Меньшинства, оптанты и оптация
Окончание Второй мировой войны многие европейцы отметили сменой места своей прописки. Во-первых, принудительно выселялись немцы. Согласно Потсдамскому соглашению немцы были единственным народом, подвергнувшимся т.н. упорядоченному перемещению (orderly transfer)[XII]. Никакие другие этнические группы в этот список недобровольной миграции не попадали. Греки, выдавившие албанцев-чамов в Албанию, рисковали тем, что их из-за этой самодеятельности могут обозвать фашистами и «угрозой миру на Балканах». Так и произошло. Советская делегация на Парижской мирной конференции этот момент не упустила [270]. Во-вторых, происходил обмен населением на основе двусторонних договоров. Проблема культурно-языковых меньшинств почему-то стояла тогда остро, и многие желали избавиться от ксеноглоссов. Так, в феврале 1946 Чехословакия и Венгрия заключили договор об обмене мадьярами и чехословаками баш на баш. Для двух правительств этот обмен был обоюдно добровольным, чего нельзя сказать о затронутых этим процессом людях. Польша и СССР менялись евреями, поляками, украинцами и литовцами. Можно вспомнить об одном из многочисленных секретных протоколов к Пакту Молотова-Риббентропа от 28 сентября 1939 года, что выталкивал немцев, украинцев и белорусов из привычных ареалов обитания в перекроенные и более однородные сферы влияния. Италия и Австрия не последовали этим примерам - договор Грубера-де Гаспери от 5 сентября 1946 года позволил австрийским немцам остаться в провинции Больцано с правами культурной автономии. В противном случае выселяли бы уже итальянцев из Южного Тироля. Мы тогда топили за итальянцев, но, к сожалению, жаба и гадюка разрешили тот вопрос полюбовно.
В-третьих, возродилась практика оптации, которую можно определить как «добровольная индивидуальная смена гражданства населением той территории, что была передана одним государством другому». Ограничения по численности тут не было. Теоретически вся провинция могла подняться на ноги с новым паспортом в зубах и свалить на историческую родину, оставив после себя необрабатываемые пустоши. Никакого встречного притока не требовалось, поэтому оптацию нельзя подвести под категорию «обмена». Так как при оптации житель сам выбирает, оставить ему старое гражданство/подданство или взять новое, то этот принцип добровольности еще больше отделяет этот процесс от «принудительного обмена». При «обмене» государство ведет себя как полный суверен - при оптации же вынуждено прислушиваться к людишкам. Пишут, что оптация была знакома дипломатам еще в XVII веке, и только к середине XX века этот метод устаканился, воплотившись в мирном договоре с Италией. Возможно, так оно и есть. До сего дня термин «оптанты» я встречал только в ближневосточных турецких терках, когда СССР раскопал данные, что Турция плохо исполняла свои обязательства в отношении ливанцев и сирийцев, застрявших в аннексированной турками Александретте. Та история тянулась, кажется, с 1938 года, и СССР топтал хатайскую мозоль с 1946 года.
Проблему меньшинств пытались решить без переселений. На Парижской мирной конференции некоторые делегаты (Индия) предлагала разработать систему международной защиты, а Австралия углẏбила то предложение до создания Европейского суда по правам человека, но та инициатива тогда была отклонена. Наши западные партнеры, задолго до Третьей хельсинской корзины 1975 года, засовывали строки про «защиту прав человека» в некоторые мирные договора, но советские дипломаты стойко стояли на суверенных рубежах, пресекая подобные вылазки. Например, Ротомскис Повилас, министр иностранных дел Литовской ССР и член советской делегации, выступил против включения в болгарский мирный договор (Статья 2) требования к болгарскому правительству принять основной закон по защите прав человека. «Это будет ограничением болгарского суверенитета» - объяснял литовец - «Также нет необходимости разрабатывать новое законодательство, так как новая демократическая Болгария уже отменила старые дискриминационные законы и уже добросовестно выполняет свои обязательства по защите прав человека». Австралийский делегат отозвал тогда свою поправку, сказав, что отзывает ее не потому, что его убедили в ее бесполезности, а потому что видит минимальные шансы на ее принятие [472]. Учитывая то, что во многих Комиссиях западные делегации в совокупности могли выжать 76% голосов, если бы поднапряглись, этот австралийский откат демонстрирует, что «права человека» в 1946 всё еще воспринимались большинством как новелла из далекого будущего, не смотря на высочайшую активность еврейских представителей (как наиболее пострадавшего от насилия меньшинства).
Венгерский министр иностранных дел [János Gyöngyösi, очередная венгерская хрен-прочитаешь фамилия] предупреждал об опасности ситуации, когда права меньшинств защищаются международными договорами: «Гитлеровская Германия для достижения своих империалистических целей умело воспользовалась гарантиями, которыми международное право наделило этнические меньшинства. Германия сумела извратить их и использовать их во зло». [213]. Где только можно, даже в договоре с Италией, «права человека» заменялись на расплывчатые «принципы справедливости» [281]. Видимо, кое-кто боялся прецедента и выжигал потенциальные очаги будущей инфекции. Просоветские делегации вычеркнули из Преамбулы румынского мирного договора ссылки на «права человека и фундаментальные свободы», заместив их на «в соответствии с принципами справедливости» [291]. Югославский делегат Кардель отчитывал Австралию за ее поведение на Конференции и ее попытки учить европейцев правам человека: «За вашей маской высокопарных слов скрываются определенные круги, которые желают навязать свою волю малым странам Европы. Нас ваши претензии не обманут. Естественно, ведь Австралия служит агентом Британской империи, ее миссионером, проповедующим в Европе права человека»[301]. Чехословакия и Румыния успешно отбились от положения про защиту прав меньшинств на отторгаемых от Венгрии территориях в венгерском мирном договоре [424], т.е. обезопасили себя, но не Венгрию, которая тогда находилась в пограничном состоянии дипломатического Чистилища и чья делегация не получала поддержки из Москвы.
У венгров в тот год было много проблем. Венгерские и советские коммунисты подготавливали дипломатическое поражение венгерской делегации на Парижской мирной конференции для того, чтобы подорвать внутри страны позиции Независимой партии мелких хозяев, победившей недавно в парламентских выборах. Замглавы МИД Венгрии (коммунист Элек Болгар) не приехал на конференцию, сославшись на болезнь. «Дипломатическая болезнь» - горько пошутил венгерский посол во Франции Поль Ауэр [Auer]. Коммунисты не хотят защищать венгерские жалобы на конференции. Посол рекомендовал премьер-министру включить коммунистического лидера в состав делегации, чтобы бы неудача покрыла не только членов Партии мелких хозяев, но у того не получилось [84]. «Надь не удержится на посту премьер-министра, если его правительство примет нынешние территориальные пункты» - объяснял Аэур американскому дипломату - «Назревает политический кризис. Партия мелких хозяев выйдет из правительства, объединится с католическими реакционерами и теми, кто ненавидит коммунистов. Если столкновение с левыми партиями произойдет в течение 90 дней после подписания мирного договора, до вывода советских оккупационных войск, то в открытом конфликте левые партии получат военную поддержку от СССР, раздавят всех конкурентов и придут к власти» [в 1947 всё пошло по другому сценарию].
Ференц Надь на встрече с послом США в СССР Смитом утверждал, что в Румынии имелось полтора миллиона венгров и 650 тысяч в Чехословакии, и просил оставить Венгрии хоть часть Северной Трансильвании по политическим и психологическим соображениям. «Венгрия единственная страна в Восточной Европе, которая сохраняет западные идеи демократии и находится при этом под славянским давлением. В трех соседних странах коммунисты уже держали всё под своим контролем. Я и Миколайчик - единственные крестьянские лидеры в Восточной Европе, что остались на свободе и продолжали борьбу с восточной формой демократии. Мы - оплот европейской культуры и ее политических идей». По итогам встреч с западными дипломатами Надя охватывал пессимизм, так как он видел, что западные страны не желали противостоять советской политике в Восточной Европе [370]. Принимать венгерские меньшинства у себя Венгрия не хотела и жаловалась на то, что Чехословакия планировала выслать 200 тысяч венгров из Словакии сверх количества, установленного правилами обмена февральским договором [467]. Это сейчас люди имеют бóльшую ценность, чем земли, а в те времена любителей собирать соотечественников за одним забором было мало. Это воспринималось как бремя, а не повод для национального ликования. Чтобы принять 200 тысяч, надо сперва выдворить 200 тысяч, так как имелись безработица и неподготовленная инфраструктура. У Венгрии и Чехословакии имелся договор об обмене населением, в рамках которого венгры разрешили чехословацким эмиссарам ездить по своей территории и пропагандировать местных чехословаков переселяться на родину. Семьсот агентов шесть недель ездили по Венгрии, и сагитированные чехи добровольно могли уехать в Чехословакию, после чего ровно такое же количество венгров, только уже принудительно, отселялись из Чехословакии в Венгрию. Вот так должен был действовать тот февральский договор. По итогам поездок чешских коммивояжеров численность славянских переселенцев составила около 80 тысяч человек, или одну восьмую от венгерского меньшинства в Чехословакии. То есть, даже после обмена полмиллиона венгров должны были остаться в Чехословакии. Чехословацкое же правительство желало тогда накинуть 200 тысяч венгров сверху договора.
Вышинский подталкивал Венгрию к краю канавы, выступая в защиту идеи перемещения населения, предлагая не ограничиваться немцами. «Полмиллиона поляков и украинцев были перемещены в СССР» - говорил специалист по делам национальностей number two - «Переселение должно поощряться. Наилучший способ решить национальную проблему - это освободить конкретное государство от национальностей других стран. Пятьсот тысяч уже выселено из Венгрии в Германию, так что в Венгрии полно свободного места. Даже принудительное переселение не будет бесчеловечным шагом» [500].
Если в венгерском случае вариант оптации почему-то не рассматривался, то мирный договор с Италией уладил вопрос этнических меньшинств именно этим элегантным способом. С самого начала, почти два месяца, дипломаты описывали будущий процесс, по которому итальянцы, проживавшие в Истрии (Венеции-Джулии), отошедшей Югославии, могли подать заявку на получение итальянского гражданства в течение 3 месяцев после вступления Договора в силу, после чего они автоматически лишались гражданства СФРЮ, и СФРЮ могло выдворить их со своей территории и выкупить их имущество [Статья 19]. Около 300 тысяч было таких оптантов, что стянулись на Апеннинский полуостров из Истрии и Далмации. На фоне 1 млн. 80 тыс. итальянцев, покинувших периметр Итальянского мiра по всему свету, от Эритреи до Ливии, за 50 лет (1947-1995), эта цифра в 300 т.ч. внушает уважение. Кто-то отъехал сразу, в 1947, а кто-то сидел в югославской Зоне Б Триеста до 1955 года, зря надеясь на чудо воссоединения.
Так как это Италия уступала территорию Югославии, то сперва оптацию дипломаты готовили только для итальянцев в СФРЮ. Но ближе к концу второго месяца переговоров американцы попросили приготовить зеркальную оптацию для словенцев, хорватов и сербов на территории Италии [513], и их просьбу уважили [Статья 20]. Странно видеть оптацию без предварительной передачи территории с потенциальными оптантами, но так оно было. Т.е. фактически получился «неравнозначный обмен-оптация». Сколько славян воспользовались той возможностью лишиться итальянского гражданства ради антиклерикального коммунистического рая, мне не ведомо.
Как мы видим, оптация требует соблюдения нескольких условий: (1) должна быть передана территория; (2) цессия должна быть оформлена международным договором; (3) двойное гражданство не возникает; (4) не-граждан выселяют. Было бы интересно узнать, как работает принцип оптации в наши дни, когда двойное гражданство не редкость, а паспорта раскидывают чуть ли прям не с вертолета и чуть ли не всем рохинджа подряд.
FRUS, 1946, III
В-третьих, возродилась практика оптации, которую можно определить как «добровольная индивидуальная смена гражданства населением той территории, что была передана одним государством другому». Ограничения по численности тут не было. Теоретически вся провинция могла подняться на ноги с новым паспортом в зубах и свалить на историческую родину, оставив после себя необрабатываемые пустоши. Никакого встречного притока не требовалось, поэтому оптацию нельзя подвести под категорию «обмена». Так как при оптации житель сам выбирает, оставить ему старое гражданство/подданство или взять новое, то этот принцип добровольности еще больше отделяет этот процесс от «принудительного обмена». При «обмене» государство ведет себя как полный суверен - при оптации же вынуждено прислушиваться к людишкам. Пишут, что оптация была знакома дипломатам еще в XVII веке, и только к середине XX века этот метод устаканился, воплотившись в мирном договоре с Италией. Возможно, так оно и есть. До сего дня термин «оптанты» я встречал только в ближневосточных турецких терках, когда СССР раскопал данные, что Турция плохо исполняла свои обязательства в отношении ливанцев и сирийцев, застрявших в аннексированной турками Александретте. Та история тянулась, кажется, с 1938 года, и СССР топтал хатайскую мозоль с 1946 года.
Проблему меньшинств пытались решить без переселений. На Парижской мирной конференции некоторые делегаты (Индия) предлагала разработать систему международной защиты, а Австралия углẏбила то предложение до создания Европейского суда по правам человека, но та инициатива тогда была отклонена. Наши западные партнеры, задолго до Третьей хельсинской корзины 1975 года, засовывали строки про «защиту прав человека» в некоторые мирные договора, но советские дипломаты стойко стояли на суверенных рубежах, пресекая подобные вылазки. Например, Ротомскис Повилас, министр иностранных дел Литовской ССР и член советской делегации, выступил против включения в болгарский мирный договор (Статья 2) требования к болгарскому правительству принять основной закон по защите прав человека. «Это будет ограничением болгарского суверенитета» - объяснял литовец - «Также нет необходимости разрабатывать новое законодательство, так как новая демократическая Болгария уже отменила старые дискриминационные законы и уже добросовестно выполняет свои обязательства по защите прав человека». Австралийский делегат отозвал тогда свою поправку, сказав, что отзывает ее не потому, что его убедили в ее бесполезности, а потому что видит минимальные шансы на ее принятие [472]. Учитывая то, что во многих Комиссиях западные делегации в совокупности могли выжать 76% голосов, если бы поднапряглись, этот австралийский откат демонстрирует, что «права человека» в 1946 всё еще воспринимались большинством как новелла из далекого будущего, не смотря на высочайшую активность еврейских представителей (как наиболее пострадавшего от насилия меньшинства).
Венгерский министр иностранных дел [János Gyöngyösi, очередная венгерская хрен-прочитаешь фамилия] предупреждал об опасности ситуации, когда права меньшинств защищаются международными договорами: «Гитлеровская Германия для достижения своих империалистических целей умело воспользовалась гарантиями, которыми международное право наделило этнические меньшинства. Германия сумела извратить их и использовать их во зло». [213]. Где только можно, даже в договоре с Италией, «права человека» заменялись на расплывчатые «принципы справедливости» [281]. Видимо, кое-кто боялся прецедента и выжигал потенциальные очаги будущей инфекции. Просоветские делегации вычеркнули из Преамбулы румынского мирного договора ссылки на «права человека и фундаментальные свободы», заместив их на «в соответствии с принципами справедливости» [291]. Югославский делегат Кардель отчитывал Австралию за ее поведение на Конференции и ее попытки учить европейцев правам человека: «За вашей маской высокопарных слов скрываются определенные круги, которые желают навязать свою волю малым странам Европы. Нас ваши претензии не обманут. Естественно, ведь Австралия служит агентом Британской империи, ее миссионером, проповедующим в Европе права человека»[301]. Чехословакия и Румыния успешно отбились от положения про защиту прав меньшинств на отторгаемых от Венгрии территориях в венгерском мирном договоре [424], т.е. обезопасили себя, но не Венгрию, которая тогда находилась в пограничном состоянии дипломатического Чистилища и чья делегация не получала поддержки из Москвы.
У венгров в тот год было много проблем. Венгерские и советские коммунисты подготавливали дипломатическое поражение венгерской делегации на Парижской мирной конференции для того, чтобы подорвать внутри страны позиции Независимой партии мелких хозяев, победившей недавно в парламентских выборах. Замглавы МИД Венгрии (коммунист Элек Болгар) не приехал на конференцию, сославшись на болезнь. «Дипломатическая болезнь» - горько пошутил венгерский посол во Франции Поль Ауэр [Auer]. Коммунисты не хотят защищать венгерские жалобы на конференции. Посол рекомендовал премьер-министру включить коммунистического лидера в состав делегации, чтобы бы неудача покрыла не только членов Партии мелких хозяев, но у того не получилось [84]. «Надь не удержится на посту премьер-министра, если его правительство примет нынешние территориальные пункты» - объяснял Аэур американскому дипломату - «Назревает политический кризис. Партия мелких хозяев выйдет из правительства, объединится с католическими реакционерами и теми, кто ненавидит коммунистов. Если столкновение с левыми партиями произойдет в течение 90 дней после подписания мирного договора, до вывода советских оккупационных войск, то в открытом конфликте левые партии получат военную поддержку от СССР, раздавят всех конкурентов и придут к власти» [в 1947 всё пошло по другому сценарию].
Ференц Надь на встрече с послом США в СССР Смитом утверждал, что в Румынии имелось полтора миллиона венгров и 650 тысяч в Чехословакии, и просил оставить Венгрии хоть часть Северной Трансильвании по политическим и психологическим соображениям. «Венгрия единственная страна в Восточной Европе, которая сохраняет западные идеи демократии и находится при этом под славянским давлением. В трех соседних странах коммунисты уже держали всё под своим контролем. Я и Миколайчик - единственные крестьянские лидеры в Восточной Европе, что остались на свободе и продолжали борьбу с восточной формой демократии. Мы - оплот европейской культуры и ее политических идей». По итогам встреч с западными дипломатами Надя охватывал пессимизм, так как он видел, что западные страны не желали противостоять советской политике в Восточной Европе [370]. Принимать венгерские меньшинства у себя Венгрия не хотела и жаловалась на то, что Чехословакия планировала выслать 200 тысяч венгров из Словакии сверх количества, установленного правилами обмена февральским договором [467]. Это сейчас люди имеют бóльшую ценность, чем земли, а в те времена любителей собирать соотечественников за одним забором было мало. Это воспринималось как бремя, а не повод для национального ликования. Чтобы принять 200 тысяч, надо сперва выдворить 200 тысяч, так как имелись безработица и неподготовленная инфраструктура. У Венгрии и Чехословакии имелся договор об обмене населением, в рамках которого венгры разрешили чехословацким эмиссарам ездить по своей территории и пропагандировать местных чехословаков переселяться на родину. Семьсот агентов шесть недель ездили по Венгрии, и сагитированные чехи добровольно могли уехать в Чехословакию, после чего ровно такое же количество венгров, только уже принудительно, отселялись из Чехословакии в Венгрию. Вот так должен был действовать тот февральский договор. По итогам поездок чешских коммивояжеров численность славянских переселенцев составила около 80 тысяч человек, или одну восьмую от венгерского меньшинства в Чехословакии. То есть, даже после обмена полмиллиона венгров должны были остаться в Чехословакии. Чехословацкое же правительство желало тогда накинуть 200 тысяч венгров сверху договора.
Вышинский подталкивал Венгрию к краю канавы, выступая в защиту идеи перемещения населения, предлагая не ограничиваться немцами. «Полмиллиона поляков и украинцев были перемещены в СССР» - говорил специалист по делам национальностей number two - «Переселение должно поощряться. Наилучший способ решить национальную проблему - это освободить конкретное государство от национальностей других стран. Пятьсот тысяч уже выселено из Венгрии в Германию, так что в Венгрии полно свободного места. Даже принудительное переселение не будет бесчеловечным шагом» [500].
Если в венгерском случае вариант оптации почему-то не рассматривался, то мирный договор с Италией уладил вопрос этнических меньшинств именно этим элегантным способом. С самого начала, почти два месяца, дипломаты описывали будущий процесс, по которому итальянцы, проживавшие в Истрии (Венеции-Джулии), отошедшей Югославии, могли подать заявку на получение итальянского гражданства в течение 3 месяцев после вступления Договора в силу, после чего они автоматически лишались гражданства СФРЮ, и СФРЮ могло выдворить их со своей территории и выкупить их имущество [Статья 19]. Около 300 тысяч было таких оптантов, что стянулись на Апеннинский полуостров из Истрии и Далмации. На фоне 1 млн. 80 тыс. итальянцев, покинувших периметр Итальянского мiра по всему свету, от Эритреи до Ливии, за 50 лет (1947-1995), эта цифра в 300 т.ч. внушает уважение. Кто-то отъехал сразу, в 1947, а кто-то сидел в югославской Зоне Б Триеста до 1955 года, зря надеясь на чудо воссоединения.
Так как это Италия уступала территорию Югославии, то сперва оптацию дипломаты готовили только для итальянцев в СФРЮ. Но ближе к концу второго месяца переговоров американцы попросили приготовить зеркальную оптацию для словенцев, хорватов и сербов на территории Италии [513], и их просьбу уважили [Статья 20]. Странно видеть оптацию без предварительной передачи территории с потенциальными оптантами, но так оно было. Т.е. фактически получился «неравнозначный обмен-оптация». Сколько славян воспользовались той возможностью лишиться итальянского гражданства ради антиклерикального коммунистического рая, мне не ведомо.
Как мы видим, оптация требует соблюдения нескольких условий: (1) должна быть передана территория; (2) цессия должна быть оформлена международным договором; (3) двойное гражданство не возникает; (4) не-граждан выселяют. Было бы интересно узнать, как работает принцип оптации в наши дни, когда двойное гражданство не редкость, а паспорта раскидывают чуть ли прям не с вертолета и чуть ли не всем рохинджа подряд.
FRUS, 1946, III