Х/ф «Суд чести» (1948)
«Именем Горького, именем Ломоносова, Сечина и Менделеева, Пирогова и Павлова, хранивших как священное знамя первородство науки русской. Именем Попова, Лодыгина и десятка талантливейших наших изобретателей, чьи открытия бессовестно были присвоены иностранцами, я обвиняю тех, кто забыл о своей национальной гордости, кто унизил честь и достоинство нашей Родины. Нет большего срама для советского гражданина! Кому вы хотели отдать сокровища науки нашей? Тому, кто стремится ввергнуть человечество в адское пекло новой войны. Тому, кто размахивает над Землей атомной бомбой. У кого вы вымаливали мировое признание? У заокеанских торговцев смертью, у лавочников, у наемных убийц. Нам ли советским ученым быть беспачпортными входягами в человечество? Нам ли быть безродными космополитами? Иванами, непомнящими родства? Пусть этот суд чести будет напоминанием всем тем, кто не излечился от дурной болезни низкопоклонства, кто унижает себя и всех нас холопским коленопреклонением перед заграницей!»
В 1946 году в СССР началась борьба с «низкопоклонством перед современной буржуазной культурой Запада». Первыми под раздачу попали ленинградские писатели Зощенко и Ахматова. Тогда же (в ноябре 1946) академик-секретарь Академии медицинских наук Парин и замминистра здравоохранения допустили ошибку, легкомысленно разрешив передать американским коллегам рукопись и ампулы с экспериментальным препаратом от рака. Вернувшись из США, Парин моментально получил 25 лет «за измену Родине», а министра Митерева сняли с должности. Задетые за живое тем, что недоглядели, не доблюли и спотыкнулись на ровном месте, Сталин и Жданов лично занялись подготовкой повсеместной массированной кампании против «низкопоклонства». 28 марта 1947 года Сталин и Политбюро приняли постановление «О судах чести в министерствах и центральных ведомствах». Началась раздача люлей. Чуткая творческая интеллигенция от агитпропа отреагировала сразу, словно пёс на свист. Симонов написал пьесу «Чужая тень», в которой изобличал тех, «кто преклонялся перед иностранцами-засранцами». Александр Штейн написал пьесу «Закон чести», по которой в 1948 году режиссер Абрам Роом снял фильм «Суд чести», вышедший в прокат 25 февраля 1949 года и цитату из которого я привел в самом начале.
Сценарий фильма в общих чертах отображает реальные события. Члены Академии медицинских наук изобрели лекарство от боли, поддались тщеславию и самолюбованию из-за хвалебного приема в США и передали рукопись американским ученым, некоторые из которых оказались шпионами. Этот факт всплыл на заседании Академии, вопрос поставили в партийной организации и передали выше, а министерство попросило ученых самим разобраться в ситуации посредством суда чести. Общественный обвинитель проникновенно выступил, один из профессоров раскаялся и признал свою неправоту, а второй, гадина, нет.
Этот фильм, конечно, никакой не детектив (по такой категории он проходит на вечно заблокированном треккер-ресурсе), а пропагандистский разъяснительный материал. Люди должны сходить в кинотеатр, ужаснуться, впитать в себя процедурные вопросы и повторить у себя в ведомстве, если потребуется. Спрашивается, к чему такие сложности? Разве черные воронки и пуля в затылок десяткам тысячам перестали быть действенным методом? Метод действенный, но чересчур расточительный на человеческий материал. В послевоенных реалиях не с руки запускать очередные чистки, тем более что речь шла не о многочисленных пейзанах, которых в сталинской всё еще крестьянской России Политбюро могло позволить себе пустить в расход, а малочисленных ученых и чиновниках, от которых зависели организационная прочность и будущий технологический мускул режима. Сталину хотелось достичь максимального уровня послушания и управляемости, но без массового террора, вымывающего ценные кадры и калечащего управленческий аппарат. Сталину нужен был свой Навальный, который здесь и сейчас в нашей реальности безнаказанно и неистово скачет вокруг подгрызающих государственный фундамент федеральных чиновников с криками «воры и коррупционеры», перечисляет неопровержимые факты казнокрадства, после чего эти отожравшиеся гусеницы испуганно замирают, переставая шевелить ненасытными жвалами в ожидании неминуемых следствия и кар, но никаких кар и следствия не будет - они слишком ценны для вертикали. They get things done. Сталину был нужен симулякр «троек» и «двоек», сеющий страх и ноющее чувство в затылочной кости, но не сопряженный с безвозвратными кадровыми потерями. Посему возникли суды чести, выносящие общественное порицание антипатриотическим поступкам отдельным функционерам, которые, однако, сохраняли свою должность и жизнь, продолжая работать в том же ведомстве, только на этот раз с каиновой печатью коллективного недоверия. Обвиненным в космополитизме теперь приходилось выверять каждый свой шаг, измерять его в терминах «патриотизма», «неосознанного акта шпионажа» и самоотверженно работать, работать, работать. (С ВСТО отъевшегося чиновника в наши дни не отпускали на пенсию, а направляли исправляться в Сочи на Олимпийскую стройку).
Добровольный ГУЛАГ на воле, и никакого чувства собственной значимости, никакого политического желания получить признание за свою ценную роль и стать хотя бы младшим партнером в сложившейся властной структуре, капитализировать свою ценность и незаменимость, упрочивая свое место в иерархии. Сталин был ревнив на власть, и делиться ею не желал, что показали его изощренные аппаратные войны с 24-ого года. В январе 46-ого он встречался с Курчатовым, и по итогам той встречи были подписаны 60 документов, создавших новую атомную отрасль в СССР. Ранее чахнущий атомный проект забрали у Молотова и передали его Берии, подняв его в списке приоритетов на первое место. Ученым отдавались колоссальные ресурсы, и от них требовали результата. И это не только атомная бомба. Это все смежные и сопутствующие отрасли, от новой металлургии до теорфизики, где профессора не заменишь офицером МГБ. Тогда в 1946 году Сталин произвел очередную революцию сверху. Технологическую, с петровским размахом. Весь тот ВПК, который мы знаем сейчас, был заложен тогда в январе 46-ого. В обществе возникала и крепла новая сила - техническая интеллигенция. И Сталин-властоман, как наркоман с зависимостью, одновременно не мог обходиться без нее и презирал себя за слабость. Боялся, что когда-нибудь академики и инженеры наберут такой вес, что потребуют своей доли властного пирога, что с ними потребуется заключать свой «общественный договор». Следовательно, опять мы приходим к необходимости учреждения вегетарианских судов чести, чтобы вовремя подрезать зарвавшихся ходорковских-менделеевых. В советские времена информационной закрытости можно было любую сказку скормить населению, включая байку про «присвоенное» открытие Лодыгина, который в реальности эмигрировал в СаСШ, основал свою фирму и на законных основаниях продал свой патент на вольфрамовые лампочки General Electric. Сейчас такой фокус-покус с вики-проверяльщиками не проходит.
Суды чести были частным проявление более широкого явления «борьбы с космополитизмом». Они были ограничены министерствами и центральными ведомствами и не сопровождались карательными мерами. В Союзах писателей и прочих деятелей искусств таких судов не было - была газетная кампания со снятием с должностей (немногочисленными арестами; кто-то умер в тюрьме). Самый кровавый эпизод этой борьбы, где также не проводились суды чести, представлен разгоном Еврейского антифашистского комитета, когда одного (Михоэлса) тайно убили, а 14 осудили и расстреляли, включая бывшего заминистра иностранных дел Лозовского. Пропагандистского шума было непропорционально много по сравнению с конкретными делами (арестовано ~450 человек согласно Эренбургу, осуждено - ?, расстреляно - 15+?).
Можно дать еще одно объяснение, почему были созданы суды чести. Сфера науки и технологий универсальна, всемирна. Для ученых обычны контакты с коллегами из за рубежа, публикации в иностранных журналах, участие в международных конференциях. Каково было взирать Сталину на этот идейный промискуитет в условиях «развода с Западом», который он сам провозгласил 9 февраля 1946 года в Большом Театре? Он желал хотя бы временного разрыва информационно-идейных потоков, чтобы стабилизировать свою власть и общество, забывшее об узде и расхоложенное во время войны. Ученое сообщество становилось пятой колонной, через которую его бывшая ленд-лизовская любовь пыталась вернуться в его холостяцкую жизнь. Полностью запретить им научные контакты было нельзя, но можно было обеззаразить их, натянуть на них презерватив, чтобы не подхватить через них ЗППП западной пропаганды. Война сильно отвлекла Сталина от внутренней жизни страны. Он сильно зависел от Берии, Маленкова, Хрущева, которые занимались всеми управленческими вопросами. Теперь требовалось осторожно вернуть вожжи в свои руки, последовательно очищая мозги граждан, включая вернувшихся из Европы солдат, от западных ересей.
До того, как советских ученых подвергнули проф-сегрегации и согнали в гетто закрытых городов типа Арзамас-16, Красноярск-26 и Владивосток-2000, Капица немного побарахтался, борясь за права угнетаемых советских научных меньшинств. Капица предлагал развивать атомный проект по-своему. Не закрываться от иностранных ученых, отказаться от «обратного проектирования» и идти своим путем, не копируя чужие, честно сворованные, наработки, пусть с дополнительным опозданием в несколько лет относительно США. Сталин, Курчатов и Ванников не поддержали его [Артемов Е., 69]. Эта позиция Капицы частично напоминает идеалистическую позицию американских физиков-атомщиков из Чикагского атомного журнала (Bulletin of Atomic Scientists) типа Силарда и Оппенгеймера, которые планировали поделиться атомными секретами со всеми странами (и уже начали кое-что публиковать открыто) при условии создания атомной комиссии при ООН, т.е. вывести атомную энергию из-под государственного суверенитета. Интересно, это были собственные рассуждения Капицы или он ретранслировал таким образом мысли своих американских коллег. Для МГБ это был повод напрячься и начать беспокоиться о маньчжурском кандидате. Свое письмо Капица написал Сталину 25 ноября 1945 года, когда Спецкомитету при ГОГО было всего три месяца от роду и он думал, что еще можно осуществить атомный проект по-другому и что он будет играть там первую скрипку, т.е. он пытался бороться с Берией за верховенство в Спецпроекте. Но 21 декабря 1945 власти удовлетворили его просьбу о «его освобождении от работы в атомном проекте». Как бы то ни было с 1949 года «суды чести» не позволяли советским ученым подобные контакты с их западными коллегами.
Такая сегрегация советского ученого сообщества вышла боком стране. Их оторвали не только от зарубежных коллег, но и от отечественных университетов и гражданской экономики. Запоздало спохватившись о реконверсии и продукции «двойного назначения», советская экономика не сумела опереться на советские наработки и изобретения и укрепить благосостояние населения на их основе, что пришлось бы ко двору в 1989 году, когда отваливались потребительские товары из СЭВ и план Абалкина «40-60-40» трещал по швам. Правительство США, потратившее на изобретение радара больше, чем на атомную бомбу ($3 млрд. vs 2 млрд.), и поддержавшее новую волну отпочковавшихся проектов военными госконтрактами в 50-е годах, смогло с чистой совестью и спокойной душой свернуть такое госфинансирование в 60-х - рынок радостно подхватил вылупившиеся транзисторы и компьютеры, поставив их на твердую потребительскую основу. В СССР подобной госснабовской вакханалии не было.
С конца 50-х советским ученым было позволено включиться в работу таких западных неправительственных организаций как Пагуошское движение ученых (Pugwash), и они с честью выполнили возложенную на них задачу. Участие академика Топчиева А.В., представлявшего там Советский Союз, (и позднее академика Михаила Миллионщикова) стало возможным после личного общения Хрущева с Силардом в США. В 1961 на Пагуош-основе возникла советско-американская группа по вопросам разоружения (SADS), и параллельно с ними начали проходить неформальные Дартсмутские конференции (Dartmouth), где отметились такие «неправительственные частные граждане» как Евгений Примаков и Виталий Наумкин. Деятельность всех этих «негосударственных» организаций получилась ограниченной и служила конкретным государственным целям со всех сторон - подписанию целого веера антиядерных и антивооруженческих договоров, начиная с ДЗИЯО и заканчивая ОСВ-1. Сталин при виде такого использования советских ученых, наверно, на стенку бы полез, так как на тех конференциях было куда больше политики (дипломатии), чем чистой науки, т.е. слишком много идеологического риска при непонятно каком практическом выхлопе. Его опасения оказались верны. Дисциплинированные советские ученые, стойкие к Пагуош-ковиду, бессимптомно передали ее в редколлегию журнала «Проблемы мира и социализма», где отнюдь не ученые, а прикладные гуманитарии Георгий Арбатов, Олег Богомолов, Анатолий Черняев, Геннадий Герасимов и Георгий Шахназаров после инкубационного периода по красивой сигмоиде распространили ее в горбачевском антураже в виде штамма нового мышления.
Возвращаясь к фильму, я хочу отметить несколько моментов и цитат (некоторые их них по-подворотному великолепны, так как являются ярким образчиком пропагандистского сталинско-ленинского языка; такие выражения всегда вызывают у меня на лице глупую ухмылку, как если бы я читал Ильфа и Петрова или смотрел фильмы в переводе Гоблина-Пучкова; прослеживается преемственная связь с лавровским «брать на понт» и путинской «борзотой»):
1. Слово «изобрЕтение» тогда произносилось с ударением не на привычном нам месте. Горбачев со своим «нАчать» отнюдь не был первым. «Бюро изобрЕтений».
2. МГБ напрямую не упоминается. Его называют как «одно государственное учреждение».
3. У генерал-майора медицинских войск белый китель с погонами и брюки с лампасами. Из-за черно-белой пленки эти штаны с лампасами выглядят как самые дешевые треники «адидас». Очень забавно.
4. «О будущем всё пишешь, а тут прошлое лопатами надо выгребать!» [«прошлое» - это петровское низкопоклонство перед немцами и прочими].
5. В фильме у трусливого и политически бесхребетного замминистра здравоохранения фамилия Курчатов. Это крайне интересно, ведь физик Курчатов общественным гонениям не подвергался, и в тот период (1947-48) ударными темпами шел к подрыву РДС-1 в августе 1949, за чем последовали награды и признание. И вот в феврале 1949 эту фамилию полощут на всю страну. Сделано ли это специально, чтобы физик не зазнавался?
6. «Шумим, брат, шумим». (О том, что в США все уже знают об изобретении. В смысле, что держать язык за зубами надо.)
7. «Пресса Херста и Паттерсон-Маккормика, обычно клевещущая на то, что происходит в Советском Союзе… »
8. «И это настолько удивило вас, что вы готовы уступить первородство советской науки американским фирмам?»
9. «Вот тут в журнале написано, а мы знаем на чьи доллары он издается, …»
10. «Там заграницей воров много, так и норовят сцапать, что плохо лежит, хоть караул кричи!»
11. «Искра божья, самородок, талант. Чем опасней, тем зазорней. Вокруг Алексея Алексеевича ученики, молодежь, которые ловят каждое слово, и их ясное и чистое сознание твой Добротворский стремится замутить сладкими речами о единой мировой науке, смешивает советских ученых, борющихся за жизнь, с людьми которые там за океаном готовят смерть в своих лабораториях».
12. «Позволить твоему учителю тащить в нашу жизнь всю эту старую ветошь? Все эти постыдные рабьи традиции?» («рабьи» - ленинское слово, мы пишем сейчас «рабские»)
13. «Принимать подношения от неизвестных людей за глаза»;
14. «Я надеюсь на свое ученое звание и славянское гостеприимство» (это говорит американский разведчик, притворившийся ученым; «славянское гостеприимство» здесь показана как вещь опасная для нас);
15. «Сколько больниц можно построить на те миллиарды долларов, которые пожирает эта наука убийств!» (о бактериологических лабораториях США);
16. «У нас украдут, а потом нам будут по нахальным ценам предлагать»
17. «Гуманисты-рецидивисты» (намек на то, что те, кто выступает за науку без границ, за то, чтобы подарить плоды науки всему человечеству, на самом деле преступники);
18. «Перед кем шапку ломишь!» (про низкопоклонство перед Западом)
19. «Самокритика - вещь хорошая, это и пионеры знают»;
20. «Ничего нельзя сказать, не вдаваясь в существо вопроса»;
21. «Это им надо свое первородство утвердить, шантажом и шпионажем»
Карикатура, автор YPOGOREL@LJ
В 1946 году в СССР началась борьба с «низкопоклонством перед современной буржуазной культурой Запада». Первыми под раздачу попали ленинградские писатели Зощенко и Ахматова. Тогда же (в ноябре 1946) академик-секретарь Академии медицинских наук Парин и замминистра здравоохранения допустили ошибку, легкомысленно разрешив передать американским коллегам рукопись и ампулы с экспериментальным препаратом от рака. Вернувшись из США, Парин моментально получил 25 лет «за измену Родине», а министра Митерева сняли с должности. Задетые за живое тем, что недоглядели, не доблюли и спотыкнулись на ровном месте, Сталин и Жданов лично занялись подготовкой повсеместной массированной кампании против «низкопоклонства». 28 марта 1947 года Сталин и Политбюро приняли постановление «О судах чести в министерствах и центральных ведомствах». Началась раздача люлей. Чуткая творческая интеллигенция от агитпропа отреагировала сразу, словно пёс на свист. Симонов написал пьесу «Чужая тень», в которой изобличал тех, «кто преклонялся перед иностранцами-засранцами». Александр Штейн написал пьесу «Закон чести», по которой в 1948 году режиссер Абрам Роом снял фильм «Суд чести», вышедший в прокат 25 февраля 1949 года и цитату из которого я привел в самом начале.
Сценарий фильма в общих чертах отображает реальные события. Члены Академии медицинских наук изобрели лекарство от боли, поддались тщеславию и самолюбованию из-за хвалебного приема в США и передали рукопись американским ученым, некоторые из которых оказались шпионами. Этот факт всплыл на заседании Академии, вопрос поставили в партийной организации и передали выше, а министерство попросило ученых самим разобраться в ситуации посредством суда чести. Общественный обвинитель проникновенно выступил, один из профессоров раскаялся и признал свою неправоту, а второй, гадина, нет.
Этот фильм, конечно, никакой не детектив (по такой категории он проходит на вечно заблокированном треккер-ресурсе), а пропагандистский разъяснительный материал. Люди должны сходить в кинотеатр, ужаснуться, впитать в себя процедурные вопросы и повторить у себя в ведомстве, если потребуется. Спрашивается, к чему такие сложности? Разве черные воронки и пуля в затылок десяткам тысячам перестали быть действенным методом? Метод действенный, но чересчур расточительный на человеческий материал. В послевоенных реалиях не с руки запускать очередные чистки, тем более что речь шла не о многочисленных пейзанах, которых в сталинской всё еще крестьянской России Политбюро могло позволить себе пустить в расход, а малочисленных ученых и чиновниках, от которых зависели организационная прочность и будущий технологический мускул режима. Сталину хотелось достичь максимального уровня послушания и управляемости, но без массового террора, вымывающего ценные кадры и калечащего управленческий аппарат. Сталину нужен был свой Навальный, который здесь и сейчас в нашей реальности безнаказанно и неистово скачет вокруг подгрызающих государственный фундамент федеральных чиновников с криками «воры и коррупционеры», перечисляет неопровержимые факты казнокрадства, после чего эти отожравшиеся гусеницы испуганно замирают, переставая шевелить ненасытными жвалами в ожидании неминуемых следствия и кар, но никаких кар и следствия не будет - они слишком ценны для вертикали. They get things done. Сталину был нужен симулякр «троек» и «двоек», сеющий страх и ноющее чувство в затылочной кости, но не сопряженный с безвозвратными кадровыми потерями. Посему возникли суды чести, выносящие общественное порицание антипатриотическим поступкам отдельным функционерам, которые, однако, сохраняли свою должность и жизнь, продолжая работать в том же ведомстве, только на этот раз с каиновой печатью коллективного недоверия. Обвиненным в космополитизме теперь приходилось выверять каждый свой шаг, измерять его в терминах «патриотизма», «неосознанного акта шпионажа» и самоотверженно работать, работать, работать. (С ВСТО отъевшегося чиновника в наши дни не отпускали на пенсию, а направляли исправляться в Сочи на Олимпийскую стройку).
Добровольный ГУЛАГ на воле, и никакого чувства собственной значимости, никакого политического желания получить признание за свою ценную роль и стать хотя бы младшим партнером в сложившейся властной структуре, капитализировать свою ценность и незаменимость, упрочивая свое место в иерархии. Сталин был ревнив на власть, и делиться ею не желал, что показали его изощренные аппаратные войны с 24-ого года. В январе 46-ого он встречался с Курчатовым, и по итогам той встречи были подписаны 60 документов, создавших новую атомную отрасль в СССР. Ранее чахнущий атомный проект забрали у Молотова и передали его Берии, подняв его в списке приоритетов на первое место. Ученым отдавались колоссальные ресурсы, и от них требовали результата. И это не только атомная бомба. Это все смежные и сопутствующие отрасли, от новой металлургии до теорфизики, где профессора не заменишь офицером МГБ. Тогда в 1946 году Сталин произвел очередную революцию сверху. Технологическую, с петровским размахом. Весь тот ВПК, который мы знаем сейчас, был заложен тогда в январе 46-ого. В обществе возникала и крепла новая сила - техническая интеллигенция. И Сталин-властоман, как наркоман с зависимостью, одновременно не мог обходиться без нее и презирал себя за слабость. Боялся, что когда-нибудь академики и инженеры наберут такой вес, что потребуют своей доли властного пирога, что с ними потребуется заключать свой «общественный договор». Следовательно, опять мы приходим к необходимости учреждения вегетарианских судов чести, чтобы вовремя подрезать зарвавшихся ходорковских-менделеевых. В советские времена информационной закрытости можно было любую сказку скормить населению, включая байку про «присвоенное» открытие Лодыгина, который в реальности эмигрировал в СаСШ, основал свою фирму и на законных основаниях продал свой патент на вольфрамовые лампочки General Electric. Сейчас такой фокус-покус с вики-проверяльщиками не проходит.
Суды чести были частным проявление более широкого явления «борьбы с космополитизмом». Они были ограничены министерствами и центральными ведомствами и не сопровождались карательными мерами. В Союзах писателей и прочих деятелей искусств таких судов не было - была газетная кампания со снятием с должностей (немногочисленными арестами; кто-то умер в тюрьме). Самый кровавый эпизод этой борьбы, где также не проводились суды чести, представлен разгоном Еврейского антифашистского комитета, когда одного (Михоэлса) тайно убили, а 14 осудили и расстреляли, включая бывшего заминистра иностранных дел Лозовского. Пропагандистского шума было непропорционально много по сравнению с конкретными делами (арестовано ~450 человек согласно Эренбургу, осуждено - ?, расстреляно - 15+?).
Можно дать еще одно объяснение, почему были созданы суды чести. Сфера науки и технологий универсальна, всемирна. Для ученых обычны контакты с коллегами из за рубежа, публикации в иностранных журналах, участие в международных конференциях. Каково было взирать Сталину на этот идейный промискуитет в условиях «развода с Западом», который он сам провозгласил 9 февраля 1946 года в Большом Театре? Он желал хотя бы временного разрыва информационно-идейных потоков, чтобы стабилизировать свою власть и общество, забывшее об узде и расхоложенное во время войны. Ученое сообщество становилось пятой колонной, через которую его бывшая ленд-лизовская любовь пыталась вернуться в его холостяцкую жизнь. Полностью запретить им научные контакты было нельзя, но можно было обеззаразить их, натянуть на них презерватив, чтобы не подхватить через них ЗППП западной пропаганды. Война сильно отвлекла Сталина от внутренней жизни страны. Он сильно зависел от Берии, Маленкова, Хрущева, которые занимались всеми управленческими вопросами. Теперь требовалось осторожно вернуть вожжи в свои руки, последовательно очищая мозги граждан, включая вернувшихся из Европы солдат, от западных ересей.
До того, как советских ученых подвергнули проф-сегрегации и согнали в гетто закрытых городов типа Арзамас-16, Красноярск-26 и Владивосток-2000, Капица немного побарахтался, борясь за права угнетаемых советских научных меньшинств. Капица предлагал развивать атомный проект по-своему. Не закрываться от иностранных ученых, отказаться от «обратного проектирования» и идти своим путем, не копируя чужие, честно сворованные, наработки, пусть с дополнительным опозданием в несколько лет относительно США. Сталин, Курчатов и Ванников не поддержали его [Артемов Е., 69]. Эта позиция Капицы частично напоминает идеалистическую позицию американских физиков-атомщиков из Чикагского атомного журнала (Bulletin of Atomic Scientists) типа Силарда и Оппенгеймера, которые планировали поделиться атомными секретами со всеми странами (и уже начали кое-что публиковать открыто) при условии создания атомной комиссии при ООН, т.е. вывести атомную энергию из-под государственного суверенитета. Интересно, это были собственные рассуждения Капицы или он ретранслировал таким образом мысли своих американских коллег. Для МГБ это был повод напрячься и начать беспокоиться о маньчжурском кандидате. Свое письмо Капица написал Сталину 25 ноября 1945 года, когда Спецкомитету при ГОГО было всего три месяца от роду и он думал, что еще можно осуществить атомный проект по-другому и что он будет играть там первую скрипку, т.е. он пытался бороться с Берией за верховенство в Спецпроекте. Но 21 декабря 1945 власти удовлетворили его просьбу о «его освобождении от работы в атомном проекте». Как бы то ни было с 1949 года «суды чести» не позволяли советским ученым подобные контакты с их западными коллегами.
Такая сегрегация советского ученого сообщества вышла боком стране. Их оторвали не только от зарубежных коллег, но и от отечественных университетов и гражданской экономики. Запоздало спохватившись о реконверсии и продукции «двойного назначения», советская экономика не сумела опереться на советские наработки и изобретения и укрепить благосостояние населения на их основе, что пришлось бы ко двору в 1989 году, когда отваливались потребительские товары из СЭВ и план Абалкина «40-60-40» трещал по швам. Правительство США, потратившее на изобретение радара больше, чем на атомную бомбу ($3 млрд. vs 2 млрд.), и поддержавшее новую волну отпочковавшихся проектов военными госконтрактами в 50-е годах, смогло с чистой совестью и спокойной душой свернуть такое госфинансирование в 60-х - рынок радостно подхватил вылупившиеся транзисторы и компьютеры, поставив их на твердую потребительскую основу. В СССР подобной госснабовской вакханалии не было.
С конца 50-х советским ученым было позволено включиться в работу таких западных неправительственных организаций как Пагуошское движение ученых (Pugwash), и они с честью выполнили возложенную на них задачу. Участие академика Топчиева А.В., представлявшего там Советский Союз, (и позднее академика Михаила Миллионщикова) стало возможным после личного общения Хрущева с Силардом в США. В 1961 на Пагуош-основе возникла советско-американская группа по вопросам разоружения (SADS), и параллельно с ними начали проходить неформальные Дартсмутские конференции (Dartmouth), где отметились такие «неправительственные частные граждане» как Евгений Примаков и Виталий Наумкин. Деятельность всех этих «негосударственных» организаций получилась ограниченной и служила конкретным государственным целям со всех сторон - подписанию целого веера антиядерных и антивооруженческих договоров, начиная с ДЗИЯО и заканчивая ОСВ-1. Сталин при виде такого использования советских ученых, наверно, на стенку бы полез, так как на тех конференциях было куда больше политики (дипломатии), чем чистой науки, т.е. слишком много идеологического риска при непонятно каком практическом выхлопе. Его опасения оказались верны. Дисциплинированные советские ученые, стойкие к Пагуош-ковиду, бессимптомно передали ее в редколлегию журнала «Проблемы мира и социализма», где отнюдь не ученые, а прикладные гуманитарии Георгий Арбатов, Олег Богомолов, Анатолий Черняев, Геннадий Герасимов и Георгий Шахназаров после инкубационного периода по красивой сигмоиде распространили ее в горбачевском антураже в виде штамма нового мышления.
Возвращаясь к фильму, я хочу отметить несколько моментов и цитат (некоторые их них по-подворотному великолепны, так как являются ярким образчиком пропагандистского сталинско-ленинского языка; такие выражения всегда вызывают у меня на лице глупую ухмылку, как если бы я читал Ильфа и Петрова или смотрел фильмы в переводе Гоблина-Пучкова; прослеживается преемственная связь с лавровским «брать на понт» и путинской «борзотой»):
1. Слово «изобрЕтение» тогда произносилось с ударением не на привычном нам месте. Горбачев со своим «нАчать» отнюдь не был первым. «Бюро изобрЕтений».
2. МГБ напрямую не упоминается. Его называют как «одно государственное учреждение».
3. У генерал-майора медицинских войск белый китель с погонами и брюки с лампасами. Из-за черно-белой пленки эти штаны с лампасами выглядят как самые дешевые треники «адидас». Очень забавно.
4. «О будущем всё пишешь, а тут прошлое лопатами надо выгребать!» [«прошлое» - это петровское низкопоклонство перед немцами и прочими].
5. В фильме у трусливого и политически бесхребетного замминистра здравоохранения фамилия Курчатов. Это крайне интересно, ведь физик Курчатов общественным гонениям не подвергался, и в тот период (1947-48) ударными темпами шел к подрыву РДС-1 в августе 1949, за чем последовали награды и признание. И вот в феврале 1949 эту фамилию полощут на всю страну. Сделано ли это специально, чтобы физик не зазнавался?
6. «Шумим, брат, шумим». (О том, что в США все уже знают об изобретении. В смысле, что держать язык за зубами надо.)
7. «Пресса Херста и Паттерсон-Маккормика, обычно клевещущая на то, что происходит в Советском Союзе… »
8. «И это настолько удивило вас, что вы готовы уступить первородство советской науки американским фирмам?»
9. «Вот тут в журнале написано, а мы знаем на чьи доллары он издается, …»
10. «Там заграницей воров много, так и норовят сцапать, что плохо лежит, хоть караул кричи!»
11. «Искра божья, самородок, талант. Чем опасней, тем зазорней. Вокруг Алексея Алексеевича ученики, молодежь, которые ловят каждое слово, и их ясное и чистое сознание твой Добротворский стремится замутить сладкими речами о единой мировой науке, смешивает советских ученых, борющихся за жизнь, с людьми которые там за океаном готовят смерть в своих лабораториях».
12. «Позволить твоему учителю тащить в нашу жизнь всю эту старую ветошь? Все эти постыдные рабьи традиции?» («рабьи» - ленинское слово, мы пишем сейчас «рабские»)
13. «Принимать подношения от неизвестных людей за глаза»;
14. «Я надеюсь на свое ученое звание и славянское гостеприимство» (это говорит американский разведчик, притворившийся ученым; «славянское гостеприимство» здесь показана как вещь опасная для нас);
15. «Сколько больниц можно построить на те миллиарды долларов, которые пожирает эта наука убийств!» (о бактериологических лабораториях США);
16. «У нас украдут, а потом нам будут по нахальным ценам предлагать»
17. «Гуманисты-рецидивисты» (намек на то, что те, кто выступает за науку без границ, за то, чтобы подарить плоды науки всему человечеству, на самом деле преступники);
18. «Перед кем шапку ломишь!» (про низкопоклонство перед Западом)
19. «Самокритика - вещь хорошая, это и пионеры знают»;
20. «Ничего нельзя сказать, не вдаваясь в существо вопроса»;
21. «Это им надо свое первородство утвердить, шантажом и шпионажем»
Карикатура, автор YPOGOREL@LJ