 1948 года албанцы по просьбе своих югославских братьев созвали пленум своего ЦК, на котором албанские титоисты (в том числе Кочи Дзодзе, министр МВД) каялись, признавали ошибки и даже критиковали своего первого секретаря Энвера Ходжа. По результатам того пленума был снят со своего поста начальник Генштаба Мехмет Шаху - его также вывели из состава ЦК за то, что противился вводу югославских войск на территорию Албании. Как результат того албанского самобичевания фракция Энвера Ходжи должна была полностью потерять контроль над жизнью страны.
Ходжа, в виду своей шаткой позиции, умасливал Югославию как мог. В январе 1948 в газете Zeri I Popullit он опубликовал свою статью под названием «Что Тито значит для Албании», в котором превозносил любовь албанцев к СФРЮ и помощь этой страны во время войны и в мирное время. В феврале розничная торговля в Албании немного оживилась, что пресса объясняла получением новой щедрой помощи из Югославии. Пропаганда не забывала расхваливать железнодорожный проект Эльбасан-Дуррес, который оплачивала из своего кармана СФРЮ. В феврале этой албанской покорности был положен конец. Сталин вызвал на ковер Димитрова и Тито.
Одно из конкретных обвинений в адрес Тито касается планов отправки двух югославских стрелковых дивизий в Албанию. Консультироваться надо с нами, сердился Сталин, согласовывать такие шаги наперед. Тито, в лице своего представителя мининдела Карделя, утверждал, что албанцы сами запросили ту военную помощь - размещение тех частей на греческой границе позволило бы вовремя отреагировать на возможные провокации греческого национального правительства. Вы слишком часто стали игнорировать СССР, продолжал Сталин, подписали Бледские соглашения, затем в Евксиноградском договоре пишите про какую-то превентивную войну против очага агрессии в регионе, это случайно вы не в Грецию планируете вторгнуться для поддержки генерала Маркоса в горах Грамос, а теперь вот посылаете войска к соседям.
Временное демократическое правительство Греции (и ее военное крыло ДАГ) были созданы на северо-западе Греции 23 декабря 1947. Примерно в это время Тито принял решение о переправке тех двух дивизий, а также воздушного полка, в Албанию [Banac, 39; ссылка на Джиласа «Власть»]. Сталин увидел связь между этими двумя событиями и наконец-то начал реагировать на албанские жалобы. Но реагировал он своеобразно. Вместо прямой и однозначной критики или одергивания генсек начал выстраивать многоходовую схему, которую Тито впоследствии назовет ловушкой (силком). В самом конце декабря Сталин пригласил в Москву югославскую делегацию во главе с Джиласом. Этот видный член югославского Политбюро прибыл в середине января и имел доверительную беседу с генсеком, который неожиданно много и одобрительно высказывался на тему поглощения Албании Югославией. Неподготовленный к такому повороту Джилас был поражен и счел такой разговор провокационным, но сталинское благословление передал в Белград. Двадцать шестого января 1948 Тито официально запросил у Албании военную базу в районе Корчи (это на границе с Грецией рядом с хребтом Грамос, где находились войска Маркоса). Ходжа, уверенный в том, что оккупация его страны началась, секретно обратился к Сталину за помощью [40]. И 29 января, как это уже было написано выше, «Правда» начала пристреливаться к проекту балканской федерации Димитрова.
Когда СФРЮ уже исключили из Коминформа, Тито вдруг прозрел, увидев в просьбах Ходжи ввести войска заговор, состряпанный в Москве. Ловушка, в понимании Тито, заключалась в том, чтобы усыпить бдительность югославов, создать у них чувство ложной безопасности и подтолкнуть их к ряду опрометчивых шагов, которые затем в виде доказательств агрессивной экспансии Югославии были подшиты к делу и озвучены председателем коллегии адвокатов "Сталин и партнеры" на запланированном показном суде Коминформ в июне 1948. Версия Тито о том, что его обманули и вообще подставили, находит неожиданного сторонника в кембриджском трехтомнике «Холодная война» 2010 года. Автор ссылается на июльский пленум ЦК КПСС 1955 года, где Булганин и Хрущев называли приписываемые Брозу Тито грехи сталинскими выдумками. «Исторический архив» в выпуске номер 5 за 1999 год публиковал ту стенограмму, и там можно найти цитаты про те «выдумки».
Булганин: «Никакой там и речи не было относительно каких-то фактических материалов относительно того, что югославы сползают, отходят от марксистско-ленинской позиции, от интернационализма и становятся на путь национализма. Ничего подобного не было. Была амбиция, самолюбие, а потом стали писать югославам известные вам письма. Сидели мы несколько дней и ночей здесь, в «уголке» у Сталина. Товарищи наверно помнят. Писали письма. Товарищ Молотов писал под диктовку Сталина. Мы все помогали тоже, чем могли» [35].
Булганин: «Да, материал - выдумка. Прямо давайте говорить. Так ведь оно было. Я понимаю, что т. Молотов скажет, что Булганин упрощает. Я не упрощаю, а говорю, как было. Так начались разногласия с Югославией, после чего мы потеряли дружбу с этой страной» [36].
Булганин: «Вот вам, товарищи, причина. Никакого интернационализма [отход от] и в помине не было. Самолюбие были, амбиция. Вот как начался разрыв. Тов. Молотов был тогда, должен это знать. В то же время пришло сообщение из Албании, о том, что Тито решил двинуть в Албанию дивизию, не спросив об этом у Сталина. Это подлило еще больше масла в огонь» [35].
И, напоследок, можно привести беседу Джиласа с Карделем, когда эти два югослава встретились в Москве 8 февраля. Джилас, напомню, торчал на чужбине с середины января и уже получил ласковые слова Сталина, поощряющие СФРЮ на более решительные действия в Албании. А министр иностранных дел Кардель приехал в Москву на встречу от 10 февраля, на которой Сталин устроит югославам и болгарам жесткую выволочку за те самые действия. За те 20-25 дней многое изменилось в тоне Москвы. Силок начал затягиваться всё туже. Джилас, значит, встретил прибывшего земляка, и Кардель стал жаловаться на решение Тито разместить те две злосчастные дивизии в Албании. Джилас спросил, почему такое спорное решение было принято в такой непростой период, Кардель ответил со смирением: «Старик [Тито] уперся рогом. Ну ты сам знаешь, как с ним бывает..» Джилас был осторожным человеком, поэтому карделевские обвинения Тито в том, что тот настоял на ускоренном вводе своих войск в соседскую страну, долгое время замалчивал, включив их позднее в свои мемуары.
Получается так, что оба высоких сонбуна оказались зловредными стариканами, достойными друг друга в желаниях подоминировать в округе. "Национализм Тито был притчей во языцех. Когда Сталин начал требовать от Югославии безоговорочного исполнения правил недавнего экономического пакта о взаимопомощи, Тито засомневался". Приведенный в ярость, Сталин заявил: «Я только мизинцем пошевелю, и не будет больше никакого Тито» [Хрущев]. Иван Иванович смещал Ивана Никифоровича внутренним переворотом, а после того, как югославская секретная полиция все же оказалась лучше сталинской, показным судебным процессом, но коса нашла на камень. И всё это в преддверии Плана Маршалла, когда единение вокруг кремлевской вертикали было важнее всего, а советская блоковая политика уже форсировалась с учредительного заседания в Шклярской Порембе, что прошло осенью 1947 [Гибианский].
Cambridge Cold War History, Volume I, 2010;
Ivo Banac, With Stalin against Tito: Cominformist Splits in Yugoslav Communism, 1988;
Исторический архив, 1999, 5.
А. Животич. Советско-югославский конфликт и укрепление советского влияния в Албании. 1948-1953 гг. // Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948-1953 гг. Очерки истории. М.; СПб., 2017.
Историки, когда перечисляют прегрешения Тито, ставят ему в вину его «националистический коммунизм» и внешнеполитические амбиции. То есть, вполне респектабельные исследователи считают, что Тито «сам виноват в том, что Сталину хотелось кушать». Мол, надо трезво оценивать ситуацию, оглядываться сусликом и не провоцировать имперский Кремль. Это означало категорически никаких планов на объединение с Болгарией. Но вот с Албанией югославам удержаться было сложнее, так как эта соседняя недострана была настолько неразвита, что ничем не отличалась от таких югославских республик как Македония и Босния, и процесс их объединения катился снежным комом под горку, словно учреждение засечных линий вокруг Московии. В 1946 Албанию заставили подписать неравные экономические договора с СФРЮ. В 1947 югославы присылали албанцам технику, советников, учредили Совместную экономическую комиссию, которая занималась интегрированием двух экономик. Создавались совместные предприятия. Две их валюты свободно обменивались друг на друга. Разрабатывался план таможенного союза. В 1947 албанский бюджет на 57% пополнялся югославской помощью. Речь зашла об учреждении единого Генштаба. В албанском правительстве было порядочно титоистов, поэтому мало что мешало зарождающемуся союзу. В новопостроенном Доме правительства СФРЮ уже были спроектированы кабинетные площади для семи, а не шести республик.
Энвер Ходжа, обеспокоенный таким проникновением СФРЮ в свою страну, съездил в июле 1947 в Москву, где, видимо, пытался заручиться поддержкой, чтобы хоть как-то затормозить югославский каток, но у него не получилось, так как осенью 1947 Тито усилил свой натиск. В ноябре 1947 он передал в ЦК компартии Албании свой меморандум, в котором обвинял Албанию в «анти-югославской политике, приверженности к западной и буржуазной культуре и укрывательстве враждебных коллаборантов (Нако Спиру)». Тито также раскритиковал план албанской Пятилетки, назвав его автаркичным и нереалистичным. Во второй половине 1947 года албанское Политбюро стало полем сражения между двумя фракциями (про- и анти-югославской). Титоисты Кочи Дзодзе, Панди Кристо, Кристо Темелко, Тук Якова и Бедри Спахиу почти полностью контролировали коммунистическую партию и административный аппарат. Энвер Ходжа мог рассчитывать только на 28-летнего члена Политбюро Нако Спиру, который отвечал за экономические вопросы, Хусни Капо и Гого Нуши. Их малочисленная фракция инстинктивно искала защиты в Москве. После того разрушительного ноябрьского меморандума Нако Спиру покончил жизнь самоубийством.
В феврале 1948 года албанцы по просьбе своих югославских братьев созвали пленум своего ЦК, на котором албанские титоисты (в том числе Кочи Дзодзе, министр МВД) каялись, признавали ошибки и даже критиковали своего первого секретаря Энвера Ходжа. По результатам того пленума был снят со своего поста начальник Генштаба Мехмет Шаху - его также вывели из состава ЦК за то, что противился вводу югославских войск на территорию Албании. Как результат того албанского самобичевания фракция Энвера Ходжи должна была полностью потерять контроль над жизнью страны.
Ходжа, в виду своей шаткой позиции, умасливал Югославию как мог. В январе 1948 в газете Zeri I Popullit он опубликовал свою статью под названием «Что Тито значит для Албании», в котором превозносил любовь албанцев к СФРЮ и помощь этой страны во время войны и в мирное время. В феврале розничная торговля в Албании немного оживилась, что пресса объясняла получением новой щедрой помощи из Югославии. Пропаганда не забывала расхваливать железнодорожный проект Эльбасан-Дуррес, который оплачивала из своего кармана СФРЮ. В феврале этой албанской покорности был положен конец. Сталин вызвал на ковер Димитрова и Тито.
Одно из конкретных обвинений в адрес Тито касается планов отправки двух югославских стрелковых дивизий в Албанию. Консультироваться надо с нами, сердился Сталин, согласовывать такие шаги наперед. Тито, в лице своего представителя мининдела Карделя, утверждал, что албанцы сами запросили ту военную помощь - размещение тех частей на греческой границе позволило бы вовремя отреагировать на возможные провокации греческого национального правительства. Вы слишком часто стали игнорировать СССР, продолжал Сталин, подписали Бледские соглашения, затем в Евксиноградском договоре пишите про какую-то превентивную войну против очага агрессии в регионе, это случайно вы не в Грецию планируете вторгнуться для поддержки генерала Маркоса в горах Грамос, а теперь вот посылаете войска к соседям.
Временное демократическое правительство Греции (и ее военное крыло ДАГ) были созданы на северо-западе Греции 23 декабря 1947. Примерно в это время Тито принял решение о переправке тех двух дивизий, а также воздушного полка, в Албанию [Banac, 39; ссылка на Джиласа «Власть»]. Сталин увидел связь между этими двумя событиями и наконец-то начал реагировать на албанские жалобы. Но реагировал он своеобразно. Вместо прямой и однозначной критики или одергивания генсек начал выстраивать многоходовую схему, которую Тито впоследствии назовет ловушкой (силком). В самом конце декабря Сталин пригласил в Москву югославскую делегацию во главе с Джиласом. Этот видный член югославского Политбюро прибыл в середине января и имел доверительную беседу с генсеком, который неожиданно много и одобрительно высказывался на тему поглощения Албании Югославией. Неподготовленный к такому повороту Джилас был поражен и счел такой разговор провокационным, но сталинское благословление передал в Белград. Двадцать шестого января 1948 Тито официально запросил у Албании военную базу в районе Корчи (это на границе с Грецией рядом с хребтом Грамос, где находились войска Маркоса). Ходжа, уверенный в том, что оккупация его страны началась, секретно обратился к Сталину за помощью [40]. И 29 января, как это уже было написано выше, «Правда» начала пристреливаться к проекту балканской федерации Димитрова.
Когда СФРЮ уже исключили из Коминформа, Тито вдруг прозрел, увидев в просьбах Ходжи ввести войска заговор, состряпанный в Москве. Ловушка, в понимании Тито, заключалась в том, чтобы усыпить бдительность югославов, создать у них чувство ложной безопасности и подтолкнуть их к ряду опрометчивых шагов, которые затем в виде доказательств агрессивной экспансии Югославии были подшиты к делу и озвучены председателем коллегии адвокатов "Сталин и партнеры" на запланированном показном суде Коминформ в июне 1948. Версия Тито о том, что его обманули и вообще подставили, находит неожиданного сторонника в кембриджском трехтомнике «Холодная война» 2010 года. Автор ссылается на июльский пленум ЦК КПСС 1955 года, где Булганин и Хрущев называли приписываемые Брозу Тито грехи сталинскими выдумками. «Исторический архив» в выпуске номер 5 за 1999 год публиковал ту стенограмму, и там можно найти цитаты про те «выдумки».
Булганин: «Никакой там и речи не было относительно каких-то фактических материалов относительно того, что югославы сползают, отходят от марксистско-ленинской позиции, от интернационализма и становятся на путь национализма. Ничего подобного не было. Была амбиция, самолюбие, а потом стали писать югославам известные вам письма. Сидели мы несколько дней и ночей здесь, в «уголке» у Сталина. Товарищи наверно помнят. Писали письма. Товарищ Молотов писал под диктовку Сталина. Мы все помогали тоже, чем могли» [35].
Булганин: «Да, материал - выдумка. Прямо давайте говорить. Так ведь оно было. Я понимаю, что т. Молотов скажет, что Булганин упрощает. Я не упрощаю, а говорю, как было. Так начались разногласия с Югославией, после чего мы потеряли дружбу с этой страной» [36].
Булганин: «Вот вам, товарищи, причина. Никакого интернационализма [отход от] и в помине не было. Самолюбие были, амбиция. Вот как начался разрыв. Тов. Молотов был тогда, должен это знать. В то же время пришло сообщение из Албании, о том, что Тито решил двинуть в Албанию дивизию, не спросив об этом у Сталина. Это подлило еще больше масла в огонь» [35].
И, напоследок, можно привести беседу Джиласа с Карделем, когда эти два югослава встретились в Москве 8 февраля. Джилас, напомню, торчал на чужбине с середины января и уже получил ласковые слова Сталина, поощряющие СФРЮ на более решительные действия в Албании. А министр иностранных дел Кардель приехал в Москву на встречу от 10 февраля, на которой Сталин устроит югославам и болгарам жесткую выволочку за те самые действия. За те 20-25 дней многое изменилось в тоне Москвы. Силок начал затягиваться всё туже. Джилас, значит, встретил прибывшего земляка, и Кардель стал жаловаться на решение Тито разместить те две злосчастные дивизии в Албании. Джилас спросил, почему такое спорное решение было принято в такой непростой период, Кардель ответил со смирением: «Старик [Тито] уперся рогом. Ну ты сам знаешь, как с ним бывает..» Джилас был осторожным человеком, поэтому карделевские обвинения Тито в том, что тот настоял на ускоренном вводе своих войск в соседскую страну, долгое время замалчивал, включив их позднее в свои мемуары.
Получается так, что оба высоких сонбуна оказались зловредными стариканами, достойными друг друга в желаниях подоминировать в округе. "Национализм Тито был притчей во языцех. Когда Сталин начал требовать от Югославии безоговорочного исполнения правил недавнего экономического пакта о взаимопомощи, Тито засомневался". Приведенный в ярость, Сталин заявил: «Я только мизинцем пошевелю, и не будет больше никакого Тито» [Хрущев]. Иван Иванович смещал Ивана Никифоровича внутренним переворотом, а после того, как югославская секретная полиция все же оказалась лучше сталинской, показным судебным процессом, но коса нашла на камень. И всё это в преддверии Плана Маршалла, когда единение вокруг кремлевской вертикали было важнее всего, а советская блоковая политика уже форсировалась с учредительного заседания в Шклярской Порембе, что прошло осенью 1947 [Гибианский].
Cambridge Cold War History, Volume I, 2010;
Ivo Banac, With Stalin against Tito: Cominformist Splits in Yugoslav Communism, 1988;
Исторический архив, 1999, 5.
А. Животич. Советско-югославский конфликт и укрепление советского влияния в Албании. 1948-1953 гг. // Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948-1953 гг. Очерки истории. М.; СПб., 2017.