Брат у ворот (1945-46)
«Хотя наш великий сосед и оказал один сопротивление врагу в Сталинграде, однако в этом героизме имеется также доля славы и нашего народа, который как скала оборонял Проливы и свои южные и кавказские границы»
Мюмтаз Окмен, турецкий политик/депутат, 23 февраля, 1945.
В VIII томе FRUS (Внешнеполитические документы США) за 1945 год та часть, что посвящена Турции, начинается сразу с 21 марта. Пропажа почти целого первого квартала приводит к первичному впечатлению о сонном курятнике урезанной дипломатической миссии, в которую внезапно пролез лис с советской нотой от 19 марта 1945 года. Британцы в 1944 году отозвали часть дипломатического персонала из Турции, демонстрируя этим свое недовольство турецким пританцовыванием вокруг своего нейтралитета, поэтому удивления такая лакуна в американских телеграммах не вызвала - я счел, что американцы всего лишь повторили действия своего союзника и ввели свое посольство в состояние анабиоза. Дальнейшее перелистывание сотни страниц показало, что дело было не так. Потерянные месяцы были сунуты в конец раздела. Архивно-исторический отдел Госдепа, очевидно, третирует хронологический подход в угоду тематическо-хронологическому. Темой номер один в турецком разделе тома были заявлены «советско-турецкие отношения» (aka «Как нам обустроить Проливы»). Сперва эти телеграммы выстроились хронологически с марта по декабрь, и только лишь затем по остаточному принципу пошли январские депеши про переговоры о турецком ленд-лизе и займе.
Турецкие разделы FRUS за 1945-46 года позволяют прояснить, хотя бы то частично, два интересных момента. Какие методы использовал Советский Союз в своих попытках воздействовать на Турцию до того момента, как СССР связал себе руки официальной нотой от 7 августа 1946 года? На какие уступки могли пойти наши союзники и Турция на планируемой конференции по пересмотру Монтрёсской Конвенции?
Гибридная ласка и таска начались практически сразу после денонсации от 19 марта с распространения слухов. Посол США Стайнхардт пишет 26 марта, что несколько дней до этого советский навальный помощник советского военно-морского атташе в Турции делился со всеми вокруг сведениями о том, что два болгарских корпуса сконцентрировались на турецко-болгарской границе [1226]. Западные и турецкая разведки не подтвердили эти данные. В начале апреля британские представители пишут уже из Болгарии, что они встревожены слухами, блуждающими по Софии, о готовящемся русском нападении на Фракию. Форин-офис отмел эти сплетни с порога, посчитав, что их подбрасывают сами русские в своей войне нервов против Турции [1231]. О схожей тактике докладывал Кеннан из московского посольства 10 сентября 1945: «Мы получили множество сообщений из советских и других источников о том, что партийные агитаторы на своих встречах с советскими гражданами рассказывают им о возможно скорой войне с Турцией. Британское и французское посольства получили схожие данные. Самый свежий отчет поступил от навальной военно-морской секции нашей военной миссии здесь, которая уведомила свой Военно-морской департамент о том, что на трех московских заводах агитаторы собирали рабочих и подготавливали их морально к возможной войне с Турцией. … Возможно, что информация об этих партийных собраниях была доведена до иностранных наблюдателей специально, т.е. была подсадной, и является частью обширной хорошо подготовленной войны нервов, нацеленной на смягчение Турции» [1252].
После нескольких волн пугающих слухов СССР рискнул по-настоящему перетасовать свои армейские соединения на Балканах, допустив их концентрацию вблизи турецкой границы. Турецкая военная разведка подтвердила, что 24 октября 1945 7-8 советских дивизий вошли в Румынию и двигались в южном направлении [1260]. Из Чехословакии пришли еще 5-7 дивизий. В Болгарии уже находилось 7 советских пехотных дивизий, один бронетанковый корпус и одна моторизированная бригада. Итого в начале ноября в Румынии и Болгарии СССР собрал 40 дивизий и 8 бронетанковых бригад [1261]. За несколько дней до этого, 22 октября, турки из-за экономических трудностей начали демобилизацию военнослужащих 1922 года рождения, но из-за переброски советских войск были вынуждены приостановить демобилизацию в конце октября. Турецкий Генштаб ожидал советского нападения 8 ноября, так как это был первый день после утраты Договором о дружбе и нейтралитете от 1925 года своей силы. Турки считали, что Советский Союз отвел себе две недели на подготовку вторжения, а концентрация советских войск была хронологически связана с календарем денонсированного договора.
После демонстративного клацанья танковыми гусеницами, приуроченного к 8 ноября, началась третья фаза, для которой были характерны неформальные непрямые контакты Советского Союза с турецкими властями через неофициальных посредников. Для этой роли СССР выбрал Николу Антонова (Nikola Antonov), недавно назначенного посла Болгарии в Турции. Антонов пришел 12 ноября к премьер-министру Турции Сараджоглу [Мехмет Шюкрю] и полтора часа крайне сбивчато пытался что-то объяснить. Посол сразу уточнил, что пришел к премьеру по собственной инициативе и что не получал никаких инструкций от своего правительства. Антонов рассказывал о том, что его очень волнует нынешнее состояние советско-турецких отношений и что как верный друг обеих стран он надеется на скорое улучшение этих отношений. Посол рассказывал о том, что болгарский экзарх находился недавно в Москве с визитом и слышал, как советские власти очень тепло отзывались о турках. В какой-то момент беседы Антонов предложил премьеру, почему бы туркам самим не сделать первый шаг и обратиться к Советскому Союзу для исправления ситуации [1276]. Сараджоглу высказался против новых турецких инициатив, сказав, что Турция уже несколько раз предпринимала такие шаги, но всё без толку: в 1939 году советский посол Потемкин убедил турок приехать в Москву для подписания соглашений, но из этого ничего не вышло; потом было еще 2-3 захода; последняя попытка была предпринята в июне 1945, когда посол Виноградов убедил посла Сарпера проявить инициативу и встретиться с Молотовым в Москве. Под конец встречи Антонов сказал, что он считает, что советское правительство очень заинтересовано в заключении пакта черноморских государств, включая Грецию [позднее Сараджоглу обдумывал эту идею и поделился с послом США своим мнением, что СССР вбросил эту мысль, потому что его руководство трезво понимает, что в эпоху превосходства военно-воздушных сил непосредственный контроль над Проливами недостаточен и что требуется закрывать от морской авиации подступы в Эгейском море, т.е. приглашать в черноморский блок Грецию].
Параллельно Антонову действовал советский посол Виноградов, который встретился в Анкаре с послом Греции Рафаэлем Рафаэлем [да, такие имя и фамилия - Raphael Raphael] 13 ноября [1278]. Этот грек работал в Турции уже 10 как лет и был удобной фигурой для тех дипломатов, что хотели передать неформальное сообщение турецкому правительству, так как Рафаэль пользовался стабильным благорасположением турецких политиков, был в курсе всех подковерных событий и имел прямой доступ к премьеру Сараджоглу и президенту Инёню. Греческий посол отметил, что Виноградов к тому моменту находился в Анкаре уже седьмой год и что за эти семь лет они сумели стать закадычными друзьями, регулярно пересекаясь и обсуждая многочисленные нюансы дипломатических событий, и что Виноградов пару раз до этого уже передавал неофициально через Рафаэля сообщения Советского Союза турецкому правительству. Греческий посол отдельно заметил, что его контакты с Виноградовым резко прервались за шесть месяцев до их новой встречи от 13 ноября 1945 года. Его визит 13 ноября был первым за последние 6 месяцев. Рафаэль счел такое резкое изменение в поведении Виноградова странным, учитывая то, что до этого они встречались часто и откровенно общались обо всем на свете. Греческий посол счел, что у Виноградова были новые инструкции от советского правительства, потребовавшего от него донести осторожно до турок мнение СССР, что они не считают американские предложения [внесены Штатами 2 ноября] по изменению Монтрёсской конвенции удовлетворительными. Они не обеспечивают советскую безопасность, говорил Виноградов, только совместный турецко-советский контроль над Проливами предоставит такие гарантии. Рафаэль ответил, что американские предложения были написаны аккуратно, сохраняя дух Конвенции. На это Виноградов заметил, что общий настрой Потсдамского соглашения Большой Тройки был таков, что Конвенцию Монтрё можно было вообще уже выбросить в окно, начать жизнь с чистого листа и разработать наконец-таки новый режим без отсылки на устаревшую Конвенцию [1279].
В декабре 1945 страна Советов продолжила войну нервов (без военного бряцания), переведя ее в армянско-грузинскую плоскость. Шестнадцатого числа началась Московская сессия СМИД. В этот день грузинская газета «Коммунист» опубликовала статью двух грузинских академиков, обосновывающих территориальные претензии ГССР к Турции. Двадцатого декабря эта статья была перепечатана в общесоюзной «Правде», «Известиях», «Красной Звезде». Московское радио также зачитало этот текст. С. Берия пишет, что Кавтарадзе заказал эту статью в мае 1945: "Национальные районы Грузии под властью кемалистов" [Гасанлы]. Советские публикации вызвали ответный яростный шквал уже в турецких газетах, что привело к серии антисоветских заметок в таких изданиях как ‘Vatan’ [с турецкого «Родина-мать»]. Ватан зовет! Подгоревшие турецкие ватаны проводили стихийные антисоветские демонстрации и громили книжные магазины, где продавались книги на русском языке. Очень неприятным был декабрь и начало января 1946 с точки зрения газетной войны.
Работа сессии еще продолжалась, когда 19 декабря Советский Союз объявил заграничным армянам, что готов принять и разместить их в Советской Армении [1284]. Так как многочисленные армяне стали скапливаться на улице перед советским Генеральным консульством в Анкаре в очереди на подачу заявлений о репатриации, то турок обеспокоила вероятность провокаций и уличных столкновений, для чего потребовалось усилить полицейские патрули [1286]. Генеральный секретарь МИД Турции Эркин [Feridun Cemal Erkin] уверял посла США, что турецкое правительство предпринимало все необходимые усилия для того, чтобы избежать превращения бурных антисоветских манифестаций в антиармянские [1946, 806]. Армянский вопрос (да и других меньшинств, особенно после налоговой бомбы 1942 года Varlik Vergisi с последующей отправкой религиозно-этнических должников-несуннитов в турецкий аналог Сибири Ашкале, что в восточной Анатолии) воспринимался всё еще остро на Западе, поэтому туркам нужно было в том, что касалось армян, ступать крайне осторожно, словно по заминированному куликову полю. Посол США Вильсон сообщает, что около 1500 армян собралось в очереди и что генконсульство СССР впускало в свое здание только по одному человеку за раз. Авитаминозный Кеннан из своего московского бункера откомментировал, вскрывая банку с фаршированным перцем, что, так как в Турции коммунистов было нема, то Кремлю пришлось искать и опираться на другие внесистемные проблемные элементы - армян и курдов. Этим пятой и шестой Коломнам предстояло помочь нам турецкий дом труба шатал. На Московской сессии СМИД турецкий вопрос в повестку не входил, но британский министр Бевин, когда встречался со Сталиным один на один, спрашивал генералиссимуса, какие планы он строит по поводу Турции. Анатолийская республика, говорил Бевин, вынуждена держать под ружьем большую армию из-за пугающей советской позы «ПРЕВЕДМЕДВЕД», а это мешает экономическому развитию их страны. Сталин ответил на это, что это было собственное решение турок держать отмобилизованной крупную армию, а не его [1946, 807]. [В начале ВМВ Турция сократила импорт и ввела высокие экспортные пошлины. Страна не закупала автомобили и прочие предметы роскоши, по уровню автомобилизации скатившись ниже Сирии. Благодаря жесткой макроэкономической экономии совокупная золотовалютная позиция Турции в июне 1945 была хорошая - 270 млн. долларов [902], что покрывало 68% всей денежной массы в обращении [Çetiner, 221]. В сентябре 1946 турецкая лира была девальвирована вдвое. Вследствие советского давления, роста военных трат и снятия запретов на импорт ее ЗВР сократились до $145 миллионов в 1947, что удручающе сказывалось на инвестиционных программах. В той холодной войне на истощение Турция должна была неминуемо проиграть, теряя в темпах роста].
В середине января газетной войне прикрутили фитилек с обеих сторон после того, как Виноградов выступил с протестом, а премьер Сараджоглу на встрече с турецкими журналистами попросил их проявить сдержанность. Статьи с такими названиями как «Молотовизм - это новый макиавеллизм» и «Сталин заканчивает то, что начал Гитлер» вызывали тогда слишком много эмоций [1946, 809]. Наступило затишье, и на поверхности вновь проявился болгарский посол Антонов. Этим смягчением нужно воспользоваться для разрешения противоречий, говорил он Эркину. Двадцать второго января Антонов устроил у себя ужин, пригласив туда и.о. мининдела Турции Сюмера [Nurullah Esat Sümer][министр Гасан Сака находился в Лондоне на Первой сессии ГА ООН]: «Это мое личное мнение, но я думаю, что если вы смените главу правительства Сараджоглу и поставите на его место кого-нибудь другого, то в будущем не возникнет больше никаких трудностей» [810]. Беседа продолжилась 1 февраля:
Сюмер: «Это вмешательство во внутренние дела моей страны! СССР наверно также хотел бы добиться расторжения англо-турецкого договора о взаимной обороне от 1939 года».
Антонов: «СССР ничего не имеет против англо-советского договора. Сейчас сложилась спокойная обстановка. Пора делать шаги навстречу друг другу».
Сюмер: «Мы готовы урегулировать все разногласия, но только на основе равенства и уважения суверенитета. Мы не можем вести диалог, пока СССР не отзовет свои июньские территориальные притязания».
Антонов: «Это вы про Карс и Ардаган? Забудьте про это требование как про страшный сон. Они больше уже никого не интересуют. Самое важное с советской точки зрения так это соглашение с Турцией по вопросу Проливов» [812].
Сюмер спросил, базы ли в Проливах имеет он в виду, но Антонов уклонился от ответа.
Второго февраля посол США Вильсон встречался с послом СССР в Анкаре, и Виноградов объяснял американцу законность советских требований с точки зрения международного права и договорной базы: «Карс и Ардаган очень важны для СССР» [814].
Вильсон: «Вроде этот территориальный вопрос уже закрыт соответствующим договором».
Виноградов: «Брест-Литовский мирный договор был заключен тогда, когда Советская Россия была очень слаба».
Вильсон: «Там потом другой был договор. Московский, 1921 года».
Виноградов: «Московский договор является продолжением Брест-Литовского, а РСФСР тогда находился в крайне уязвимом положении. Мы с поляками недавно перезаключили договор, изменили границы по справедливости, ушли от Брест-Литовска. Теперь ровно такой же справедливый пересмотр следует произвести с турками».
Вильсон: «А вы же 10 августа 1941 года уже выступали с заявлением, что СССР гарантирует территориальное единство Турции. Как с этим быть?»
Виноградов: «Та декларация была сделана тогда, когда советско-британские войска занимали Иран, и ее единственным намерением было упокоить Турцию, что с ней не проделают то же самое. Эту декларацию нужно интерпретировать в контексте тех дней, и она уже больше не применима» [814].
Четвертого февраля на приеме в британском посольстве Виноградов выловил Сюмера и продолжительно разговаривал с ним. Начав с темы «газетного перемирия», советский посол перешел к отношениям между двумя странами: «Почему бы вам не предпринять хоть небольшое усилие по их улучшению?» А вы все еще настаиваете на том, чтобы получить наши восточные провинции, спросил Сюмер. «Территориальный вопрос важен, но он не настолько существенен как Проливы, которые жизненно важны для СССР» - ответил Виноградов - «Нам нужны адекватные гарантии нашей безопасности в Проливах». Суверенная и дружественная Турция является самым лучшим гарантом вашей безопасности, заметил Сюмер. «Турция слаба и в одиночку не сможет защитить их» - пояснил посол. Идея о советских базах в Проливах несовместима с турецким суверенитетом, настаивал Сюмер. … Если территориальный вопрос не важен для Советского Союза, тогда, почему бы вам не отозвать свое требование к Карсу и Ардагану, чуть позднее предложил Сюмер. «По Конституции СССР обязан защищать интересы своих республик. Просьба о пересмотре границы поступила от армянского представителя, и советское правительство не в состоянии отозвать ее» - сокрушался Виноградов. … Под конец беседы советский посол довольно зловеще произнес: «Мы долго и терпеливо ждали того момента, когда сможем достичь нужного нам соглашения с поляками. С вами, турками, мы тоже готовы подождать». [816]
В середине февраля 1946 западные союзники впервые продемонстрировали свою моральную поддержку Турции. До этого, летом 1945, когда Лондон предложил Вашингтону отправить совместную демарш-ноту по поводу июньского советского тройного требования, США отказались от этого шага [1239]. Так как свои жесткие условия Молотов высказал за закрытыми дверями, без публикаций в газетах, то узкие круги дипломатического сообщества в Ангоре [британцы всё еще называли Анкару ее историческим именем] расценивали их как предварительные, рабочие и даже неформальные, которые СССР мог отозвать в любой момент без потери лица и лишнего шума. По этой же причине отсутствовали официальные ноты протеста со стороны Турции, США и Великобритании. Публикацию грузинских академиков нельзя было расценивать как официальное сообщение советского правительства. Для всего неподкованного мира в турецко-советских отношениях царили тишь да гладь. Пятнадцатого февраля 1946 Турция попросила Великобританию подтвердить действие союзного договора от 1939 года. Лондон ответил положительно на просьбы Анкары, невзирая на то, что Турция фактически нарушила его трижды во время Второй мировой войны, отказываясь объявить войну Германии и не предоставив военную помощь третьему участнику того Договора - сгинувшей Франции. Двадцать первого февраля в Палате Общин министр Бевин рассуждал про престиж и безопасность Британии и их взаимосвязанность: «Я хочу видеть Турцию поистине независимой. Я хочу, чтобы СССР и Турция возобновили свой договор о дружбе». В своем выступлении Бевин кольнул Сталина, отметив, что это именно нарком по делам национальностей прочертил границу между двумя государствами в 1921 году [817].
Мимо советских дипломатов выступление в Палате Общин не прошло мимо. Двадцать пятого февраля Виноградов вновь выловил Сюмера: «Этот ваш министр Сака мутит антисоветскую воду в Лондоне. Вы с британцами что ли единый фронт против нас обустраиваете?! Если вы действительно хотите заключить оборонительный союз с СССР, то вы знаете наши контр-условия». Затем Виноградов сделал интересное замечание: «Армении очень нужны ваши восточные провинции. Если вы уступите нам в этом вопросе, то мы вам компенсируем в другом месте». Сюмер ответил, что Турцию не интересуют чужие земли. Виноградов не уточнил, какие территории он имел в виду. [817] [Речь могла идти о части Додеканесского архипелага, ведь Советский Союз на сессиях СМИД еще не дал своего согласия на передачу его Греции; или о сирийском Алеппо, которым, кстати, еще британцы соблазняли турок в 1941 году; независимость Сирии была объявлена в конце 1945 и она еще не была членом ООН].
В марте турки вновь увидели сосредоточение советских войск в Румынии и Болгарии. Вильсон считал, что, если СССР нападет, то не раньше 15 апреля: дорогам нужно подсушиться, иначе не провести крупные формирования. Учитывая то, что весной 1946 в Греции начался третий раунд гражданской войны, самый ожесточенный, с пиком в ноябре 1946, то в европейской части Турции сильно запахло порохом. Шестого марта Госдеп объявил об отправке линкора «Миссури» в Стамбул, воспользовавшись как предлогом необходимостью доставить со всеми почестями останки покойного турецкого посла Мехмет Мюнир Эртегюна, умершего в 1944 и временно захороненного на вашингтонском кладбище. В своем аналитическом письме посол США Вильсон впервые высказывает мысль о том, что Советскому Союзу не нужен был пересмотр Конвенции - ему был нужно доминирование в Турции, которая тогда представляла дыру в поясе безопасности СССР. «Базирование ВВС на греческих островах снизило стратегическую значимость Проливов. Следовательно, советская цель заключается в том, чтобы сломить нынешнее независимое правительство Турции и установить свое, вассальное. Установление такого дружественного правительства автоматически наделит СССР властью над Проливами, но этот контроль не является советской целью. Тот факт, что Советский Союз все еще не прислал свои пожелания по пересмотру Монтрёсской Конвенции, подчеркивает мое предположение, что СССР не нужен этот пересмотр» [820].
Седьмого мая в Женеве проходило Ликвидационное заседание Лиги Наций. СССР на нем, понятное дело, отсутствовал. Главы всех делегаций, за исключением склонивших свои молчаливые головы советских сателлитов, наперебой спрашивали у Эркина, что Турция будет делать, если Советский Союз нападет на нее. Турок храбрился, обещая оказать достойное сопротивление, и что даже если Турция исчезнет как государство в результате поражения, то покроет себя славой сопротивления на века [824].
Так как армяно-грузинский запал иссяк к лету 1946, то 17 июня советский «Труд» дал залп на новом - курдском - фронте. Турецкие курды к этому моменту уже были отселены подальше от границы, а советские войска покинули северный Иран. Хотя Судоплатов был всё еще в состоянии провести курдские отряды из Ирака в СССР и обратно, вряд ли у него получилось бы передать оружие курдам в Турции летом 1946. Посол США в СССР Смит уточняет, что советский опыт в иранском Мехабаде должен был показать стране Советов, что на этих феодальных кочевников очень трудно было положиться. Курды были очень ненадежным и своенравным инструментом. Смит обращает внимание на одну особенность советских газетных кампаний - они по времени совпадали с началом очередной международной конференции. Советское возмущение армянскими, грузинскими, индонезийскими, греческими, египетскими и курдскими горестями прорывалось в мировую печать именно в первые дни сессий ООН и СМИД. [825] Такое пропагандистское наступление было сродни постановке истребителями дипольных отражателей, что должны были защитить последующую волну стратегических бомбардировщиков советского дипломатического положения от ПВО дотошных западных дипломатов, сбиваемых своевременно с толку этими второстепенными неважными вопросами.
Как уже было указано выше, турецкое правительство воздерживалось от публичного подтверждения, что получала советские требования в июне 1945 года. Таким образом турки давали СССР возможность отозвать их без потери лица [826]. Целый год эти требования как бы были секретными, народ про них не знал, а газеты реагировали на статью в грузинской газете. На приеме в честь приезда ливанского президента 22 июня Виноградову удалось пообщаться с премьер-министром. Сараджоглу сказал, что они воздерживались от публикации тех советских требований, чтобы не ухудшать и без того натянутые отношения между двумя странами. Но так как слухи уже множатся, то он попросил бы советское правительство выступить с официальным сообщением, что такие требования никогда к Турции не предъявлялись. В противном случае Турции придется подтвердить их наличие и обнародовать их. Виноградов протестовал против такой публикации и умолял Сараджоглу и Инёню хоть немного понять чаяния Советского Союза. В какой-то момент Виноградов озвучил следующую уступку: «Если Турция признает право СССР на базу в Проливах в военное время, то СССР готов забыть про восточные провинции. У США ведь есть авиабазы в Турции. Чего вам стоит дать нам военно-морскую? Я не вижу никаких причин, по которым нам не следовало иметь такую». Премьер поправил посла: «У США нет тут никаких авиабаз, а только лишь право осуществлять полеты гражданской авиации, соглашение о чем было подписано недавно» [826].
Турки и западные дипломаты отметили то, что Виноградов никогда не выходил на прямой контакт с турецким МИДом. Виноградов всё это время встречался на нейтральной территории - в посольствах других стран или в гостях в доме премьера. За весь этот год он ни разу не заходил в МИД Турции.
Июль 1946 прошел в тишине. Получается, что 22 июня 1946 была последняя советская попытка убедить Турцию договориться кулуарно, по советским правилам, когда СССР делает усталый вид, что ему ничего не нужно, что это не его инициатива и что он вынужденно удовлетворяет чужую просьбу. Вторая сессия СМИД тогда закончилась на удивление хорошо, поэтому от предгрозовых раскатов никто тогда не подрагивал, тревожно не теребил свои верительные грамоты и агреманы, вглядываясь в неумолимый циферблат. Советский Союз исчерпал свой арсенал средств воздействия и встал перед развилкой. «Пусть те, кто против этого брака, говорят сейчас или молчат вечно» - приближался последний день пятилетнего цикла, когда можно было еще внести изменения в Конвенцию. Калитка Овертона, ведущая в райские гущи Фанары, грозила вот-вот закрыться. Советская нота от 7 августа и три турецких ответа на нее - это уже другая громоздкая тема, которая выходит за рамки гибридной дипломатии, и поэтому сейчас я ставлю точку.
Когда Гасанлы писал про Иран, то ему удалось найти крайне интересные документы в азербайджанском архиве. Я надеялся на то, что что-то похожее он отыскал в армянском и грузинском архивах применительно к турецкому кризису. Джамиль пишет, что летом 1945 года НКИД СССР отправил правительствам двух республик и их НКИДам секретное предписание начать сбор необходимой информации о национальном составе восточных илей [вилайет - это устаревшее и неправильное обозначение административного устройства республиканской Турции]. На границах устраивались провокации, был взорван мост через реку Аракс. В августе советские спецслужбы открыли для себя дашнакское движение. Хронологически эти приготовления совпадают с летними решениями Политбюро по Ирану. Но, к сожалению, Гасанлы не ссылается на аналогичные постановления по Турции. Видимо, Армения и Грузия всё еще соблюдают свои договоренности с РФ по архивно-партийному делу.
В Иране Советскому Союзу удалось сместить трех премьер-министров подряд - Саед, Баят и Хакими. Четвертый - Кавам - успешно притворился ветошью, держал голову ниже поребрика и кинул СССР в 1947 году. В Турции подобный прием «делателя королей» Кавтарадзе не прошел. Премьер-министр Сараджоглу удержался в кресле и давлению не поддался. В самые критичные моменты турки жертвовали министром иностранных дел - Менеменчиоглу, но это было в 1944 году, когда немецкие суда с оружием были замечены в Проливах: в 1945-46 годах в турецком правительстве чехарды пересменок не было. Когда Молотов давал послу Сарперу аудиенцию в июне 1945 и озвучил то тройное требование, то Сарпер услышал намек на то, что имелось еще одно, невысказанное. Это четвертое требование, как сказал Молотов, «в случае своего принятия могло сделать предыдущие три ненужными, оно могло перечеркнуть их». Сарпер попытался уточнить, о чем шла речь, но Молотов осторожно ушел от этого вопроса. Турки тогда посчитали, что речь шла о смене правительства по румынскому и болгарскому образцу [1236]. В иранском правительстве было 3 члена Туде и 2 сторонника: они были исключены из правительства только в октябре 1946. В турецком правительстве таких кадров не было - если бы случай выдался, то Советскому Союзу некого было поставить, например, на должность министра внутренних дел. В Восточной Европе на этот важный пост мы всегда ставили крайне ответственного товарища - именно на этот шампур затем постепенно накручивалось остальное мясо страны. В Турции имелся бывший министр иностранных дел Арас, который считался большим другом СССР и лично товарища Литвинова. Все турецкие политики шарахались от него в 1945-46 как от советского агента, но современные российские архивы не подтвердили этого.
От обобщений и выводов я пока воздержусь, так как для этого еще требуется проанализировать те три пары нот, которыми Турция и СССР обменялись в августе-октябре 1946. Всё еще подвешен в воздухе вопрос, что на самом деле хотел СССР получить от Турции в 1946 году. Смену правительства, Карс-Ардаган, базы, ревизию Конвенции Монтрё, новый режим в Проливах?
Что же касается возможных уступок союзников на планируемой конференции по пересмотру Конвенции Монтрё, то это также тянет на отдельное эссе. Чтобы не обманывать читателя, дочитавшего досюда в надежде на жареную сенсацию, скажу, что надежда - это первый шаг к разочарованию. Ладно-ладно. Выдам сюжетный поворот: американцы предлагали закрыть проход в Черное море [военным] кораблям нечерноморских стран, и британцы особо сильно не сопротивлялись. Вы можете себе представить, чтобы в наши дни ни один американский эсминец носа не мог показать у Новороссийска? Про эти полимеры fat-yankey@lj уже писал. Союзники и наши братья-турки, с которыми наши две страны до сих пор связывает Договор о братстве и дружбе 1921 года, были готовы пойти на улучшения в пользу Советов. В феврале 1945 неуверенные в себе турки лебезили перед нами, подхалимски заявляя, что совпадение объявления ими войны Германии с празднованием Дня Советской Армии следует расценивать как отражение чистосердечной лояльности Турции к СССР. В общем, всех служивших и не служивших, объявлявших Германии войну и не объявлявших, с годовщиной вас всех! С 23 февраля!
Источники:
FRUS, 1945, VIII;
FRUS, 1946, VII;
Джамиль Гасанлы, Турки верят в справедливость… , 2011
https://regnum.ru/news/1434696.html
Ekavi Athanassopoulou, Hekabē, Turkey: Anglo-American Security Interests, 1945-1952 : the First Enlargement ...;
State Department Bulletin, Foreign Policy and information statement on Turkey, February 27 1946, by Byrnes.
Yusuf Turan Cetiner, Turkey and the West: From Neutrality to Commitment, 1992.