Вторая глава 004
В первой половине 1946 года Сталин и Черчилль провозгласили начало Холодной войны. В своей предвыборной речи 9 февраля советский диктатор заявил, что марксистко-ленинская догма оставалась верной, так как «неравномерное развитие капиталистических стран» могло привести к «насильственному нарушению сложившегося порядка» и последующему расколу «капиталистического мира на два враждебных лагеря и войне между ними». Война оставалась неизбежной, пока существовал капитализм. Советские люди должны были быть готовыми к переигрыванию 1930-х годов, к развитию тяжелых промышленных отраслей вместо производства потребительских товаров и, вообще, быть готовыми принести огромные жертвы, которые требовались от них «для трех новых пятилетних планов, если не больше» (*15). Не будет мира ни внутри страны, ни вне ее пределов. Эти слова глубоко обеспокоили Вашингтон. Судья Верховного суда Уильям Дуглас, один из правящих американских либералов, посчитал, что речь Сталина означала «Объявление Третьей мировой войны». Статья на первой странице New York Times, посвященная разбору речи, начиналась с заявления, что с точки зрения Сталина «сцена для новой войны уже подготовлена»(*16).
Уинстон Черчилль поделился своими взглядами в Фултоне, штат Миссури, 5 марта. Бывший премьер-министр возвеличивал американскую мощь и просил у своих слушателей признать как факт, что это «Господь изъявил свою божью волю» на то, чтобы именно у Соединенных Штатов, а не «какого-нибудь коммунистического или неофашистского государства» появились атомные бомбы. «Передышку», подаренную этим оружием, Черчилль призывал использовать для «создания братского союза англоговорящих народов», которые бы действовали согласно принципам ООН, но не внутри этой организации, для наведения порядка во всем мире. Эти односторонние действия нужно было предпринять, потому что «от Щецина на Балтике до Триеста на Адриатике через весь континент опустился железный занавес», позволяя «полицейскому правительству» править Восточной Европой. Советская Россия, он подчеркнул, не желала войны: «Она жаждет плодов войны и неограниченного расширения своей власти и идеологии»(*17).
Фраза «железный занавес» сделала эту речь известной. Но, как отмечал сам Черчилль, ключевым узлом речи было предложение англо-американцам вне рамок ООН и с поддержкой атомного оружия (заголовок речи был «Мускулы мира») создать «новую единую Европу, где ни одна нация не должна чувствовать себя напрочь отвергнутой из европейской семьи народов». Советская Россия расценила эту речь как прямой вызов их власти в Восточной Европе. Через неделю Сталин атаковал Черчилля и «его друзей» в Америке, которые, как он утверждал, своей «расистской теорией» напоминали ему Гитлера, когда заявляли, что те, кто говорит на английском языке, «должны править всеми остальными государствами мира». А это, предостерег Сталин, «является подготовкой к войне, призывом к войне с Советским Союзом»(*18).
За короткий период после речи Черчилля Сталин предпринял целую серию политических действий, которые, в ретроспективе, выделили из всей череды событий весну и лето 1946 года как основную веху Холодной войны. За эти недели Советская Россия, до этого усердно работающая над получением займа в течение предыдущих пятнадцати месяцев, в конце концов, пришла к пониманию того, что Вашингтон не имел ни малейшего желания одалживать им миллиард долларов или какую-либо другую сумму. СССР отказался вступить во Всемирный банк и МВФ. Эти отказы похоронили американскую надежду использовать притягательность доллара для выдавливания Советской России из Восточной Европы и ее присоединения к банку и МВФ, которые находились под контролем капиталистов.
На самом деле не было никаких оснований надеяться на такой исход событий. Контроль над своими границами оценивался русскими больше, чем какой-нибудь миллиард долларов, или даже десять миллиардов. Вдобавок, задолго до этого еще в сентябре 1944 года отчет американской разведки косвенно предостерегал от любых попыток прибегнуть к финансовому давлению. Отчет указывал на то, что благодаря внутренним жертвам Россия «была в состоянии выполнить восстановление и перестройку, используя лишь внутренние ресурсы без иностранных займов и репараций». Государственный департамент согласился с этим выводом в апреле 1946 года, когда Бирнс сообщил Кабинету, что «единственным местом, где деньги не оказывали влияния на государственные интересы, была Россия» (государственный секретарь добавил также, что «мало кто осознает гигантские масштабы проблем, в которых мы погрязли сейчас повсеместно во всем мире») (*19). Таким образом, попытка откупиться от Советской России не была удачливей слабой надежды Вашингтона на то, что атомная бомба как-нибудь приструнит русских и сделает их «более управляемыми».
У себя дома Сталин провозгласил начало нового пятилетнего плана, затем начал интенсивную идеологическую кампанию по искоренению западного влияния, очищению и распространению сталинской догмы, и обожествлению самой фигуры вождя. Имя Андрея Жданова вскоре стало синонимом этой кампании. Один источник близкий к властным кругам описывал этого якобы «интеллектуала» от Политбюро как «низкорослого человека с остриженными каштановыми усами, высоким лбом, острым носом и лицом красного болезненного цвета», который «знал понемногу обо всем», но не был специалистом в какой-то одной области, который представлял собой «типичного интеллектуала, что ознакомился и почерпнул свои знания о многих предметах через марксистскую литературу». Жданов предрекал марксизму-ленинизму мессианскую судьбу, «право учить других новой основной человеческой морали»(*20).
Сталинское и черчиллевское объявления Холодной войны, озвученные к лету 1946 года, оказали сильный эффект на два основных узла мировой политики, Германию и контроль над атомным оружием. В Германии центральным вопросом были репарации. Государственный секретарь Бирнс попытался успокоить советские страхи о ремилитаризации Германии, предложив всем четырем Державам подписать договор, который бы сохранял единство страны, но гарантировал ее демилитаризацию. Молотов отверг это предложение из-за изменения советской ключевой позиции по репарациям. Где-то в середине лета Советская Россия прекратила вывоз оборудования из Восточной Германии и решила вместо этого производить товары непосредственно в своей оккупационной зоне, где рабочая сила и ресурсы были практически готовы к использованию, а затем вывозить готовую продукцию в СССР. В то время как Молотов отмахивался от увертюр Бирнса, генерал Люсиус Клей проинформировал советских командиров, что больше никаких репараций из западных территорий не будет. Клей опасался, что эти территории пребывали на гране банкротства. Генерал был убежден, что, если только не прекратить вывоз репараций и не начать восстановление зон, то у местного населения не было никаких шансов на выживание. Шаги Молотова и Клея стали решающими моментами Холодной войны, так как они покончили с любой маломальской реалистичной надеждой на конструктивные переговоры в Германии. Каждая держава теперь принималась развивать свою собственную зону оккупации отдельно от союзника.
(*15) J.V. Stalin, Speech Delivered by J.V. Stalin at a Meeting of Voters of the Stalin Electoral Area of Moscow, February 9, 1946 (Washington, Embassy of the USSR, March 1946).
(*16) Forrestal Diaries, pp. 134-135; The New York Times, February 10, 1946, p.1.
(*17) Текст статьи из New York Times от 6 марта 1946 можно найти в Главе 2 на сайте www.mhhe.com/lafeber.
(*18) Interview in Pravda, reprinted in The New York Times, March 14, 1946.
(*19) “Memorandum for Baruch from Sam Lubell,” March 1945, Papers of Bernard Baruch, Princeton University Library, Princeton, N.J., “Cabinet Meeting, April 19, 1946.” Notes on Cabinet Meetings, 1945-1946, White House File, Truman Library.
(*20) Milovan Djilas, Conversations with Stalin (New York, 1961), pp. 149-150; Frederick C. Barghoorn, “Great Russian Messianism in Postwar Soviet Ideology.” In Ernest J. Simmons, ed., Continuity and Change in Russian and Soviet Thought (Cambridge, Mass., 1955), pp. 545-546.
[дополнительную информацию о прекращении переговоров по вопросу советского займа см. у
http://oboguev.livejournal.com/1553317.html
]
Уинстон Черчилль поделился своими взглядами в Фултоне, штат Миссури, 5 марта. Бывший премьер-министр возвеличивал американскую мощь и просил у своих слушателей признать как факт, что это «Господь изъявил свою божью волю» на то, чтобы именно у Соединенных Штатов, а не «какого-нибудь коммунистического или неофашистского государства» появились атомные бомбы. «Передышку», подаренную этим оружием, Черчилль призывал использовать для «создания братского союза англоговорящих народов», которые бы действовали согласно принципам ООН, но не внутри этой организации, для наведения порядка во всем мире. Эти односторонние действия нужно было предпринять, потому что «от Щецина на Балтике до Триеста на Адриатике через весь континент опустился железный занавес», позволяя «полицейскому правительству» править Восточной Европой. Советская Россия, он подчеркнул, не желала войны: «Она жаждет плодов войны и неограниченного расширения своей власти и идеологии»(*17).
Фраза «железный занавес» сделала эту речь известной. Но, как отмечал сам Черчилль, ключевым узлом речи было предложение англо-американцам вне рамок ООН и с поддержкой атомного оружия (заголовок речи был «Мускулы мира») создать «новую единую Европу, где ни одна нация не должна чувствовать себя напрочь отвергнутой из европейской семьи народов». Советская Россия расценила эту речь как прямой вызов их власти в Восточной Европе. Через неделю Сталин атаковал Черчилля и «его друзей» в Америке, которые, как он утверждал, своей «расистской теорией» напоминали ему Гитлера, когда заявляли, что те, кто говорит на английском языке, «должны править всеми остальными государствами мира». А это, предостерег Сталин, «является подготовкой к войне, призывом к войне с Советским Союзом»(*18).
За короткий период после речи Черчилля Сталин предпринял целую серию политических действий, которые, в ретроспективе, выделили из всей череды событий весну и лето 1946 года как основную веху Холодной войны. За эти недели Советская Россия, до этого усердно работающая над получением займа в течение предыдущих пятнадцати месяцев, в конце концов, пришла к пониманию того, что Вашингтон не имел ни малейшего желания одалживать им миллиард долларов или какую-либо другую сумму. СССР отказался вступить во Всемирный банк и МВФ. Эти отказы похоронили американскую надежду использовать притягательность доллара для выдавливания Советской России из Восточной Европы и ее присоединения к банку и МВФ, которые находились под контролем капиталистов.
На самом деле не было никаких оснований надеяться на такой исход событий. Контроль над своими границами оценивался русскими больше, чем какой-нибудь миллиард долларов, или даже десять миллиардов. Вдобавок, задолго до этого еще в сентябре 1944 года отчет американской разведки косвенно предостерегал от любых попыток прибегнуть к финансовому давлению. Отчет указывал на то, что благодаря внутренним жертвам Россия «была в состоянии выполнить восстановление и перестройку, используя лишь внутренние ресурсы без иностранных займов и репараций». Государственный департамент согласился с этим выводом в апреле 1946 года, когда Бирнс сообщил Кабинету, что «единственным местом, где деньги не оказывали влияния на государственные интересы, была Россия» (государственный секретарь добавил также, что «мало кто осознает гигантские масштабы проблем, в которых мы погрязли сейчас повсеместно во всем мире») (*19). Таким образом, попытка откупиться от Советской России не была удачливей слабой надежды Вашингтона на то, что атомная бомба как-нибудь приструнит русских и сделает их «более управляемыми».
У себя дома Сталин провозгласил начало нового пятилетнего плана, затем начал интенсивную идеологическую кампанию по искоренению западного влияния, очищению и распространению сталинской догмы, и обожествлению самой фигуры вождя. Имя Андрея Жданова вскоре стало синонимом этой кампании. Один источник близкий к властным кругам описывал этого якобы «интеллектуала» от Политбюро как «низкорослого человека с остриженными каштановыми усами, высоким лбом, острым носом и лицом красного болезненного цвета», который «знал понемногу обо всем», но не был специалистом в какой-то одной области, который представлял собой «типичного интеллектуала, что ознакомился и почерпнул свои знания о многих предметах через марксистскую литературу». Жданов предрекал марксизму-ленинизму мессианскую судьбу, «право учить других новой основной человеческой морали»(*20).
Сталинское и черчиллевское объявления Холодной войны, озвученные к лету 1946 года, оказали сильный эффект на два основных узла мировой политики, Германию и контроль над атомным оружием. В Германии центральным вопросом были репарации. Государственный секретарь Бирнс попытался успокоить советские страхи о ремилитаризации Германии, предложив всем четырем Державам подписать договор, который бы сохранял единство страны, но гарантировал ее демилитаризацию. Молотов отверг это предложение из-за изменения советской ключевой позиции по репарациям. Где-то в середине лета Советская Россия прекратила вывоз оборудования из Восточной Германии и решила вместо этого производить товары непосредственно в своей оккупационной зоне, где рабочая сила и ресурсы были практически готовы к использованию, а затем вывозить готовую продукцию в СССР. В то время как Молотов отмахивался от увертюр Бирнса, генерал Люсиус Клей проинформировал советских командиров, что больше никаких репараций из западных территорий не будет. Клей опасался, что эти территории пребывали на гране банкротства. Генерал был убежден, что, если только не прекратить вывоз репараций и не начать восстановление зон, то у местного населения не было никаких шансов на выживание. Шаги Молотова и Клея стали решающими моментами Холодной войны, так как они покончили с любой маломальской реалистичной надеждой на конструктивные переговоры в Германии. Каждая держава теперь принималась развивать свою собственную зону оккупации отдельно от союзника.
(*15) J.V. Stalin, Speech Delivered by J.V. Stalin at a Meeting of Voters of the Stalin Electoral Area of Moscow, February 9, 1946 (Washington, Embassy of the USSR, March 1946).
(*16) Forrestal Diaries, pp. 134-135; The New York Times, February 10, 1946, p.1.
(*17) Текст статьи из New York Times от 6 марта 1946 можно найти в Главе 2 на сайте www.mhhe.com/lafeber.
(*18) Interview in Pravda, reprinted in The New York Times, March 14, 1946.
(*19) “Memorandum for Baruch from Sam Lubell,” March 1945, Papers of Bernard Baruch, Princeton University Library, Princeton, N.J., “Cabinet Meeting, April 19, 1946.” Notes on Cabinet Meetings, 1945-1946, White House File, Truman Library.
(*20) Milovan Djilas, Conversations with Stalin (New York, 1961), pp. 149-150; Frederick C. Barghoorn, “Great Russian Messianism in Postwar Soviet Ideology.” In Ernest J. Simmons, ed., Continuity and Change in Russian and Soviet Thought (Cambridge, Mass., 1955), pp. 545-546.
[дополнительную информацию о прекращении переговоров по вопросу советского займа см. у
http://oboguev.livejournal.com/1553317.html
]